Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина

стол. – Это только форма, да и то… изменения скорее внутренние.

Так мне во всяком случае объясняли.

Сила извне направляется в организм и меняет его. Временно, само собой. Кости, мышцы… хорошая ищейка может сутки бежать по следу. Правда, потом упадет и сдохнет, поэтому очень хорошие ищейки стараются бегать быстро.

Я была чертовски хорошей.

Но случай не тот.

– Нюх тоже обостряется. Пожалуй, он лучше человеческого, особенно когда имеешь дело с одаренным. В этом и суть. Мы улавливаем силу. След ее. И чем лучше нюх, тем более слабый след способны взять. Я могла пройти по тому, который недельной давности.

– Дар закрыли?

– Да нет, скорее, сама попала… Маг последний, которого я взяла, сильным был. Из старого рода. Ну и приложил чем-то… Выжить выжила, мы же крепкие, а вот нюх начисто отбило.

Так что пользы от меня будет немного.

Разве что…

Нет, это… это даже не безумие. Хуже того. Я покачала головой, прогоняя неудобную мысль. Но она не захотела прогоняться.

Глава 15. Пятерка кубков

«Некий Прохоренко В., селянин, представ пред судом по обвинению в многоженстве, не стал отпираться, равно же раскаиваться в совершенном преступлении. Но, обратившись к присяжным, сказал, что лишь исполнил долг свой пред людьми, ибо война забрала многих мужчин, а потому женщины молодые и здоровые не имеют иной возможности познать семейное счастие, кроме как вступив или во связь греховную, или в порицаемую законом…»

«Поленицкий вестник»

В участок Бекшеев все же заглянул. И был встречен мрачным взглядом Сапожника, который устроился у самой двери, вытянув ноги в проход. И сдвинул их нарочито медленно, при этом на Бекшеева глядел выжидающе.

Злить пытается?

– Где в грязь вляпался? – поинтересовался Бекшеев, потому как ботинки Сапожника покрывал толстый слой рыжей глины.

– Да тут…

– Этот?

– Спит, – Сапожник качнул головой, – притомился.

И снова глянул, ожидая.

Ну да… княжич не выглядел настолько уставшим, чтобы уснуть в камере.

– Приходил кто?

– Сомов. – Сапожник потянулся. – Требовал отпустить.

– А ты?

– А я человек маленький, – улыбка стала широкой, – мне что велено, то и делаю. Велено стеречь, я и стерегу. Прочее же пущай с начальством решает.

Глаза у него серые, ясные. А в них насмешка. Над Бекшеевым?

– Хорошо.

– Отпустишь?

– Куда? Тем более если спит человек. К чему тревожить.

Кивок.

И ноги убираются с прохода. А сам Сапожник опять потягивается, нарочито медленно. Снова странно. Форму он не носит, а этот пиджачишко из темно-рыжего сукна смотрится будто с чужого плеча. Лацканы засалены, рукава не лучше. Рубашка синяя измята, и пуговичка верхняя оторвалась.

– Поговорим? – предложил Бекшеев. – Если желание есть.

– Нету. Но ты же не отстанешь?

– Не отстану.

– Папенька послал?

– Нет.

– Точно? – Легкий прищур.

– Силой клянусь. Я тут по другому делу. И… парня убили. Знаешь?

Осторожный кивок. И Сапожник поднимается, очень медленно, текуче.

– Все-таки убили?

– Убили, – подтвердил Бекшеев, вглядываясь в лицо.

Одутловатое. Пухлые щеки. Мягкий подбородок. Веки оплыли так, словно Сапожник пил несколько дней кряду. Но не отпускает ощущение, что это тоже маска.

– Не тут. – Он убирает руки в карманы и горбится, отчего нелепый пиджачок поднимается горбом. – Мое почтение матушке.

– Вы знакомы?

В деле этого не было. Но Сапожник кивает. Пауза недолгая, в два удара сердца.

– Вытянула, – нехотя говорит он. – Помогу чем смогу.

Он идет, слегка подволакивая правую ногу.

– Колено, – поясняет, хотя Бекшеев не задает вопросов.

А на улице сумерки. Быстро тут. И похолодало ощутимо. Ветер налетел, пронизывая пальто насквозь. Вот тебе и шерсть лучшего качества. А вот Сапожник накинул на плечи куртенку, тоже грязноватую, явно поношенную, и сказал, глядя снисходительно:

– Одежку б тебе сменить. А то загнешься раньше времени.

– Сменю, – пообещал Бекшеев, сдерживая дрожь. – Куда идем?

Здание участка располагалось на пересечении двух улиц. Этакая башенка в три этажа. Серый камень. Ни колонн, ни барельефов, только все тот же местный плющ с сизоватыми, словно инеем покрытыми ветвями.

– Тут недалече.

Сапожник и вправду весьма бодро пересек пустую улицу, чтобы втиснуться в узкий проход между домами. И там уже вывел в… сад? Если и так, то весьма заброшенный.

Зато лавочка имелась.

– Садиться не советую, – предупредил Сапожник. – Задницу отморозишь, а госпоже целительнице потом возись.

И опять обидно.

Как с мальчишкой, право слово. Может, в этом и проблема, что видят в нем именно мальчишку, решившего поиграть в большое начальство. Ну да, для них Бекшеев – чужак.

Тот, кто не был.

Не видел.

Не…

– Злишься? – с каким-то болезненным интересом спросил Сапожник.

– Злюсь.

– Маг?

– Аналитик.

Скрывать смысла нет, Зима все одно скажет своим. А если так, то завтра все будут знать. Если уже не знают.

– Сослали? Или сам?

– Сам. После болезни. Или в отставку. Или вот. Что это за место?

– Да так… старый дом. Я живу. – Он мотнул головой. – Тихий. Очень. Дом не люблю, а тут вот дышится.

И он сделал глубокий вдох.

А потом вовсе куртку сбросил на скамейку. Следом и пиджак отправился. Бекшеев молча наблюдал, ожидая продолжения. На землю мятым комом полетела рубашка. И только оставшись в нательной майке, Сапожник успокоился.

– Штаны не будешь?

– Приступы. Долго… тяжело в помещении. Начинает казаться, что стены давят. Давят и давят… Тебя когда-нибудь хоронили живьем?

– Нет.

– Повезло.

Что там было такого, в его жизни? Спросить? Или… нет, еще не время.

– Думаешь, кто из наших Мишку? Славный паренек. Добрый. Тут войны почти и не было… – Сапожник повел плечами.

В саду темно. Ни фонарей, ни окон, луна и та ныне слабая. Но все одно видно, что плечи Сапожника покрывает сеть мелких шрамов. Будто… будто кто-то вырезал на теле узоры.

– Думаю. – Бекшеев оперся на трость.

А дышалось и вправду легко. Свободно. Чуть примораживало, и воздух от этого мороза сделался звонким и отчего-то сладким.

Его хотелось пить.

И холод не мешал.

– Шею ему сломали. Кто-то, кого он подпустил близко. Тебя подпустил бы?

– Не уверен. Меня… опасался.

– Почему?

Сапожник поднял руки и потянулся, выгнулся до хруста в костях.

– Чуял. Чутье у мальчишки имелось.

– У него деньги нашли. Три рубля.

– Много. – Состояние Сапожниковых давно исчисляется миллионами. Хотя по нему и не скажешь. – Для наших мест, – уточнил Сапожник. – И для него. Яжинский их крепко в кулаке держал.

– И денег бы не дал?

– Не на глупости.

– Что за глупости?

Недолгое раздумье. И все же Бекшеева сочли годным, чтобы сказать:

– Видел его. В лавке. Хомутовой.

– Поясни.

– Держит. Тут. Не из первых, но лавка чистая. На Малой Рыбацкой. Мыло хорошее. Гребни. Шпильки.