Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга - Роберт Хайнлайн

— Хорошая идея, — поддакнул Галахад, — отпразднуем. Сразу же, как только Иштар одобрит ваши кондиции. Я приглашаю вас, дедушка. Это честь для меня. В Элизиуме есть все — от массажа и гипнокондиционирования до самых утонченных блюд и изысканнейших зрелищ. Назови только — и все будет.

— Минутку, — запротестовала Гамадриада. — Галахад, не будь эгоистом. Идем вчетвером. А ты, Иштар?

— Конечно, дорогая. Развлечемся.

— Или вшестером, только для Айры нужна еще спутница. Да, отец?

— Дорогая, побывать на дне рождения Лазаруса — дело соблазнительное… хотя я стараюсь обычно избегать общественных мест. Сколько же вы прошли реювенализаций, Лазарус? По ним можно отсчитывать и дни рождения.

— Не суй свой нос куда не надо, пузырь. Как сказала твоя дочка: «Кто их считает?» Можно будет испечь именинный пирог, как в детстве, и хватит одной свечи.

— Фаллистический символ, — заметил Галахад. — Древний знак плодотворящей силы — вполне подходящий для реювенализации. А пламя — не менее древний символ жизни. Но свеча должна быть настоящей, а не поддельной — если такую удастся найти.

Иштар оживилась:

— А что! Свечных дел мастер найдется. А если нет — берусь сделать ее сама — правда, в стилизованной форме. Впрочем, дедушка, если хотите, могу соорудить ваше изображение: я скульптор-любитель, и неплохой. Выучилась, когда пришлось заниматься косметической хирургией.

— Минуту! — запротестовал Лазарус. — Мне нужна восковая свеча, чтобы можно было задумать желание и задуть ее. Спасибо, Иштар, не хлопочи. Спасибо тебе, Галахад, я бы предпочел таверну. А можно справить мой день рождения и здесь — чтобы Айра не чувствовал себя мишенью в тире. Дети мои, я же перевидал все увеселительные и развлекательные дома, которые только можно придумать. Веселье — в сердце, а не в этой фигне.

— Лазарус, разве вы не видите, что ваши дети хотят развлечь вас? Они любят вас — один бог знает почему.

— Ну…

— Возможно, обойдемся и без таверны. По-моему, мне запомнилось кое-что из перечня, приложенного к вашему завещанию. Минерва, кому принадлежит Элизиум?

— Это дочерняя корпорация нью-римской «Сервис Энтерпрайзис лимитед», которая в свою очередь принадлежит ассоциации «Шеффилд-Либби». Короче говоря, вам, Лазарус.

— Черт побери! Кто посмел вложить мои деньги в такое дерьмо? Энди Либби, благослови, Господь, его тихую душу, наверняка в могиле перевернулся. Впрочем, не помню, может быть, я похоронил его на орбите возле последней открытой нами совместно планеты, на которой его убили.

— Лазарус, в ваших мемуарах этого факта нет.

— Айра, еще раз говорю, в моих мемуарах многого нет. Бедолага глубоко задумался… вот и пришлось хоронить. Я оставил Энди на орбите, потому что обещал ему перед смертью доставить его тело на родину, в Озарке. Попытался найти его через сотню лет, но не сумел. Маяк скис, наверно. Хорошо, дети, вечеринка состоится в моем счастливом доме, и мы обойдемся тем, что здесь имеется. Так, на чем же мы остановились? Айра, ты хотел дать определение слову «любовь».

— Нет, вы собирались рассказать о слепце, с которым познакомились, когда командовали шлюхами на Марсе.

— Айра, ты груб, как дедуся Джонсон. Звали его «Шумок» — не припомню настоящего имени, да и было ли оно. Так вот Шумок был из той же породы, что и ты, — из тех, кого не приходится заставлять работать. В те дни слепец вполне мог прожить на милостыню, а большего ему не предлагали, ведь тогда вернуть зрение было нельзя.

Только Шумок не желал жить за счет других и делал, что мог. Играл на коробочке с мехами и пел. Был такой инструмент: жмешь на клавиши, водишь руками — приятно слушать. Все это происходило в те времена, когда электронные инструменты еще не вытеснили механические.

Раз Шумок заскочил вечерком, сбросил пневмокостюм в раздевалке и принялся петь и играть. А я и не заметил, как он вошел.

Мое правило было такое: «покупай, наслаждайся или проваливай». Ну, конечно, наше заведение всегда могло угостить пивком завсегдатая, оказавшегося на мели. Но Шумок завсегдатаем не был, он был бродягой и выглядел и благоухал соответственно. Я уже собрался обойтись с ним соответствующим образом, но, увидев на его глазах повязку, притормозил.

Слепцов не выбрасывают, их не трогают. И я оставил его в покое, правда, приглядывал за ним. Он даже не присел. Просто играл на разбитой стейнвеевской гармонике и пел — и то и другое он делал неважно, но я выключил пианетту, чтобы не мешать ему. Одна из девиц пошла по кругу с его шляпой.

Когда он подошел к моему столику, я угостил его пивом, предложил сесть — и сразу пожалел об этом: ну и разило же от него! Он поблагодарил меня и принялся рассказывать о себе. Врал, в основном.

— Как вы, дедуся?

— Спасибо, Айра. Сказал, что до несчастного случая был главным механиком на одном из больших гарримановских лайнеров. Может, он и впрямь был космонавтом, поскольку жаргон знал, как надо. Но я не пытался его поймать. Если слепец уверяет, что был наследным принцем священной Римской империи — пусть его врет, я возмущаться не буду. Может, он был дежурным механиком, грузчиком или кем-то в этом роде. Скорее всего он был горняком, небрежно обошедшимся с взрывчаткой.

Обходя после закрытия заведение, я обнаружил его в кухне — он спал. Это было недопустимо — все-таки мы поддерживали в столовой чистоту. Я отвел его в свободную комнату и уложил спать, чтобы утром покормить завтраком и отправить восвояси — у меня ведь не ночлежка.

В общем, рассказывать можно долго. В следующий раз я увидел его уже за завтраком — и едва узнал. Две девицы вымыли его в ванной, причесали, побрили, нарядили в чистую одежду — мою, конечно же — выбросили грязную тряпку, которой он прикрывал глазницы, и заменили ее чистой белой повязкой.

Я, родственнички, против ветра не плюю. Девицы вправе были держать любимцев; я знал, зачем ко мне ходят — не ради того, чтобы послушать мою игру на пианетте. И хотя этот любимчик ходил на двух, а не на четырех, и ел больше меня самого — я не спорил. Гормон-Холл стал домом для Шумка — пока девицам не наскучит.

Но я не сразу догадался, что Шумок не паразит, который пользуется кровом, едой и, вероятно, товаром, не забывая выкачивать дань из наших гостей, — нет, он тоже налегал на весло. Короче, через месяц мой гроссбух засвидетельствовал рост доходов.

— А как вы добились этого, Лазарус? Он же еще и собирал подаяния.

— Айра, неужели я должен думать за тебя? Впрочем, нет, здесь этим занимается Минерва. Наверное, ты не задумывался, что приносит прибыль в подобного рода заведениях. Источников дохода три: бар, кухня и девочки. Никаких наркотиков — они только мешают извлекать прибыль из трех основных источников. Если ко мне являлся любитель наркотиков, да еще доставал свою сигаретку, я немедленно отправлял его подальше — к Китайцу.

Кухня обслуживала девиц — в комнатах и в столовой, по расписанию или желанию. Кроме того, всю ночь работала для посетителей и приносила доход — в основном за счет заказов, которые делали девицы. Бар тоже действовал не в убыток, после того как я уволил одного бармена «с тремя руками». Заработок девицы оставляли себе — только платили за каждого посетителя, а если он оставался на ночь, плата увеличивалась втрое. Я разрешал им смошенничать — иногда, но если это случалось часто или какой-то ванек жаловался, что с него слупили невесть сколько, я с такими девицами беседовал. Особых хлопот не было — они ж настоящие леди, — к тому же я контролировал их — приходилось иметь глаза и на затылке.

Жалоб на дороговизну было больше, но я помню лишь один случай, когда виноватой оказалась девица. Обычно выходило иначе. Жлоб отсчитывал чересчур много денег в жадные ручонки, потом начинал жалеть и пытался отобрать их. Но таких я чуял издалека, к тому же в комнатах были установлены микрофоны… ну и, если требовалось, приходил на помощь. Подобные типы у меня мячиками вылетали за дверь.

— Дедушка, а встречались такие здоровенные, которых было не выставить?

— Нет, Галахад. Габариты в драке особого значения не имеют… к тому же на всякий случай я всегда был вооружен. Но если мне нужно утихомирить буяна — я добьюсь этого во что бы то ни стало. Если неожиданно врубить ногой прямо в развилину, любой проваляется достаточно долго, чтобы успеть вышвырнуть его за дверь.

Не кривись, Гама, душа моя, твой папенька уверял, что тебя шокировать трудно. Но я говорил о Шумке, о том, как он зарабатывал деньги для нас, не забывая и о себе.

В такого рода заведениях на границе обычный посетитель входит, покупает выпивку, разглядывает девочек, покупает выпивку той, которая ему понравилась, отправляется в ее комнату, делает свое дело, потом уходит. В среднем минут тридцать, доход для заведения минимальный.

Так было до Шумка. А когда он появился, дело пошло так: купит посетитель выпивку себе, девице, — и уходит с ней в комнату. Выйдет оттуда, а Шумок поет «Френки и Джонни» или там «Повстречал браток вышибалу», улыбается, куплет за куплетом, — глядишь, посетитель садится, слушает песню до конца — а потом спрашивает, не знает ли слепец «Очи черные». Конечно, Шумок знает, но не признается, а просит, чтобы гость напел ему мелодию и слова. А он, дескать, послушает.