Взорвать «Аврору» - Вячеслав Бондаренко

– Сегодня особенный день не только для меня, как для художника и автора этого памятника. Сегодня весь СССР отмечает десятую годовщину Октябрьской революции. И для меня великая честь… – скульптор замялся, сбился, снял кепку с головы и начал комкать ее в руках, – …великая честь… знать, что именно мой Ленин встанет сегодня перед Смольным!

Сталин начал аплодировать первым, присутствующие дружно поддержали его. Скульптор окончательно смутился и, скрутив кепку в трубочку, спрятался за чью-то спину.

Вопросительно взглянув на плотного низенького человека, стоявшего у постамента, двое бойцов ОГПУ дружно сорвали с памятника белый холст. Он неторопливо, важно сполз с металлической фигуры вниз, и аплодисменты присутствующих усилились – на пьедестале высился Ленин, в повелительно-указующем жесте вытянувший руку вперед.

Оркестр грянул «Интернационал». Люди дружно вскинули руки к козырькам фуражек, шлемам и кепкам. Звуки гимна глухо таяли в сыром воздухе, словно не хотели далеко улетать от породивших их инструментов.

Неторопливо ступая, к постаменту памятника подошли Сталин и Ворошилов. Они положили к пьедесталу по букету цветов и одновременно склонили головы с выражением скорби, почтения и одновременно возвышенного раздумья на лицах.

Вслед за московскими гостями к новому памятнику подошел Киров, а за ним потянулись с цветами остальные начальники, помельче.

А в это время Сталин подошел к автору памятника, продолжавшему смущенно прятаться за чужими спинами, и с улыбкой обратился к нему:

– Сегодня мне хочется сказать вам «спасибо», товарищ Козлов. В вашем памятнике я вижу того Ильича, которого помню и люблю – Ильича резкого, властного, готового на самые жесткие меры ради того, чтобы осуществилась наша мечта – победа пролетарской революции.

Мессинг стоял у окна кабинета спиной к Даше. Даже его затылок выражал собой предельное раздражение.

– Значит, ушел? – переспросил он.

– Так точно, Станислав Адамович. Скрылся на Смоленском кладбище, а потом, вероятно, в Гавани.

– И милиция не нашла?

– Никак нет. Я связывалась с ними полчаса назад.

– Значит, еще свяжись! – раздраженно бросил Мессинг. – Вдруг они его как раз за эти полчаса… Что мне, учить тебя?!

– Слушаюсь, – коротко ответила Скребцова. – Разрешите идти?

– Не разрешаю. Что по визиту вождей на «Аврору»?

Чекистка взглянула на часы.

– Сейчас они в Смольном, на открытии памятника Ленину. Через час в Военно-морском училище имени Фрунзе командиру крейсера Поленову будут вручать орден Красного Знамени. Еще через час вожди прибудут на корабль и поднимут там Краснознаменный флаг.

Мессинг помолчал, по-прежнему глядя в окно.

– Ты понимаешь, какая ответственность на тебе лежит, товарищ Скребцова?

– Так точно.

Начальник областного отдела ОГПУ повернулся к ней. Глаза его были холодны.

– А мне кажется, не очень, – медленно сказал он.

– Разрешите идти? – после паузы повторила Даша.

– Снова не разрешаю, – отвернулся к окну Мессинг. – Фон Фиркс Елена Оттовна, 1902 года рождения – знакомо тебе это имя?

Даша задумалась.

– Никак нет, Станислав Адамович.

– Уверена?

– Так точно. У меня хорошая память.

– Свободна, – кивнул Мессинг.

Время от времени с Невы приносило порывы жесткого, ледяного ветра, да и дождь иногда припускал. Несмотря на такую сумрачную, типично ноябрьскую погоду праздничная демонстрация на проспект 25 Октября, который ленинградцы по привычке именовали Невским, была весьма солидной. Сразу несколько духовых оркестров в разных частях проспекта играли кто «Варшавянку», кто «Вы жертвою пали…», кто жизнерадостные марши. Группы молодежи несли огромные картонные фигуры «спеца-вредителя», «пьяницы-прогульщика», «бюрократа» и «хулигана». Другие вовсю наяривали на губных гармошках, расческах, свистках и тамбуринах. Вдоль тротуаров медленно двигались грузовики, снабженные огромными радиорупорами. Время от времени в общем гуле вспыхивали крики: «Десятому Октябрю – ур-ра!», «На провокации английских империалистов ответим тройным ударом – ур-ра!», «Слава вождям революции – ур-ра!», которые тотчас же подхватывались разношерстной толпой.

В толпе резко выделялись черные милицейские шинели. А вот агенты ГПУ, напротив, в глаза не бросались. Они пристально рассматривали людей, собравшихся на тротуаре рядом с домом Зингера, напротив Казанского собора. Только что из областного отдела чекистам сообщили, что пойманный на площади Восстания троцкист полностью признал свою вину и указал место, где планируется развернуть антипартийный транспарант…

Владимир, серый после бессонной ночи, тоже стоял на тротуаре среди любопытных и сумрачно смотрел на демонстрантов. Рядом с ним стояли щетинистый старикан рабочего вида и суетливый парнишка, тоже из рабочих.

– Посторонись! – раздался чей-то повелительный клич. – А ну осади на тротуар!

Демонстрация послушно расступилась. По середине проспекта проследовали два больших черных «Паккарда». Лицо человека, сидевшего на переднем сиденье первой машины, Владимир заметил и проводил пристальным взглядом, пытаясь вспомнить, где же он его видел… Но так и не вспомнил.

– Ишь ты, прямо как при старом режиме, – с усмешкой сказал щетинистый старикан. – Осади на тротуар… Только тогда еще казаки с нагайками были. А нагайка, – обернулся он к Владимиру, – это знаешь, что такое? Вот будь на тебе пальто, а под ним семь пиджаков с рубашками – так нагайка все это как нож масло режет.

– Слышь, дед, кончай тут контру разводить, – встрял рабочий парнишка. – Вот чего ты тут воду мутишь, а? Ты что, не знаешь, что обстановка и без того сложная?

– Чего сложная-то? – смутился старикан.

– Обстановка, говорю. Сторонники Троцкого сегодня могут акти… активизироваться, во как, – с трудом, но солидно выговорил парнишка. – А ты – старый режим, старый режим…

В стороне грянул милицейский свисток. Владимир непроизвольно вздрогнул – сегодняшнее ночное общение с милицией стоило ему немалых нервов. Но свистели явно не ему, а тому, кто поднял над толпой косо нарисованный от руки транспарант «Да здравствует Ленинский ЦК!»

– Во суки! – непонятно почему разъярился парнишка. – Лозунг подняли, троцкисты чертовы! Ну гады, а…

Он надвинул кепку на глаза и решительно нырнул в толпу.

«Паккард», в котором ехали Сталин, Ворошилов и Киров, мчался по проспекту 25 Октября. Демонстранты расступались перед машиной. Вожди сидели рядом на заднем сиденье и негромко переговаривались. Сквозь поднятую стеклянную перегородку виднелись затылки водителя и начальника охраны.

– Не думаю, товарищ Сталин, что оппозиция именно сегодня решит показать свою, так сказать, силу… – говорил Киров.

– Точнее, бессилие, – вставил Ворошилов.

– Вот-вот… Все-таки юбилей революции – примиряющая дата. В семнадцатом все было просто – вот мы, вот они…

Сталин засмеялся, по-дружески обнял Кирова за плечи:

– Любишь ты все упрощать, Сергей… Да ведь троцкисты спят и видят, чтобы нанести нам удар в спину именно в момент праздника. Особенно после моей речи на пленуме.

– Только не в Ленинграде, – помотал головой Киров. – Мы тут их крепко почистили.

– Ручаешься? Это хорошо, – легко согласился Сталин. – А у нас в Москве мы, выходит, их еще слабо почистили?

– Выходит, так, – засмеялся Киров.

– Ну что ж, надо забирать в Москву твоего Мессинга, – в таком же шутливом тоне сказал Сталин. – Пусть покажет пример нашему Менжинскому.

– Как ты это позавчера сказал, Коба? – подхватил Ворошилов. – «Заклятые враги революции ругают ГПУ – значит, ГПУ действует правильно».

Все дружно рассмеялись.

По сумрачному, угрюмому проходному двору в центре Ленинграда, задыхаясь, тяжело бежал самый старый из троцкистов – седой Петрович. Он прижимал к себе полотнище транспаранта, который развернул было напротив Казанского собора.

Следом, топоча сапогами, мчались двое милиционеров в черных шинелях. Оба время от времени свистели в свистки.

– С ним еще рыжий был, молодой! – на бегу крикнул первый милиционер второму.

– Я в курсе, давай за этим!

Добежав до ржавой пожарной лестницы, Петрович подтянулся на руках и начал карабкаться на крышу. Один из милиционеров полез за ним, а второй бросился дальше, в подворотню.

– Стой, тварь троцкистская… – прохрипел первый уже с лестницы.

– Хрен возьмешь, – хрипло рассмеялся в ответ седой. Он уже был на крыше. – Я этими дворами еще в пятом году от полиции уходил.

Грохоча кровельным железом, он бросился вперед. Мокрая от дождя крыша скользила под ногами. Наперерез с испуганным мяуканьем бросился черный котенок.

Седой, тяжело дыша, обернулся. Милиционера видно не было.

Петрович поднял глаза и увидел второго мильтона, который держал его на мушке нагана. «Успел, – равнодушно подумал седой. – С того двора забежал и залез… Успел. Ноги молодые. А у меня – старые».