Том 3. Дети капитана Гранта - Жюль Верн

Здесь путешественники расположились, как обычно, лагерем, и ночь прошла бы спокойно, если бы вокруг не было обезьян–сапажу и диких собак. Эти шумные животные исполняли, видимо в честь европейцев, одну из тех примитивных симфоний, от которой, пожалуй, не отрекся бы какой–нибудь композитор грядущих лет.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Пампы

Аргентинские пампы простираются от тридцать четвертого до сорокового градуса южной широты. Слово «пампа» арауканское, оно означает «равнина, поросшая травой», и это название очень подходит к этому краю. Древовидные мимозы западной ее части, роскошные травы восточной придают этой равнине своеобразный характер. Эта растительность уходит глубокими корнями в слой земли, под которым лежит красная или желтая глинисто–песчаная подпочва. Если бы геологи начали изучать эти отложения третичного периода, то обнаружили бы здесь неисчерпаемые богатства. Там гниет бесчисленное множество стародавних скелетов. Индейцы утверждают, что это кости вымершей великой породы броненосцев–тату, и прах этих сгнивших животных скрывает всю первичную историю этих равнин.

Американские пампы — такая же географически обособленная область, как саванны Страны Великих Озер или степи Сибири. Климат пампы, будучи континентальным, отличается более суровой зимой и более знойным летом, чем климат провинции Буэнос—Айрес, ибо, по словам Паганеля, океан зимой постепенно отдает земле то тепло, которое поглощает у нее летом. Этим объясняется то, что на островах держится более ровная температура, чем в глубине материков[40]. И вот почему климат западной части пампы не отличается тем однообразием, которое наблюдается на побережье благодаря близости Атлантического океана. В западной части наблюдается резкая смена температур: то суровые холода, то жгучая жара. Осенью, то есть в апреле и мае, нередко идут проливные дожди. Но в описываемое нами время года погода стояла очень сухая и чрезвычайно жаркая.

На рассвете отряд двинулся в путь, предварительно определив направление. Грунт, скрепленный корнями деревьев и кустов, сделался совершенно твердым» Исчез мельчайший песок, из которого образовывались дюны, исчезла пыль, клубившаяся в воздухе.

Лошади шли бодрым шагом среди «паха–брава», высокой травы, в которой индейцы укрываются во время грозы. Все реже и реже встречались водоемы, где росли ивы и местное растение «gygnerium argenteum», любящее близость пресной воды. Кони, встретив в лощинах воду, спешили воспользоваться этим и пили вволю, словно торопясь запастись влагой на будущее время. Талькав старался ехать впереди, обследуя кусты и распугивая «чолинас» — опаснейших гадюк, от укуса которых менее чем через час погибает даже бык. Проворный конь Талькава перескакивал через густые кусты, помогая хозяину прокладывать путь тем, кто ехал позади.

Итак, путешествие по ровным, прямым равнинам не представляло трудности, и отряд подвигался быстро. Природа окрест была однообразна, ни камня, ни валуна на сто миль вокруг. Беспредельное, нескончаемое однообразие! Не было даже намека на какой–либо пейзаж, или происшествие, или естественную неожиданность! Нужно было быть Паганелем, ученым–энтузиастом, чтобы замечать нечто там, где ничего не было приметного, и любоваться мелочами такой дороги. Что же радовало его здесь? Он сам не мог бы ответить. Может быть, какой–нибудь кустик, порой, быть может, травка. Но даже столь малого было достаточно, чтобы развязать язык словоохотливому географу, и он поучал Роберта, который охотно внимал ему.

Весь день, 29 октября, перед глазами наших всадников простиралась та же нескончаемо–однообразная равнина. Около двух часов пополудни заметили на земле под ногами лошадей много костей каких–то животных. То были истлевшие и побелевшие останки огромного стада быков. Но эти скелеты не были разбросаны в беспорядке, как обычно валяются скелеты обессиленных, павших в пути одно за другим животных. Никто не мог объяснить, почему на таком небольшом пространстве собрано такое множество скелетов. Это было загадкой даже для Паганеля, и он обратился за разъяснениями к Талькаву. Тот не замедлил удовлетворить его любопытство.

Восклицание географа: «Быть не может!» — и последовавший за этим утвердительный кивок головы патагонца очень заинтересовали всех присутствующих.

— Что же это такое? — спросили они Паганеля.

— Молния! — ответил географ.

— Как! Молния способна произвести подобное опустошение? — воскликнул Том Остин. — Убить наповал стадо в пятьсот голов!

— Талькав это утверждает, и Талькав не ошибается. Я в данном случае верю ему, ибо грозы в пампе отличаются особой яростью. Лишь бы нам не испытать этого на себе!

— Что–то очень жарко, — промолвил Вильсон.

— Термометр показывает тридцать градусов в тени, — отозвался Паганель.

— Это меня не удивляет, — сказал Гленарван, — я чувствую себя так, словно по мне пробегает электрический ток. Будем надеяться, что эта жара недолго продержится.

— К сожалению, — возразил Паганель, — нам нечего рассчитывать на перемену погоды, на горизонте — ни облачка!

— Тем хуже, — заметил Гленарван, — наши лошади измучены зноем. Тебе, мой мальчик, не слишком жарко? — спросил он Роберта.

— Нет, сэр, — ответил мальчуган, — я люблю жару, она приятна!

— Особенно зимой, — глубокомысленно заметил майор, попыхивая сигарой.

Вечером сделали привал у заброшенного ранчо — глиняной мазанки с соломенной крышей; ранчо было обнесено частоколом, правда полусгнившим, но все же ночью он мог защитить лошадей от нападения лисиц» Самим лошадям эти звери не в силах причинить вреда, но они, хитрецы* перегрызают их недоуздки, и лошади пользуются этим, чтобы вырваться на свободу.

В нескольких шагах от ранчо была вырыта яма, служившая, очевидно, очагом, в ней еще сохранилась остывшая зола. Внутри ранчо имелась скамья, убогое ложе из бычьей кожи, котелок, вертел и чайник для кипячения «матэ». Матэ–напиток из настоя сушеных трав, очень распространенный в Южной Америке, так сказать чай индейцев, его пьют сквозь соломинку, как многие американские напитки. По просьбе Паганеля Талькав приготовил несколько чашек матэ, и путешественники с удовольствием запили им свой обычный ужин, найдя индейский напиток превосходным.

На следующий день, 30 октября, солнце поднялось как бы в раскаленном тумане и залило землю жгучими лучами. Температура в этот день была исключительно высока, а на равнине, к несчастью, нигде нельзя было укрыться от зноя. Однако маленький отряд снова храбро двинулся на восток. Несколько раз в пути встречались огромные стада животных, которые, не имея сил пастись под палящим солнцем, лениво валялись на траве. Сторожей, вернее — пастухов, не было видно, лишь собаки, привыкшие, утоляя жажду, высасывать молоко у овец, сторожили огромные стада коров, телят и быков. Рогатый скот здесь очень кроткого нрава, ему не присуще инстинктивное отвращение к красному цвету, которое столь свойственно его европейским собратьям.