Сами с усами - Виктор Михайлович Бобылев

превосходством поглядывает на нее: новость, которую она принесла, без сомнения, потрясающа. В конце концов Женя обретает дар речи:

— Модерново!.. А какие жилеты?

— Один длинный, с рукавами, а другой покороче, без рукавов.

— А карманы?

— Накладные…

— О-о-о!.. — с восторгом изнеможения тянет Женя. — А сколько Сережа заломил?

— Четыреста… — ответила Липа и сразу — это видно было по лицу — расстроилась, вспомнив о том, что шикарный джинсовый костюм еще у Сергея, что за него надо платить немалые деньги.

— Ох! — невольно вырвалось у Жени. — Четыреста… Хоть в пакете?

— Ишь, чего захотела? Если бы в пакете, Сережка, я уверена, запросил бы не меньше пятисот рублей. В пакете!.. Да ты в своем уме?

— И хочется, и колется… Уж больно цена кусается. — Она прищурилась и огорченно помотала головой. — Мама с папой не дадут нам таких денег.

— Что же будем делать? — с еле уловимой надеждой в голосе поинтересовалась Липа.

— Не знаю, — растерянно произнесла Женя. — Честное слово, не знаю.

— Послушай, послушай, а если… Придумала! — воскликнула Липа. — Слушай сюда. Давай скажем, чтобы нам купили один костюм на двоих…

— Продолжай, продолжай!..

— Что мы имеем в наличии? Двух молодых особ женского пола почти одинакового роста, две юбки, два жилета… Рискнем, пожалуй, а?

— Думаешь, получится?

— Ничего я не думаю, Женька, но риск, мы знаем, дело благородное, — храбрится Липа. — Чем черт не шутит, пока бог спит, за спрос не бьют в нос. И тэдэ, и тэпэ. — Девочка решительно подбегает к двери, открывает ее и кричит:

— Папа, тебя можно потревожить?.. Или нельзя?.. Чего молчишь?

— Разрешаю потревожить.

— Можешь оторваться от своих тетрадей на одну-единственную минутку?

— С удовольствием, потому что уже устал.

— Зайди к нам.

— Иду.

— Ну, держись, подружка жизни праздной, — грозит Женя пальцем.

— Я-то держусь, а вот ты посмотри на себя: трясешься, как осиновый лист на ветру.

— Что случилось, девочки? — спросил, входя в комнату, Михаил Александрович. — У меня очень срочная работа, так что… Слушаю вас.

— Папа, — на лице Липы появилась робкая, заискивающая улыбка. — Папа… — повторила она и замолкла в нерешительности, взглядом моля сестру о поддержке. Женя украдкой показывает кулак и говорит:

— Папа, Липа сегодня примеряла один хорошенький костюмчик. Американский…

— Штаны, — уточняет сестра.

— Штаны? — поднимает брови Женя. — Ах, да, конечно же, штаны, брюки она примеряла и сказала, что сидят на ней лучше некуда…

— Ну? — подбодрил Женю отец, начиная понимать, откуда и куда дует ветер.

— Знаешь, папа-папулечка, — Женя обняла отца, — этот костюм очень модный, американский, какая-то знаменитая фирма его выпускает.

— Да, американский, фирмовый, — со значением уточнила Липа.

— Фирменный, вероятно?

— Все говорят: фирмовый, — настаивает младшая дочь с самым серьезным выражением лица.

— Ладно, не буду спорить, фирмовый так фирмовый, — согласился отец. — Ну и что в том, что этот ваш костюм фирмовый?

— Костюм из самой моднячей ткани, джинсовый, — заговорила Женя, но ее перебила нетерпеливая сестренка:

— Понимаешь, папа, он из шести предметов, этот костюм: две юбки, два жилета, брюки и кепка. Мы предлагаем купить его нам на двоих…

— Две юбки, два жилета… — эхом повторила Женя. — В самый раз на двоих.

— Сколько же стоит эта ваша заморская диковинка?

— Четыреста… — начала Женя и замолчала.

— Рублей, — подхватывает Липа и повторяет уже совсем тихонько, умоляюще глядя на отца: — Четыреста рублей на двоих… Это, по-моему, не так уж дорого…

— Ого! — Отец осуждающе качнул головой. — Из джинсовой ткани — четыреста рублей… Не дорого… Да вы что, с ума посходили? Первый костюм в моей жизни, помню, обошелся мне всего в тысячу двести рублей, старыми деньгами, конечно, а был он сшит из замечательно черной шерсти. А теперь какая-то джинсовая обдергайка с продранными локтями и коленями стоит четыре сотни. Простите, девочки, но это действительно выше моего понимания…

— Видишь? — с обидой бросила сестре Женя. Липа вздохнула:

— Вижу и слышу. Слышу и вижу.

— Девочки, вы, как я понимаю, обиделись… Не отрицайте, вижу, что обиделись. Но давайте вспомним, что вам покупалось только в прошлом году…

— Началось, — перебила отца младшая дочь. — У нас, кажется, не вечер воспоминаний.

— Да, согласен, не вечер воспоминаний. И все же я хотел бы напомнить, что только за один прошлый год тебе, Липа, и тебе, Женя, были куплены шубы. Тебе, Липа, импортные сапоги, японская куртка, кримпленовые брюки. А тебе, Женя, был приобретен финский брючный костюм. Да, чуть не забыл, красные кофточки по тридцать рублей каждая мы купили вам тоже в прошлом году. Я не говорю о мелочах, но ведь вы знаете, что даром их не дают. А вечер на день рождения Жени?.. Как вы думаете, во сколько он обошелся?

Сестры, насупившись, молчат, а отец с неясной усмешкой продолжает:

— Этот вечер обошелся почти в двести рублей, да часы в подарок — сорок пять рублей…

Липа с обидой оборвала отца:

— Моей подружке — ученице восьмого класса, не студентке, а школьнице — родители на день рождения подарили золотое кольцо, а мне часы за сорок пять рублей — эка невидаль, скажите на милость.

— Прости меня, Липа, но родители твоей подружки-восьмиклассницы… не очень умные люди.

— Ха! — не выдержала Липа. Женя хмыкнула:

— Сказал тоже!

— А себе, хочу заметить, мы ничего не приобрели, потому что не хватило денег, все ушло на вас, мне вот, например, край как нужен костюм…

— Так вы же старенькие! — перебила отца Липа с выражением искреннего недоумения на лице.

— По-вашему получается, что взрослому человеку ничего не надо, так я тебя понял, Липа?.. Я глубоко убежден, что родители, которые покупают школьнице золотые кольца, поступают далеко не лучшим образом, делают не во благо, а во вред своему дитяти, — очень убежденно подчеркнул Михаил Александрович, нагнулся и взял с кровати Липы старого зайчонка без одного уха и без глаза, игрушку, которая хранилась с самого рождения младшей дочери.

— Я считаю, что главное свойство вещей — это их умение говорить о своем хозяине, — заключил отец.

— Говорить? — удивились в один голос девушки.

— Да-да, говорить!.. И прошу не смотреть на меня с такой уничтожающей иронией. Мне, понимаете, всегда кажется, что вещи не молчат…

— И вазы тоже? — интересуется с нарочито наивным видом Липа. Отец останавливает свой разбег, строго глядит на нее, вздыхает и произносит:

— Да, и вазы. — Говорит он подчеркнуто спокойно. — Вот сегодня мне показалось, что… Впрочем, к делу. Так вот, я думаю, что вещи всегда говорят больше о своем хозяине, чем он сам. Они способны донести доброе слово от человека к человеку…

Если бы взглянул в это время Михаил Александрович в глаза своим любимым чадам повнимательнее да поглубже, то с удивлением обнаружил бы, что они с трудом сдерживают смех, однако отец был