Последняя тайна храма - Пол Сассман

Робертс поднял очки перед собой, убеждаясь, что линзы чистые, и надел их на нос.

– Эсклармонда – средневековое французское имя, и, насколько я знаю, популярно оно было только в Лангедоке. Таким образом, можно предположить, что наш Т.Р. происходил из Южной Франции. Но кто он такой и что за древнюю вещь нашел, я не представляю. Прелюбопытный документ, ничего не скажешь.

– А «К»? Что это может быть? – спросила Лайла, указывая на заглавную букву в тексте перевода.

– Возможно, первая буква в названии местности, хотя… – Том пожал плечами, как бы говоря: «Я не уверен».

– Думаешь, документ подлинный? Не подделка?

– Не могу тебе сказать, – ответил Робертс, снова пожимая плечами. – Надо видеть оригинал. Да и в любом случае я не специалист в этих вопросах. Лучше спроси у палеографа или еще у кого-нибудь, кто этим занимается.

Он смущенно заулыбался.

– Думаю, с каждой минутой я все меньше могу тебе помочь, – сказал Робертс, словно извиняясь.

– Вовсе нет, – ответила она, проводя рукой по его плечу. – Ты мне очень помог.

Они выбросили клочки исписанной бумаги в мусорное ведро и прошли в большую комнату. Лайла хотела предложить Тому выпить, но потом передумала. Вероятно, почувствовав ее нерасположенность к общению, Робертс объявил, что ему пора идти.

– Даже не знаю, как тебя отблагодарить. Том, – сказала Лайла, открывая дверь. – Ты меня просто выручил.

– Да ладно, пустяки! Мне самому было интересно, – ответил он, улыбаясь. – Ты же знаешь, я люблю головоломки. И обед был просто превосходный.

Он вышел на лестничную площадку.

– Лайла, послушай, я действительно сделал это чисто по-дружески… Да только я подумал… Не хочу тебе навязываться, но вдруг ты не против…

Он говорил нервно, сбивчиво. Она подошла поближе и поцеловала его в щеку.

– Давай поужинаем вместе, – сказала Лайла улыбаясь. – Можно тебе позвонить?

– Естественно! – Робертс засиял от радости. – Замечательно. Я буду ждать твоего звонка.

Ликуя от пробудившейся надежды, он вприпрыжку спустился с лестницы, а Лайла закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Она не собиралась ему звонить. Во всяком случае, в ближайшее время. Все ее мысли были заняты загадочным письмом.

– Кто ты такой, Г.Р.? – шептала она, глядя на листок с переводом. – Что ты нашел? И кто прислал мне твое письмо?

Иерусалим

Вечером Бен-Рой заехал в свою запущенную однокомнатную квартиру в Ромеме, принял душ, побрызгался одеколоном и пошел пешком к своей сестре Хаве, которая на Шаббат устраивала у себя дома ужин.

Вечер был ясный и прохладный; с севера дул легкий бриз, улицы словно вымерли. По дороге ему встретились лишь несколько евреев-хареди[42] с вьющимися пейсами, спешивших домой из синагоги, да взвод женщин-пехотинцев в защитной спецодежде, куривших и весело болтавших на автовокзале компании «Эггед», держа на коленях винтовки «М-16». Бен-Рой любил такой город – безлюдный, чистый, тихий. В такие моменты появлялось чувство, что жизнь может начаться заново, с белого листа.

Хава жила неподалеку от Старого города, на Ха-Маалот – зеленой улице в центре западной части Иерусалима. Дойдя до желтоватого каменного здания, Бен-Рой сделал глоток водки и нажал на домофон рядом со стеклянной дверью. Через несколько секунд в аппарате послышался голос его племянника Хаима:

– Дядя Арие?

– Нет, Человек-паук, – ответил Бен-Рой с американским акцентом.

Мальчик некоторое время молчал и затем расхохотался:

– Никакой это не Человек-паук, а дядя Арие! Заходите!

Бен-Рой улыбнулся и открыл зажужжавшую дверь. Нажав кнопку вызова лифта, он всунул в рот пластинку мятной жвачки, чтобы скрыть запах алкоголя.

Шаббаты у сестры были редкими моментами в его серой жизни, когда он чувствовал себя уютно. Религиозные церемонии сами по себе не имели для Бен-Роя такого значения, как раньше. После Галиной гибели он почти перестал ходить в синагогу, даже на Пейсах, Рош-ха-Шана и Йом Киппур. Притягивала теплая, жизнерадостная атмосфера, царившая в семье сестры. Ему было приятно посидеть в узком кругу родных – Хавы, ее мужа Шимона и двух их детей – Хаима и Эзера. Его согревал вид веселых, счастливых людей – таких непохожих на него.

Арие вышел из лифта, и навстречу ему выскочили два брата-малыша.

– Поймал сегодня бандитов?

– А пистолет у тебя с собой?

– В зоопарк! В зоопарк!

Он взял детей на руки и понес в квартиру, закрыв ногой входную дверь. Из кухни вышел шурин – низкорослый толстяк с прической в африканском стиле и с пахнущим жареной курицей передником. Не зная его, Бен-Рой никогда не поверил бы, что Шимон парашютист, да еще отмеченный высокими наградами.

– Как поживаешь, родственник? – спросил тот, хлопая Бен-Роя по плечу.

Арие мотнул головой в ответ и снял малышей с рук. Они побежали в спальню, гогоча и имитируя стрельбу.

– Налить тебе? – спросил Шимон.

– А ты как думаешь? – огрызнулся Бен-Рой. – Где Хава?

– Свечи готовит. Вместе с Сарой.

Полицейский нахмурился: он привык, что посторонних у сестры не бывает.

– Наша подруга, – пояснил Шимон. – Решили пригласить сегодня.

Он посмотрел в коридор и добавил притихшим голосом:

– Кстати, очень симпатичная. И без парня!

Он подмигнул ему и ушел в кухню за спиртным. Бен-Рой наблюдал за ним, сидя на диване в гостиной. Его сестра, высокая, коротко подстриженная, с широкими бедрами женщина, наклонилась над столом, освещая свечи для Шаббата. Рядом стояла другая женщина – ниже ее ростом и с более стройной фигурой. Ее золотисто-каштановые волосы спадали почти до самой талии. На ней были хлопчатые брюки, белая рубашка и сандалии.

– Барух ата Адонаи, элохейну мелех хаолам, ашер кидшану бмитцвотав втизвану л'хадлих нер шел Шаббат , – произносила традиционную молитву сестра.

Шимон принес виски. За ним в комнату вошли женщины, и Хава обняла брата.

– Ты чудесно пахнешь! Новый одеколон? – сказала она, целуя его в щеку. – Знакомься – Сара.

Она отошла в сторону, и ее подруга, улыбнувшись, протянула Бен-Рою руку:

– Хава много мне о вас рассказывала.

Бен-Рой невнятно пробормотал что-то, не особенно стараясь быть любезным. Он любил приходить в гости к Хаве, потому что чувствовал себя у нее непринужденно, раскованно; теперь, когда какая-то незнакомка вторглась в семейный круг, вечер был практически испорчен.

– Не обращай внимания, – пошутила Хава, кивая на брата. – Он настоящий сабра[43]. Предложишь десерт – и он тут же растает.

Молодая женщина улыбнулась, но ничего не сказала, а Бен-Рой двумя долгими глотками допил виски.

Через некоторое время Хава извинилась и пошла на кухню, сославшись на то, что ей нужно посмотреть за готовкой. Бен-Рой последовал за сестрой, сказав, что хочет наполнить рюмку.

– Ну, что скажешь? – спросила его сестра, как только они оказались вдвоем.

– Насчет чего?

– Насчет Сары, дурень! Она же такая красивая!

Бен-Рой налил виски и пожал плечами:

– Да я как-то не заметил.

– Молодец! – рассмеялась Хава, открывая печку, чтобы проверить, не готова ли большая курица, жарившаяся внутри.

Бен-Рой подошел к плите и, сняв крышку кастрюли, затянулся ароматом своего любимого куриного бульона с кнейдлахами.

– Она очень приятная, – говорила Хава, поливая курицу жиром. – Веселая, умная, мягкая. И без молодого человека.

– Шимон мне уже доложил, – буркнул Бен-Рой, поднося ко рту ложку горячего супа.

Хава стукнула его по руке и накрыла кастрюлю.

– Слушай, Арие, я вовсе не хочу остепенить тебя…

– Ага, черт побери, как же, поверил!

– Ты забыл, что у нас дома не бранятся? Брось сейчас же монету!

Бен-Рой пробурчал что-то в извинение и, вынув из кармана монету в пять шекелей, швырнул ее в стоявший на подоконнике зедаках[44].

– Так вот, я не стремлюсь тебя угомонить, – повторила Хава, – но мне кажется…

– Что пора бы мне отыметь какую-нибудь бабу?

Он прикусил губу и, вынув монету в десять шекелей, кинул ее в ящик.

– Прости.

Хава подошла к нему и обняла за шею.

– Арие, успокойся. На тебя страшно смотреть, когда ты такой… такой несчастный… такой измученный. Галя бы этого не хотела. Я знаю. Она хотела, чтобы ты жил долго и был счастлив.

Бен-Рой позволил ей обнимать себя несколько мгновений, затем отпихнул и сделал затяжной глоток виски.

– Дай мне самому разобраться, ладно? Мне нужно время.

– Нельзя ведь всю жизнь убиваться! Нужно двигаться вперед, Арие.

Он вылил в себя остаток жидкости из рюмки и почувствовал, как начинает ожесточаться.

– На хрен! Буду убиваться сколько хочу! Не суйся не в свое дело, пока не просят, Хава!

На этот раз он не бросил монету и даже не извинился.

– По крайней мере будь вежлив, Арие: Прошу тебя. Постарайся быть милым.

Он посмотрел в ее влажные от слез глаза, кивнул и вышел в коридор.