Моя гениальная подруга - Элена Ферранте

Мы пешком спустились до Толедо. Лила потребовала, чтобы мы прошли по виа Кьяйя, Филанджери и дей Милле до площади Амедео, потому что там можно встретить богатых, элегантно одетых людей. Рино и Паскуале были против, но не могли — или не хотели — объяснить почему и просто бурчали себе под нос ругательства на диалекте в адрес этих, как у нас их называли, пижонов. Но мы втроем объединились и настояли на своем. В тот момент засигналила машина. Мы обернулись — это была «миллеченто» Солара. Самих братьев мы не увидели, потому что во все глаза смотрели на двух девушек, махавших нам из открытых окон: это были Джильола и Ада. Обе в красивых платьях, с прическами, в ушах поблескивали сережки. Они радостно что-то нам кричали. Рино с Паскуале дружно отвернулись, а мы с Кармелой от неожиданности застыли, не зная, что сказать. Только Лила крикнула что-то восторженное им в ответ и тоже помахала рукой, после чего машина удалилась в направлении к площади Народного Собрания.

Мы немного помолчали, потом Рино мрачно сказал Паскуале, что всегда знал, что Джильола потаскуха, и Паскуале охотно поддержал его. Никто из двоих ничего не сказал об Аде, потому что они считали Антонио своим другом и не хотели его оскорбить. Зато Кармела назвала Аду самым грязным словом. Я расстроилась. Перед нами только что промелькнуло воплощение богатства: четверка молодых людей отправилась на вечеринку, как полагается, на авто. А мы — не как полагается, шлепали пешком, плохо одетые, бедные. Одна Лила вела себя так, как будто ничего не произошло и мы никого не видели. Она еще раз повторила, что нам надо идти туда, где гуляет шикарная публика. Она висла на руке Паскуале и, хохоча, изображала манерную барышню из высшего света: говорила ненатуральным голосом и фальшиво улыбалась. Мы с Кармелой дружно ее поддержали: нам было обидно, что Джильола и Ада наслаждаются жизнью и катаются в «миллеченто» в компании красавцев Солара, а мы трюхаем пешком с Рино, который чинит обувь, и Паскуале, который работает на стройке.

Наше недовольство, настоящее, а не наигранное, каким-то загадочным образом подействовало на Рино и Паскуале: они посмотрели на нас, вздохнули и уступили. «Ладно, так и быть», — сказали они, и мы пошли по виа Кьяйя.

Мы как будто переступили некую границу. Мне запомнилась людная улица и… чувство унижения. Я смотрела не на парней, а только на девушек и женщин: они разительно отличались от нас. Казалось, они дышали другим воздухом, ели другие продукты, одевались на какой-то другой планете, обучались походке у ветра. Я шла разинув рот. Но больше всего меня поразило другое. Когда я останавливалась, чтобы лучше рассмотреть чье-нибудь платье, или обувь, или форму очков (кое-кто из них носил очки), они проходили мимо меня, как будто меня там не было. Они не замечали никого из нас пятерых. Нас для них не существовало. Мы были им неинтересны. Тот, чей взгляд случайно падал на нас, со скучающим видом отводил его в сторону. Они смотрели только друг на друга.

Мы не могли этого не заметить. Никто из нас ничего не сказал, но мы поняли, почему Рино и Паскуале не хотели сюда приходить. Взрослее нас, они на этих улицах находили лишнее подтверждение того, что и так знали, и от этого знания они мрачнели и злились. А мы, девчонки, впервые открывшие для себя этот новый мир, испытывали двойственные ощущения. Мы тоже чувствовали себя неловко и казались себе некрасивыми, но, пытливо озираясь по сторонам, невольно представляли себе, как могли бы выглядеть, если бы у нас была возможность получить другое воспитание и одеваться в другую одежду. Чтобы окончательно не испортить себе вечер, мы посмеивались и отпускали шуточки.

— Ты бы надела такое платье?

— Ни за какие деньги!

— А я бы надела.

— И была бы в нем похожа на пончик, как вон та.

— А туфли ты видела?

— Да разве ж это туфли?

Мы поднялись до палаццо Челламаре, смеясь и дурачась. Паскуале изо всех сил старался не приближаться к Лиле, а когда она подхватила его под руку, тут же вежливо освободился. (Он часто поворачивался к ней, ему явно нравилось слушать ее голос, смотреть на нее, но было заметно, что даже мимолетное прикосновение выбивало его из колеи: казалось, он вот-вот расплачется.) Он подошел ко мне и спросил с сарказмом:

— Твои одноклассники тоже так ходят?

— Нет.

— Значит, школа у тебя плохая.

— Да ты что? Это классический лицей! — обиженно сказала я.

— Все равно плохая, — настаивал он. — Раз там нет людей, одетых, как эти пижоны, значит, плохая. Правда, Лила?

— Плохая? — переспросила Лила и показала на блондинку, которая шла на нас в сопровождении высокого молодого брюнета в белоснежном пуловере с треугольным вырезом. — Да если в твоей школе такие не учатся, дрянь это, а не школа.

Она расхохоталась.

Девушка была вся в зеленом: зеленые туфли, зеленая юбка, зеленый жакет, а на голове у нее, что особенно рассмешило Лилу, — была шляпа как у Чарли Чаплина, тоже зеленая.

Она заразила нас своей веселостью. Когда парочка проходила мимо нас, Рино отпустил едкую шутку о том, что должна была сделать синьорина в зеленом с этой шляпкой, и Паскуале так расхохотался, что не мог идти и остановился, опершись рукой о стену. Девушка и ее спутник по инерции прошли еще несколько шагов вперед, но тут парень в белом пуловере развернулся. Девушка схватила его за руку, он вырвался, вернулся к нам и вылил на Рино поток оскорблений. Мгновение спустя Рино сбил его с ног ударом кулака.

— Как ты меня назвал? — заорал он. — Я что-то не расслышал, повтори, как ты меня назвал! Ты слышал, Паска́, как он меня назвал?

Мы испугались. Нам сразу стало не до смеха. Лила первой бросилась на брата и помешала ему пнуть лежавшего на земле парня. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами: тысячи фрагментов нашей пятнадцатилетней жизни наконец соединились в четкую картину, и эта картина казалась Лиле неправдоподобной.

Мы держали Рино и Паскуале, пока девушка в шляпке помогала своему парню подняться. Лила все не могла прийти в себя, но, уверившись, что глаза ей не лгут, разъярилась. Она набросилась на брата с ругательствами, дергала его за руку и грозила ему всеми карами. Рино закрыл ей рот рукой, криво усмехнулся и обернулся к Паскуале.

— Паска́, моя сестра думает, что это все игрушки, — сказал он на диалекте, и в его глазах вспыхнули искры безумия. — Моя сестра думает, что если я говорю, что лучше нам сюда не ходить, то я болтаю чепуху, а она, как обычно, все знает лучше всех! — Он сделал паузу, переводя дух, и продолжал: — Ты слышал? Этот придурок назвал меня дикарем. Дикарем — меня! Дикарем! — Его переполняла злоба. — Моя сестра притащила меня сюда, так пусть теперь посмотрит, можно называть меня дикарем или нет. Пусть видит, что бывает с теми, кто назвал меня дикарем!

— Успокойся, Рену́, — мрачно ответил Паскуале, тревожно оглядываясь.

Рино все еще был в бешенстве, но замолчал. Лила успокоилась. Мы остановились на площади Мучеников. Паскуале холодно сказал Кармеле:

— А теперь вы пойдете домой.

— Одни?

— Да.

— Нет!

— Карме́, я ничего не собираюсь обсуждать: идите.

— Мы не знаем дороги.

— Не говори глупостей.

— Иди, — сказал Рино Лиле, сдерживаясь из последних сил. — Вот тебе мелочь, купите по дороге мороженое.

— Мы вместе ушли, вместе и вернемся.

Рино грубо толкнул ее:

— Прекрати! Я твой старший брат, и ты будешь делать то, что я говорю. Давай, пошевеливайся! Катись отсюда, пока я тебе рожу не расквасил.

Я поняла, что он не шутит, что действительно способен на это, и потянула Лилу за руку. Она тоже поняла, что нарывается на неприятности.

— Я папе скажу.

— Да кого это волнует! Шагай, живее, ты даже мороженого не заслуживаешь.

Мы неуверенно пошли в сторону церкви Святой Екатерины. Но скоро Лила остановилась и сказала, что идет назад к брату. Мы уговаривали ее пойти с нами, но она ничего не хотела слышать. Мы стояли и обсуждали, что делать, когда заметили группу парней, человек пять, может быть шесть: они походили на команду гребцов из тех, которыми мы любовались, прогуливаясь по воскресеньям у Кастель-дель-Ово. Все были высокие, подтянутые, хорошо одетые. Некоторые держали в руках дубинки, другие — нет. Они быстрым шагом шли мимо церкви, направляясь к площади. Среди них был тот парень, которого ударил Рино: его пуловер с треугольным вырезом был испачкан кровью.

Лила вырвала свою руку из моей и побежала, мы с Кармелой — за ней. Мы успели увидеть, как Рино и Паскуале плечом к плечу пятятся к памятнику, как хорошо одетые парни бросаются на них и лупят их дубинками. Мы кричали, звали на помощь, ревели, останавливали прохожих, но никто не захотел вмешиваться. Лила схватила одного из нападавших за руку, но тот отшвырнул ее, и она упала на землю. Я видела, как Паскуале рухнул на колени и его продолжали бить, видела, как Рино закрывается руками от дубинок. А потом рядом остановилась машина: это была «миллеченто» Солара.