Последнее письмо из Греции - Эмма Коуэлл

Она вытирает медленно ползущую по щеке слезу.

– Да ты что! Даже не думай. Я будто путешествую вместе с тобой, мне очень нужны твои рыбацкие истории, чтобы удержаться на плаву. В любом случае здесь на этой стадии делать совершенно нечего, разве что выслушивать мои тревоги и причитания, и у тебя все хорошо складывается, кроме раздражающих меня декораций с морем.

Я улыбаюсь ее стойкости, понимая, как бы ей хотелось, чтобы я была рядом.

– Ну с антуражем ничего поделать не могу, хотя признаюсь, он моими стараниями попадает в кадр, когда ты звонишь. Кстати о раздражении, не наблюдалось ли больше выходок Роберта?

– К счастью, нет. Он прислал сообщение с извинениями, но я строго-настрого запретила Ангусу отвечать, не то Роберт опять возьмется за свое – закидывать удочку, где ты, что ты – о, шутка вышла! Я пытаюсь не обращать внимания, но, черт побери, это ж какую надо иметь совесть!

– Знаю, знаю, надеюсь, он получил сообщение. Может, удивит нас и исчезнет.

– Уж ты нас удивила, дорогая, весьма эффектно. Нет ничего плохого в курортной интрижке, чтобы выбросить бывшего из головы!

Такой поворот меня коробит, в глубине души у меня теплится надежда, что связь с Тео серьезнее мимолетного физического влечения, но, может, так оно и есть.

– В другой жизни, Соф, вы составили бы прекрасную пару. Только смотри, чтобы не обидели, развлекайся. Наслаждайся каждой минутой.

Предательский румянец выдает, как мне нравится ее упоминание об идеальной паре, но я, как всегда, приму ее совет об избавлении от ненужной боли.

– Есть и другие новости: завтра встречаюсь с коллекционером, у которого две мамины работы из греческой серии. Надеюсь, он мне поможет. Я уже устала смотреть на эту утраченную картину, такую расплывчатую на листочке бумаги, хотя она прекрасна. Но я должна сосредоточиться на поиске, а не отвлекаться на Тео. А в остальном… друг я никудышный, помочь тебе не могу, если бы не картина, все это напрасная трата времени.

– А я хочу, чтобы Тео тебя отвлек, и ты вовсе не никудышный друг, а самый лучший. Только, пожалуйста, и с Тео, и с картиной мамы Линс береги свое сердце, ради бога. Я не вынесу, если ты опять будешь страдать. Будь осторожна, Соф.

* * *

Перед обедом я спускаюсь в студию Кристины. Знакомый запах скипидара переносит меня в детство, когда я сидела в маминой студии и играла с тюбиками масляной краски, выстраивая их по цветам радуги рядом с банками из-под джема, где в уайт-спирите отмокали кисти. Здесь, на территории Кристины, примешивается еще и землистый запах глины.

Керамика всех размеров и форм ожидает, когда ее покроют глазурью. Полки вдоль стен заставлены цветным фарфором, скульптурами и чашами с изящными изображениями греческого пейзажа. В углу комнаты возвышается печь, к счастью, выключенная: солнце прорвалось сквозь тучи и сильно пригревает. В этом маленьком пространстве жар от печи для обжига был бы невыносим. Для такого энергичного человека, как Кристина, гончарная работа кажется слишком сложной и тонкой.

Студия находится в нижнем конце сада: преобразованный сарай с гончарным кругом перед панорамным окном, из которого открывается знакомый гипнотический вид на океан.

– Знаешь, иногда смотрю на воду, время идет, а я ничего не делаю.

Комната наполняется смехом Кристины, отражающимся от каждой поверхности.

– Понимаю, – отвечаю я, не в силах оторвать глаз от моря. – Иногда и утро заканчивается, а я ничего не делаю, только любуюсь.

– Но это не пустая трата времени, это важно для залечивания ран, подпитки души. В этом жизнь.

– Наверное, солнце действует или вода, – смеюсь я. – С тех пор, как приехала, хочется только есть и готовить.

– Особенно для кого-то…

Она хитро улыбается, сверля меня черными глазами-бусинками:

– Сегодня рано утром доставала керамику из печи и видела рыбака…

Я краснею до темно-терракотового цвета, но у меня нет причин скрывать то, что она и так знает.

Она вскакивает прежде, чем я успеваю ответить.

– Для тебя это хорошо. Я вижу, как пробуждается твое сердце, – у тебя даже походка радостная. Он хороший человек, просто… Я думаю, говорила раньше… сложный.

Я не хочу признаваться, что доверяю Тео, но заверяю Кристину, что глаза у меня широко открыты.

– Мы немного поговорили о его семье – да, все сложно, знаю. Но мы хорошо понимаем друг друга.

Я пытаюсь говорить общими фразами, но возможность выпытать у Кристины рассказ о прошлых взаимоотношениях Тео упускать не хочется.

– Я слышала, что они с Селеной как-то нехорошо расстались…

Как я и надеялась, она заглатывает приманку.

– Это было ужасно. Он разбил Селене сердце. Когда им было семнадцать, еще до того, как Тео уехал в Афины, в университет, она надеялась, что они поженятся. Она долго думала, что так и будет. Но он неожиданно объявил, что ее надежде не суждено сбыться. Видишь ли, в детстве его бросила мать, и он решил, что никогда не женится и не будет иметь детей. Странно, правда? Селена верит, что может изменить его планы, – женщины всегда думают, что могут исправить мужчину. Может, Тео сам подал надежду, что мечта сбудется, но потом разбил ее без предупреждения. Они знают друг друга всю жизнь. Но Тео говорит: нет, семьи у меня никогда не будет. Ну можешь себе представить, каково ей пришлось. Она строит планы на жизнь с ним, мы все ждем, когда будет свадьба, а он говорит «нет». Она только зря тратила на него время. Нет, ну куда это годится!

Кристина качает головой и вытирает тряпкой стол.

Поведение Тео в прошлом не вяжется с нежностью вчерашней ночи.

Может, со мной он полон энергии, зная, что отношениям быстро придет конец, я уеду, ничего от него не требуя, останется лишь мимолетное воспоминание. Я снова смотрю на море, стараясь отогнать разочарование. Если он плейбой, избегающий обязательств, то, возможно, я смогу подыграть ему оставшиеся две недели. Я заслужила немного радости после пережитого.

Я поворачиваюсь и улыбаюсь Кристине:

– Вот только разбитых сердец мне как раз и не хватает. Для меня это всего лишь развлечение.

Я изо всех сил стараюсь говорить убедительно, но как только произношу слова, они кажутся пустыми.

– И поглядеть есть на что, да? Эти глаза… и все остальное!

И снова смех Кристины заполняет пространство. Я смеюсь вместе с ней, надеясь, что остынут горящие щеки. Мы обсуждаем ее работу, и она показывает мне только что обожженные чаши, наброски идей и форм до работы с глиной. По ее словам, она