Доноры за доллары - Михаил Серегин

– Ну, Отто, наша с тобой задача как раз и состояла в том, чтобы их убедить, что впоследствии их не прищучит ни один Интерпол, – задумчиво проговорил Козлов, разжевывая кончик сигары.

– Вот именно! – поднял свой узловатый палец Отто. – Мне удалось кое-что, но вот главу делегации ты должен взять на себя. От него зависит, как специалисты воспримут твое предложение. Собственно говоря, большую часть делегации составляют скорее бизнесмены, нежели медики, а бизнесмену – сам знаешь – гораздо важнее дешево купить товар хорошего качества, а там... – Отто выразительно повел ладонью над столешницей, жестом выразив русскую пословицу «...хоть трава не расти».

– А этот Нортон – старой закалки профессор, – продолжил Отто, все больше мрачнея. – Клятва Гиппократа – ты понимаешь, о чем я? Так вот, если ты ему не сможешь закомпостировать мозги настолько, что он поверит в твое благородство, считай, что все пропало.

На этой радостной ноте Ланберг откланялся, сославшись на усталость. Козлов же немедленно вызвал Зосимова.

– Ладно, Лень, твоя взяла, – лениво проговорил он. – Давай устраивай своих архаровцев так, как у них там по национальным обычаям – народ приехал слишком уж разборчивый. Этого старикашку, что сейчас спортзал песком посыпает, окружить неусыпной заботой и вниманием. Ловить каждое слово. Исполнять все желания. Понял?

– Не дурак, – буркнул Зосимов.

Сперва Лямзин долго не мог решить, говорить ли о своей находке Головлеву. Он ненавидел его и боялся. Иметь какой-то козырь всегда хорошо. Беда в том, что Лямзин совершенно не понимал, для чего этот козырь нужен. Он напоминал сам себе человека, который в пустыне нашел колодец, но не мог достать оттуда воды.

Выждав пару дней, он все же решил рассказать.

Головлев, услышав радостную новость, расплылся в довольной улыбке и сказал:

– Ну, теперь наши деньги от нас не уйдут!

Он помахал карточкой перед носом удивленного Лямзина и сказал:

– Бумага с печатями – это всегда верный способ найти дорогу к сердцу любого, даже самого зажравшегося человека. Вы мне доверяете?

Лямзин завороженно кивнул.

– Тогда отдайте ее мне – я обо всем позабочусь, – вкрадчиво попросил Головлев.

– Нет, я не могу. Это – моя карточка, и я вам ее не доверю. Конечно, если вы мне не скажете, что вы хотите с ней сделать.

С этими словами Степан Алексеевич ловко выхватил карточку из рук зазевавшегося хирурга.

Головлев снова улыбнулся, на этот раз покровительственно. Он отошел к креслу и удобно расположился в нем, по своему обычаю положив одну ногу на другую.

– Видите ли, наивнейший мой Степан Алексеевич, вы, видимо, не читали господина Дейла Карнеги. Этот почтенный капиталист и лицемер утверждает, что оказывать влияние на людей, а значит – править миром, можно только с помощью ма-аленьких крючочков. Крючочки эти есть у каждого человека, и найти их – наиглавнейшая задача любого уважающего себя дипломата. А что есть предприниматель, если не дипломат? – начал разглагольствовать Головлев, посматривая на Лямзина поверх своих очков-хамелеонов. – Так вот, на эти крючочки нужно развешивать приманку – лапшичку всякую для ушей, лесть. Но главное, – тут Головлев поднял вверх указательный палец, – главное, нужно пообещать человеку то, что его интересует. И не он должен вас об этом просить. Вы сами должны догадаться.

Головлев замолчал, полагая, что сказал достаточно. Лямзин выжидающе смотрел на него.

– Ну, и какое это имеет отношение к моему вопросу? – наконец спросил он у Головлева.

Тот рассмеялся, задев тем самым завхирургией до самой души. Лямзин немедленно пожалел, что показал карточку этому нахалу. Уж лучше бы он сам придумал, как ею воспользоваться.

– Степан Алексеевич, вы не дипломат и не предприниматель, – наконец успокоился хирург. – Вы – заурядный администратор – и не обижайтесь. Не вам нужно было заниматься столь серьезными делами.

Он вздохнул, и стало понятно, кому бы он доверил подобное дело.

– Вы спрашиваете, какое отношение имеет сказанное мной к вашему вопросу? Прямое. Карточка, которая есть у нас, это то самое, что очень-очень нужно одному человеку, чья фамилия написана на одной из ее страниц. И я думаю, она так ему нужна, что он согласится отдать нам все нами заработанное с лихвой и накинет еще сверху сколько-нибудь. А если хотите, то и заказы нам возобновит.

– А если он откажется? – начал что-то понимать Лямзин.

– Что ж, я знаю людей, которым также будет интересно почитать эту не особо содержательную книжечку. Конечно, эти люди не дадут нам денег. Зато наше с вами самолюбие и чувство мести будут вознаграждены на все сто. И об этих людях мы непременно сообщим нашему ненаглядному заказчику – пусть знает, что у него есть конкуренты.

– Да, неплохой план у вас, Семен Леонидович, – признал Лямзин, сожалея, что не ему первому пришла в голову эта замечательная идея. – Только как вы собираетесь его осуществить?

– Ну, у вас же налажена связь с этим замечательным человеком, не правда ли?

По настойчивой рекомендации Чехова я вернулся к своим профессиональным обязанностям и стал работать с удвоенным рвением. Это было нужно еще и затем, чтобы отвлечь от себя пристальное внимание начальства и получить возможность понаблюдать за поведением подозреваемых мной работников клиники.

Все было по-прежнему тихо. Никаких сборов и сходок в хирургическом отделении. Богатая клиентура по-прежнему наполняла наши палаты, по-старому собирались консилиумы, на которых обсуждалась необходимость водных процедур и иглоукалывания для очередного ипохондрика. Я руководил своими терапевтами и переодически заглядывал в хирургическое отделение к Воробьеву.

– Что, брат, у вас здесь происходит? – спрашивал я, потягивая крепкий чаек из фарфоровой чашки от сервиза, подаренного ему коллективом на день рождения.

– Да ничего, – хмуро отвечал Воробьев. – Скучно, как в старческом сне. Даже твоя любимая компания как-то вдруг перестала собираться. Видимо, ты навел порядочный шухер, и все они теперь сидят без заказов. Ну, еще бы – всех переполошили. Штейнберг тут шастал чуть не каждый день. Теперь – все.

– Вот, блин, – негодовал я. – Не успели мы их взять с поличным. Теперь, видимо, поезд ушел.

– Не грусти. Может, к лучшему. Конечно, все уроды остались ненаказанными и при деньгах. Но зато сколько народу уцелело...

Я кивал головой и вспоминал тех троих, кто не уцелел.

Теперь, когда она сказала ему об этом, он понял, что влип уже окончательно. Людмила, вероятно, обладала женским чутьем. Оно ей и подсказало, что Кирилл не принадлежит к тем мужчинам, которые подобные проблемы решают выдачей определенной суммы на аборт.

Действительно, Кирилл с ранней юности приходил в ужас от мысли, что женщина может пойти на убийство собственного ребенка. Этот ужас еще более усилился, когда одна из его подружек «залетела» от него. Так как она была еще школьницей, ни о каких детях речь идти не могла. Они оба, немного помучившись, обо всем рассказали родителям.

Нет нужды говорить, что в результате произошло. Итогом всему было полное и окончательное его изгнание из друзей их дочери, жалоба в институт, откуда его не отчислили только благодаря взятке. Девочку же отправили на аборт. Так как срок у нее был достаточно большой, операция прошла крайне неудачно.

О том, что она с маточным кровотечением лежит в больнице, он узнал от ее подружки. Кирилл всю ночь простоял под окнами и проплакал. К ней его не пускали.

К счастью, девушка не умерла. Только спустя много лет Кирилл встретил ее – какую-то всю опустившуюся, вульгарную. Они посидели по старой памяти за столиком в шантане, где он услышал много неприятного о ее теперешней жизни. Но самым неприятным было то, что после того памятного случая Анжела не могла иметь детей.

С тех пор прошло много времени, но никогда больше Кирилл не позволял своим подругам пренебрегать контрацептивами. А теперь...

Он смотрел на Людмилу с ненавистью и отчаянием. Та же, напротив, кажется, гордилась содеянным.

– Ну, и что ты теперь собираешься делать? – спросила она.

– Посмотрим, – ответил Воронцов и устало поплелся по коридору.

После по инициативе Людмилы было решено, что они распишутся сразу же после того, как вытрясут из Лямзина свои деньги. Как это сделать – тоже была идея изобретательной любовницы.

– Значит, так. Больше всего они должны бояться огласки. Но ее же боишься и ты. Нужно сделать так, чтобы твое участие в деле было бездоказательным, а они попали под подозрение первыми. Насколько я знаю, родственники тело в судмедэкспертизу на опознание не отдавали – никто никогда не узнает, отчего на самом деле тот умер. Значит, Головлев блефует. Ты в безопасности, киса, помни об этом. – Она перевернулась на живот, вынула сигарету у него изо рта и глубоко затянулась.