Доноры за доллары - Михаил Серегин

Михаил Серегин

Доноры за доллары

ГЛАВА 1

Я был безупречен. Темный костюм, галстук, мудрая улыбка на в меру симпатичном лице.

– Все люди, как люди, один я – как бог! Здравствуйте, Владимир Сергеевич. До свидания, Владимир Сергеевич. Как поживаете, господин Ладыгин? Да, я справлюсь, я смогу. Я достоин, черт возьми! – убеждал я себя, направляясь утром на работу.

Однако от всей моей самоуверенности не осталось и следа, когда я миновал буднично-равнодушных «леопардовцев», с которых начиналось каждое мое утро. За их камуфлированными спинами начиналась территория нашей клиники, в которой я с сегодняшнего дня должен был стать маленьким начальником – заведующим терапевтическим отделением.

Именно поэтому в моем бравом галопе по центральной лестнице сегодня не было и тени молодецкой лихости. Это вон санитару Фесякину можно гарцевать по лестницам. А мне это теперь не к лицу.

– Привет! – пробасил Фесякин.

– Здравствуй, здравствуй...

И снова – вверх, вверх по лестнице.

И кабинет у меня теперь новый. И стол в нем – тоже новый. А все, что на столе, – мое. У меня теперь даже есть компьютер! Правда, зачем он мне, полному «ламеру», как выражается мой знакомый программист, пока непонятно. Так, для солидности. А в столе... В столе пока нет ничего. Это поправимо. Выгружаем из портфельчика «завтрак холостяка». «Бутылка кефира, полбатона...» – и это главное.

Эх, жаль, не додумался прихватить фотографию Марины! Она хорошо смотрелась бы вот тут. И диплом нужно по примеру западных коллег на стену повесить – чтобы посетители знали, что здесь сидит форменное светило! Да! Не забыть раззвонить знакомым мой персональный телефончик, который так мило поблескивает на краю стола своими лаковыми боками. Прямо сейчас и позвоним!

– Марина! Ты меня слышишь?

В трубке раздался сонный голос Марины:

– Господи, Володя! Еще восемь часов! Все нормальные люди...

– Все нормальные люди, Марина, уже на своем рабочем месте! Записывай телефон...

Я не успел закончить фразу – в дверь настойчиво постучали.

– О! Ко мне уже кто-то ломится. Я тебе попозже перезвоню, ладно? Ну, пока!

Стучать продолжали.

– Войдите! – авторитетным голосом крикнул я.

На пороге появился импозантный Штейнберг.

– Ну, что, Ладыгин, – пророкотал он. – Я вижу, вы тут уже освоились.

Я непроизвольно задвинул портфель ногой под стол и поправил галстук. При появлении Штейнберга у меня не оставалось мыслей – только рефлексы.

– Поздравляю, поздравляю! Если у вас что-то вызовет затруднения или возникнут какие-нибудь вопросы – сразу ко мне!

Что-то ответить ему я тоже не успел – Штейнберг повернулся ко мне величавой спиной и закрыл за собой дверь.

«Эх, Ладыгин! Теряешь былую сноровку!» – сказал я себе и стал перекладывать на столе бумажки – нужно же чем-то заняться. Не успел я обдумать печальную свою судьбу вечно подозреваемого в провокациях и махинациях, как дверь снова открылась, на этот раз без стука. В кабинет впорхнула моя неприступная зазноба и предмет моего эстетического вожделения – Инночка. По моей настоятельной просьбе ее тоже перевели в терапию и дали мне в помощницы. К моему удивлению, она не очень-то сопротивлялась. Перебирая своими длинными ножками, которые так интересно выглядывали из-под белого халатика, Инночка приблизилась к столу, состроив самую деловитую гримаску из тех, что были в ее арсенале.

– Доброе утро, Владимир Сергеевич! Вот список ваших дел на сегодня. – Она зашуршала бумагами. – С восьми тридцати до десяти – прием больных. В одиннадцать – планерка с сотрудниками терапевтического отделения. Обед с часу до двух. После обеда вас просил зайти Штейнберг – у него к вам какой-то разговор...

– А сам об этом сказать он не мог? Он только вот вышел.

– Не знаю, – продолжала Инночка, не поднимая на меня глаз и продолжая теребить бумаги. – Вот карточки больных. Вот бланки направлений. Если что-то понадобится, вызовите меня – я в ординаторской.

– Хорошо, – смиренно сказал я, глядя на не менее привлекательный вид Инночки сзади.

Вот дела! Не место красит человека, а человек – место. Так, кажется? Только вот на этом месте я себя пока человеком не чувствую. Но это – тот недостаток, который со временем проходит. А теперь – пора и за работку. Кто там у нас сегодня первый счастливчик?...

– Нет, доктор, это вы меня послушайте! Я вам говорю, что не могу я больше глотать эти пилюли! Не помогают они мне – и все!

Мужчина нервно сжал кулаки и посмотрел на молодого, на его взгляд – слишком молодого, доктора, который невозмутимо заполнял очередной бланк.

– Господин Сергеенко, не стоит нервничать. Я вам в который раз объясняю – без предварительного обследования просто не обойтись. Я не могу вам дать направление к хирургу, если не буду уверен в диагнозе, – как вас еще убеждать?

Врач холодно взглянул на пациента. Тот нахмурился еще больше. Ему не нравился непреклонный тон, который использовал этот сопляк по отношению к нему, так много повидавшему и так много знавшему.

– Молодой человек! Я прожил долгую жизнь и в своих правах разбираюсь не хуже вашего! Вы вот, я вижу, в клинике недавно и всех порядков здешних не знаете. – Пациент явно вскипал. – А то бы вы мне не противоречили. Я деньги плачу – я и музыку заказываю!

Доктор оторвал свои спокойные глаза от бумаг и без всякого интереса посмотрел на надоедливого посетителя. Протянув ему тонкие листики бланков, заполненных, по обычаю врачей, неразборчивым почерком, он холодно сказал:

– Я вам выписал повторные направления на анализы. Предъявите их в кассе и оплатите.

Снова принявшись что-то записывать, он недвусмысленно дал понять, что дальше общаться с настойчивым господином не намерен.

Пациент медленно встал, взял бланки, постоял еще минуту, словно ожидая, что доктор одумается, и пошел к выходу, на ходу бормоча проклятия.

Доктор откинулся на спинку кресла и с облегчением вздохнул:

– Уффф! Ну и денек сегодня!

Следующее утро началось приятно – с совместного завтрака с Мариной. Посему мой утренний галоп по лестнице сегодня будет посвящен счастью молодого, здорового и довольного жизнью организма. Мой путь славы был прерван на самой средине явлением сердитого Штейнберга. Он становился моим кошмаром. Я даже головой потряс и глаза пошире открыл, чтобы убедиться, что он мне не чудится. Грозный бас был последним аргументом, который убедил меня в полнейшей реальности надвигающейся угрозы.

– Владимир Сергеевич! Зайдите ко мне сразу же, как переоденетесь, – безапелляционно заявил «главный», поворачивая за угол.

Что ж за напасть такая! Я теперь завтерапией или мальчик для битья? Ничего не поделаешь – придется с самого утра получать на орехи. Еще не знаю, за что, но чувствую – придется.

Штейнберг на этот раз стоял у окна и курил свою любимую сигару, мрачно глядя на накрапывающий дождик. На мое появление он отреагировал взглядом через плечо:

– А, Ладыгин... – Как будто он ждал кого-то другого! – Присаживайтесь.

Опускаюсь на краешек кресла и изображаю на лице подобострастный интерес и напряженное внимание. Жаль, что у него на затылке не было глаз, – он бы порадовался моему рвению. А затылок его не предвещал ничего хорошего. Ничего хорошего не предвещал и его голос, которым он произнес:

– Ну, Ладыгин, рассказывайте, как мы дошли до жизни такой?

«Ну очень оригинальное начало!» – подумал я. Бесили меня подобные вопросы, до ужаса бесили. Такое ощущение, что ты – конченый человек и круглый дурак, а жить тебе осталось не больше трех дней в лучшем случае. Посему я позволил себе ничего не ответить, а подождать продолжения новой нравоучительной тирады. Долго ждать не пришлось. Босс затушил сигару, глубоко вздохнул и соизволил повернуться ко мне, изобразив на лице скорбную иронию:

– Что, Ладыгин, не получается из вас начальник, а?

Так, понятно. Я опять чего-то не знаю. Ну, ничего, сейчас мне сообщат.

– Не понимают ваши подчиненные, что такое трудовая дисциплина и профессиональная этика, – продолжал Штейнберг.

– А что случилось, Борис Иосифович? – осмелился подать голос я.

Штейнберг молча подошел к столу, взял там какой-то листок и протянул его мне:

– Вот, – ехидно сказал он. – Полюбуйтесь.

Я полюбовался. Действительно, было чем. Этот листок оказался жалобой одного из больных на низкий уровень обслуживания. Некто Сергеенко Д. П. обвинял нашу клинику в шарлатанстве (так и было написано!) и угрожал обратиться с иском в суд на предмет возмещения материальных и моральных издержек, которые он понес в процессе лечения в нашем «медицинском учреждении». Замечательно, а я здесь при чем? Я хотел возмутиться, но тут заметил, что в документе упоминается смутно знакомая фамилия. Я вчитался внимательнее и понял, что самое большое негодование у Сергеенко вызывает халатное отношение к своему делу одного из врачей, а именно – терапевта Юдина П. П. Все ясно – один из новеньких проштрафился, причем один из моих подчиненных. Я моментально среагировал: