Двор. Баян и яблоко - Анна Александровна Караваева

— Лучше я потом поговорю с Баюковым насчет твоей просьбы, — объяснил Финоген. — Сейчас Степан вроде как в горячке готовится у себя на дворе «живой урок» показать. Старается, хлопочет мужик, чтобы все хорошо сошло. А как это событие пройдет, Баюкову вольготнее будет меня выслушать.

«Живой урок» назначен был на воскресенье, но еще за два дня уже вся деревня знала об этом.

— Эко, гляньте, люди добрые, — издевался Маркел, — совсем захвастался Степка Баюков, закружился, как пес за своим же хвостом… Хочет, бахвал, народ учить, как за коровой надо ходить…

Платон и Марина не замечали, что старик с домашними, запершись на крюк, подолгу сидели в комнате.

— В воскресенье поедешь на лесосеку, — заранее приказал старик Платону. — Запряжешь пару коней… и чтоб воз наложить по-свойски. Понял?

— Ладно.

— А ты, сношка богоданная, — и Маркел ткнул пальцем в плечо Марины, — тебе в воскресенье дома работа найдется… и, значит, отлучаться не сметь! Поняла?

— Поняла.

— То-то.

Чем ближе подвигалось время к воскресенью, тем все беспокойнее чувствовал себя Степан Баюков.

— Интерес к моим нововведениям большой… учтите это, Липа, — говорил Баюков, даже надувая щеки от важности. — Народу придет много, учтите.

— Не беспокойтесь, Степан Андреич, учту, — отвечала домовница, сдерживая улыбку. — Сверх программы, как говорится, я еще целую бадейку квасу поставила, квас будет замечательный… учтите! — и тут домовница смешливо фыркнула.

— Липа! Вы моя опора! — восторженно крикнул Баюков и, забавно, по-петушиному, вскинув голову, затопал в новый коровник, еще и еще раз оглядеть его, все ли в порядке.

— Да уж будет вам! — кусая губы, говорила домовница. — Ведь уж все хорошо!

— Проверить надо, Липа дорогая! — важно отвечал он.

В субботу Степан даже раньше, чем обычно, вернулся с поля. Он был до такой степени озабочен всем предстоящим назавтра, что даже среди ужина ложка его часто словно застывала в воздухе. Липа и Кольша смешливо переглядывались, и наконец, девушка, лукаво морща губы, сказала:

— Уж хватит вам, право… этак скоро вы совсем от еды отобьетесь.

Баюков только отмахнулся, а после ужина вдруг предложил:

— Давайте-ка проверим еще раз, как себя ведет Топтуха.

— На ночь глядя, Степа? — усомнился младший брат. — Утром же лучше.

— Утром само собой, — упрямо ответил Степан. — Бери фонарь, Кольша!

В коровнике было в меру прохладно, приятно пахло отрубями и сеном. Корова стояла около кормушки и мирно жевала под ночным ветерком, врывающимся в полуоткрытое оконце. Баюков поднял над ней фонарь. Топтуха спокойно глянула на хозяина большим круглым глазом, будто выражая этим свое хорошее самочувствие.

Липа провела ладонью по теплому выпуклому боку Топтухи.

— Ей-ей, добрая стала коровка! — довольно произнес Баюков и тоже погладил Топтуху. Рука его натолкнулась на легкие пальцы Липы. Он сделал было движение, чтобы нежно сжать их, но Липа спокойно отняла свою руку и ровным голосом сказала:

— По-моему, все здесь в порядке.

«Строга-а!» — уважительно подумал Баюков.

В воскресенье с утра Баюков провел репетицию «живого урока», еще и еще раз желая проверить, как будет выходить Липа, как под взглядами десятков глаз будет готовить Топтуху к дойке.

— Да знаю я все это, каждый день так делаю, — пыталась возражать Липа. Но Баюков все с тем же озабоченно-важным выражением лица убеждал ее:

— Надо, Липа дорогая, надо. Ведь наступает очень ответственный момент… Ну… еще разок покажите, как вы садитесь на скамеечку, как полотенцем орудовать будете…

— Ах… да что вы так волнуетесь, право! — чуть сердито засмеялась Липа. — Я свое знаю!

Но все-таки накинула на плечо полотенце, взяла в одну руку новенькое оцинкованное ведерко, а в другую низенькую скамеечку, пошла в коровник — опять и опять проверить, как будет вести себя Топтуха.

— Ну, видите же, корова стоит смирненько! — смеялась Липа.

За этим занятием и застал их Жерехов.

— Ага, репетируете? — догадался он, окидывая своим острым взглядом чисто убранный двор.

— Николай Петрович, здравствуйте!.. А мы тут вот опять… — и Липа, улыбаясь и вытирая руки вышла навстречу секретарю волячейки.

— Ну что ж, понятно, — одобрительно сказал Жерехов, здороваясь с Баюковым.

— А, да вы, я вижу, и коровье жилье украсили! — заметил он.

Стены Топтухиного хлева, покрашенные охрой, наличники оконцев и двери ярко-зеленого цвета весело блестели свежей краской.

— Это я красил! — со счастливым лицом объявил Кольша.

— Да, да… всем работы хватало! — с широкой улыбкой подтвердил Баюков. — Ведь если хочешь свой культурный опыт показать людям, так уж все надо предусмотреть.

«Он иногда увлекается… ну, совсем как мальчонка», — подумала Липа с ласковой снисходительностью; ей в то же время и нравилась эта черта в нем.

Рассказывая Жерехову обо всем, какие улучшения в своем хозяйстве он сделал «на основании прочитанных научных книг», Степан, как всегда увлекаясь мыслями о будущем, опять забыл о мучивших его неприятностях, о враждебном ему корзунинском дворе.

Но у Корзуниных всегда помнили о нем. Маркел приказал снохам подняться на чердак, откуда как на ладони было видно все, что происходило на баюковском дворе.

— Глядите во все глаза, бабы… и доносите мне, что там у Степки деется… — шипел он снохам. — Да чтоб Марина ни-ни… не сдогадалась бы!..

К Марине Маркел сегодня был даже ласков и жалостлив. Пока она мыла просторные темные сени и широкое крыльцо, Маркел временами приближался к ней и говорил:

— Старательная ты, бабочка… А что тебе трудновато иногда приходится, голубушка, так это, сама знаешь… не из-за нас грешных… о-хо-хо… Ну, работай, милая, помогай тебе господь!

Марина изумлялась про себя, но ей было некогда доискиваться, отчего Маркел сегодня был так добр к ней.

— У Степки народу все прибывает! — шепотом докладывала свекру Матрена.

— Шумят, галдят… будто в гости пришли, — несколько минут спустя доносила Прасковья. — Домовница всех квасом угощает…

— Пусть, пусть пока попьют кваску! — тихонько бубнил в бороду Маркел.

Липа еле успевала подносить квас, чтобы напоить гостей, в баюковском дворе было полно народу и шумно, как на свадьбе.

— Ну… просто опились все нынче, — усмехалась довольная домовница, неся из погреба новый кувшин квасу.

Гости пили и благодарили за квасок и все льнули к одному месту: к широким дверям Топтухиного хлева.

Там было почти так же светло, как и в комнате.

В двух оконцах блестели чисто протертые стекла: Топтуха стояла возле новой, удобной, по ее росту, кормушки и по временам, будто спасаясь от людских взглядов, погружала морду в пахучее сено.

Баюков поспевал всюду, отвечая на вопросы и шутки, да и сам подшучивал. Его готовность все показать, его радушие и удовольствие, оттого что ему есть чем поделиться