Двор. Баян и яблоко - Анна Александровна Караваева

бричками. А впереди всех ехала подвода, на которой сидели Степан Баюков, Финоген Вешкин и Демид Кувшинов. По проселку, кроме того, шли и ехали десятки односельчан. Маркел принялся громко убеждать «не быть дураками безмозглыми», «не поддаваться антихристам», не позволять им «трогать божью землю». Одни просто отмахивались от него, другие насмехались, а третьи, оскорбленные им, отвечали бранью. На развилке полевых дорог, где был проведен митинг, Маркел, снова обозвав всех «антихристами» и совсем разъярясь, схватил было дробовик, но сыновья вовремя успели вырвать из его рук старое ружье и спрятать на подводе под охапкой сена. Тогда Маркел начал дурным голосом всем угрожать: уж если «беззаконие» начато, так пусть оно творится подальше от его пашни, а всякого, кто посмеет приблизиться к его полоскам, он встретит «по-свойски» и проклянет такими страшными словами, которые каждому «беззаконнику» принесут несчастье.

Волостной секретарь Жерехов спокойно прервал Маркеловы речи и заявил, что «кулацкие проклятия» никого не страшат и что все члены тоза посеют озимое впервые на земле без полосок и межей. А Степан Баюков тут же развернул большой лист бумаги — план нового землеустройства — и объявил Корзуниным, что их полоски у речки отойдут к землям тоза. А Корзуниным вместо этого дадут кусок у леса.

— Так это ж… на сколько верст дальше, и кругом болотина… — запричитала Прасковья. — О-ох, батюшки!

— Не о том говоришь… — раздался глухой и сдавленный голос. Маркел стоял на пороге, всклокоченный, темнолицый, в распахнутый ворот рубахи видна была мохнатая от сивого волоса грудь.

— Об одном помнить надо: пока Степки Баюкова здесь не было, не знали мы такой беды… Все Степка, все он, дьявол! — и Маркел, сжав кулаки, затрясся от лютой злобы. — Не было здесь Степки, и у нас на дворе все было ладно да тихо. Он, он, как бесовская сила, всюду смуту поднимает… и, гляди, все против нас… Теперь уж и не поживешь в спокое…

Расстроенные Корзунины не заметили, что их беседу слышали два совсем нежелательных свидетеля— Платон и Марина, о которых на этот раз все забыли. А они, услышав тревожный разговор, происходивший во дворе, так и застыли на месте в глубине конюшни, уборку которой уже закончили.

Когда голоса Корзуниных затихли, Марина осторожно выглянула во двор. Там никого не было.

— Слыхал, какие дела? — прошептала она Платону.

В глазах ее, которые он столько дней привык видеть то заплаканными, то опущенными, вдруг вспыхнул огонек незнакомой Платону дерзости.

Они принялись выносить в огород навоз. Шагая позади Платона и сжимая в руках поручни тяжелых носилок, Марина возбужденным шепотком рассказывала:

— Маркел-то уж на что лют был ноне, а ничего не мог поделать, ни-че-го! И боится он всех, кто в товариществе… уж так-то боится-я… — и она тихонько засмеялась.

— Какая ты ныне… чудная, — изумлялся Платон, — словно бы тебя чем одарили.

Марина снова засмеялась, потом оглянулась по сторонам.

— Слушай-ко, что я узнала… Встрелся мне потом Финоген, поглядел на меня. «Ну что, молодка, — говорит, а сам посмеивается, — прищемили хвост твоему названому свекру?» А я вдруг осмелела. «Какой он мне, отвечаю, свекор! Первый он лиходей для меня и Платона!» А Финоген: «По тебе, говорит, видно, в какую трясину попала».

— Значит, пожалел он тебя? — оживился Платон.

— Ясно, пожалел… А потом сказал: «Уж больно вы с Платоном… недотепы оба… Видишь, какие дела делаются на земле-то?.. Без малого, говорит, все середняки, а беднота просто сплошняком к нам в тоз записалась».

— Ишь ты-ы… — догадливо протянул Платон. — Это он, значит, насчет того, чтобы и мы с тобой…

— Я сразу это смекнула, — и Марина, вывалив навоз с носилок, даже тихонько хлопнула в ладоши. — «Ой, я бы, говорю, всем служить стала, только бы от Корзуниных вырваться! Да только вот как же нам записаться-то с Платоном в это самое товарищество, когда мы безлошадные и бездворовые?»

— Вот то-то и оно…

— А Финоген… ох, добрый он человек, Платошенька!.. «Мы, говорит, безлошадных взять не побоимся… Были бы люди работящие.

— Господи… да уж мы бы!.. — горячо вздохнул Платон, любуясь разгоревшимся лицом Марины, — никогда еще, со дня их беды, не видал он на ее лице такой уверенности.

Боясь неосторожным словом спугнуть ее настроение, Платон только улыбкой, взглядом и кивками подбадривал Марину. А она, быстро опрокинув наземь носилки, продолжала, смело поблескивая чуть выпуклыми серыми глазами:

— «А жить-то, спрашиваю, все-таки где нам?» Тут Финоген и сказал… ой!.. «А лесу, говорит, вам на избу мы, общество, у Маркела Корзунина вытребуем… Волостной секретарь и Степан Баюков сказывали, что мироедов все сильнее к ногтю будут прижимать… а потом, дойдет время, будет им и совсем конец!»

— Ай-яй, что делается-то! — то и дело восклицал Платон.

Ночью оба долго не могли заснуть — все строили планы, как дальше надо им действовать. Прежде всего обоим вместе надо идти к Финогену — он пожалел, он и совет даст.

— К Баюкову идти присоветует, с ним дело обговорить… ведь Баюков всему тут голова… — шептал Платон, впервые произнося имя Баюкова спокойно и даже с невольным уважением. Марина было расстроилась, боясь, как бы Степан опять не выгнав ее со двора. Но Платон рассудительно успокоил ее: да ведь теперь они оба придут к Степану с добром, а надо будет, так и повинятся перед ним во всем, что по неразумию совершили против него. Да к тому же Марина как разведенная, теперь Баюкову не помеха — он может жениться на другой, а когда счастье близко, человек бывает добрее.

На другой же день Корзунины всей семьей уехали в соседнее село на целый день — посоветоваться со своими друзьями и родичами. Платон и Марина воспользовались этим как нежданной удачей. Оба по душам поговорили с Финогеном, который еще позвал Демида. И тот обещал поддержать перед Баюковым просьбу Платона и Марины.

— Я главный свидетель, — гудел Демид, — что Платона у Корзуниных хуже батрака держали. А у нас в товариществе ты, брат, человеком станешь… А Баюков насчет тебя с Мариной препятствовать не будет… а он у нас — голова!

Оба обещали поговорить с Баюковым сразу же, как только тот вернется из города, — Степан поехал туда для «окончательного завершения всех хлопот в земотделе насчет прибытия трактора», как важно разъяснил Финоген.

После этой беседы, очутившись в непривычно тихом и пустом корзунинском дворе, Платон и Марина, впервые без боязни, крепко обнялись.

— Ну, Маринушка! Вроде уж конец нашим мукам завиднелся!

— Ох, и я верю, Платоша, верю.

Но когда, по возвращении Баюкова из города, Платон забежал к Финогену, оказалось,