Кошмар: моментальные снимки - Брэд Брекк

Мой родной город не изменился. Изменился я…

Я был в прекрасной физической форме. Мог, не вспотев, отжаться 100 раз и пробежать 5 миль, не задыхаясь. Я чувствовал себя таким неуязвимым и здоровым, как будто жить мне предстояло вечно.

Надев форму, я кривлялся у зеркала в ванной и, прильнув к стеклу, пробовал выглядеть агрессивно и убеждал самого себя, что готов воевать: корчил «военные» гримасы, пучил глаза и скалил зубы.

Представлял из себя абсолютную угрозу.

Да, я был готов убивать. Полоснуть штыком по горлу старому Чарли Конгу и смотреть, как его жизнь потечёт на землю пульсирующими красными струйками.

Я — винтовка, стреляющая серебряными пулями в душу коммунизма. Дамоклов меч, готовый отсечь голову Хо Ши Мину и выпустить потроха славным бойцам за свободу из Фронта национального освобождения.

Я был готов жрать их печень сырой, чтобы вены свисали с зубов, и просить добавки. Я был стальным кулаком, который ищет мудака со стеклянными челюстями, чтобы сразиться в рукопашной схватке. Я был поджарым и злым. Хитрым и чокнутым. Похитителем жизней и делателем вдов. Я был готов «оседлать войну», как было написано на чехле для каски. Я был ангелом смерти. Я хотел, чтобы кровавые скальпы колыхались на моём шесте. Я был всеамериканским солдатом, разбивателем сердец, наёмным звёздным штыком и безбородым революционером, готовым дать волю своему инстинкту убивать. Я желал убивать за деньги, из жажды крови, на веки вечные…

Но больше всего я был напуган. Мой маскарад безжалостного бойца из джунглей был неубедителен.

Обручённый с войной, я не находил себе покоя. Прощальная речь командира преследовала меня, сидела у меня в печёнках. Я уже видел себя убитым. Это видение накатывало на меня волнами, днём и ночью. Стало почти наваждением. Пули, мины-ловушки и…

Я решил, что на войне нет приличного способа умереть.

Я понимал, что многие из нас погибнут в ближайшие месяцы, но пытался не думать об этом и молил Бога, чтобы не оказаться в их числе.

Я твердил себе, что мы слишком молоды, чтобы погибать, слишком невинны и добры. Нам было на что надеяться и ради чего жить. Нам столько предстояло сделать и увидеть в жизни, столько событий, которые…

Однако, сознание того, что мы будем воевать, страшило и выворачивало меня наизнанку. Эта мысль меня не покидала.

Я не мог уразуметь, почему нас туда посылали. Это меня беспокоило, когда я позволял себе думать об этом. Это была политическая война, гражданская и партизанская война. Какое мне дело до неё? Или моей семье? Или моим друзьям? Моей стране?

Ответы армии были известны заранее. Напыщенные речи, которые я слышал, были не более чем чушь и надувательство, пропаганда Пентагона.

Офицеры советовали не доискиваться причин войны. Нам следовало лишь слепо довериться Линдону Джонсону. Очень всё просто. Хорошие солдаты не задают вопросов. Они выполняют приказы. И иногда умирают. Но говорят, что умирать за свою страну — это славная привилегия.

Я так не считал.

Я заставлял себя не думать о гибели в каком-нибудь вшивом окопе, в каком-нибудь чёртовом охранении на дальнем фланге в джунглях, вдали от знакомых вещей, вдали от семьи и любимых, за много световых лет от цивилизации, как в моральном плане, так и в географическом.

Зачем, задавал я себе вопрос, мы должны гибнуть за принципы, которые так мало понимаем?

У меня не было особых планов, как провести этот месяц дома. Проблема с 30-дневным отпуском заключается в том, что не знаешь, что с ним делать, а на жалованье рядового — около 78 долларов в месяц — мой выбор был ограничен.

В Форт-Полке на жалованье было не разгуляться, и его особенно не хватало за пределами объекта, когда один лишь вечер, проведённый в увольнении, мог вымести все зелёные из кошелька.

Хотя, конечно, армия предоставила нам кров и стол, гарантировала ежегодный доход и страхование жизни в 10 тысяч долларов, обеспечила бесплатным медицинским и стоматологическим обслуживанием, а также вещевым довольствием.

Дома я не нашёл утешения. Лишь свинину с бобами на тайную вечерю для обречённого человека.

Я вдруг понял, что эти дни могут стать последними в моей жизни. Поэтому я хотел насладиться ими сполна: поесть послаще, выпить и наговориться со старыми друзьями, посмотреть новые фильмы и, быть может, переспать с кем-нибудь.

Но была ещё одна вещь, которую мне очень хотелось сделать, — встретиться с Шарлоттой, попрощаться с ней.

Мне казалось, что я люблю её как прежде, и до отъезда я хотел проверить её чувства. У меня было ужасное ощущение, что я не вернусь, что она останется единственной девушкой в моей жизни.

Я не виделся с Шарлоттой с января. Казалось так давно. Будто прошла вечность из череды «вчера». Но время имеет обыкновение искажаться, когда ты молод и находишься вдали от дома и любимой девушки: жизнь летит быстрее, чем бы этого хотелось.

Первую неделю я лежал и размышлял, как меня угораздило попасть в такой «маринад». Ходить было некуда. Друзья, которые ещё не покинули Баррингтон, были на работе, и с ними не случилось того, что произошло со мной. Поэтому днём, когда весь остальной мир занимался своими обычными делами, я пил пиво в местных забегаловках и жалел себя.

Ещё я слонялся по дому, и через неделю матушка спросила, не хотел бы я получить билет до Бостона, чтобы поискать там Шарлотту.

— О, Боже! Не хотел бы я…

— Это будет наш подарок тебе к отъезду, Брэд.

Хотя я не знал, где Шарлотта, я не стал сообщать её семье о своём приезде. Хотел сделать сюрприз.

Вот что это было. Наш последний шанс. В движении я пытался найти то, что было потеряно в пространстве, ибо время — самое большое расстояние между двумя людьми.

Я никогда не заикался на этот счёт. Наверное, сработала материнская интуиция. Мать читала в моей душе, как моряк читает звёздное небо.

Я поехал в форме, в полной боеготовности. Перелёт из Чикаго в Бостон занял всего 2 часа, однако прошло ещё 8, прежде чем я смог сесть в автобус на Бангор.

Сдав на автовокзале вещмешок в камеру хранения, я отправился в ближайший бар.

Была холодная, одинокая ночь. Не с кем было перемолвиться — ничего, кроме страхов, грызущих изнутри. Страх снова увидеться с Шарлоттой после долгого перерыва. Страх за будущее. Я бросил 25 центов в музыкальный автомат и стал заливать эти страхи …

Я солдат,одинокий воин,вдали от домане по своей воле,не по своей вине…

Музыка навеяла жалость к себе самому. Заказав ещё пива, я наслаждался горько-сладкой печалью.

Автобус отправился в штат Мэн в 3 часа утра, я забрался в него наполовину пьяный и проспал большую часть пути.

Приехав в Бангор, я позвонил Шарлотте домой с автовокзала «Грейхаунд». Трубку взяла её мать.

— Шарлотта дома?

— Нет. Кто звонит?

— Это Брэд…

На другом конце повисла тишина.

— Я сказал, что это Брэд; я сейчас в Бангоре. Я бы хотел встретиться с Шарлоттой, миссис Пакетт.

— Брэд, не думаю, что это хорошая мысль.

— Вы можете сказать, где её найти?

— Нет. Полагаю, это будет несправедливо по отношению к ней, Брэд.

— Почему?

— Всё кончено, Брэд, и…

— Ничего не кончено. Я всё ещё схожу по ней с ума. Послушайте, миссис Пакетт, я не мальчишка-подмастерье из мастерской «Мэйтэг». Это я, Брэд. Сейчас я в армии. В отпуске. Прилетел из Чикаго. Через несколько недель отправляюсь в пехотную роту, во Вьетнам. И мне надо повидаться с Шарлоттой до отъезда. Я хочу попрощаться. Она многое для меня значит, и я думаю, вы несправедливы к нам обоим. Не вам решать. Это наше дело…

— Брэд, всё кончено.

— А ТЕПЕРЬ ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ! ПЕРЕСТАНЬТЕ ВМЕШИВАТЬСЯ В НАШУ ЖИЗНЬ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! ВЫ ТОЛЬКО ЭТИМ И ЗНИМАЛИСЬ С ТЕХ ПОР, КАК Я ПОЗНАКОМИЛСЯ С ШАРЛОТТОЙ. МЫ САМИ РЕШИМ, ВСЁ ЛИ КОНЧЕНО. ЭТО НЕ ВАШЕ ДЕЛО. МЫ САМИ РЕШИМ…

Я три раза врезал по телефону. «ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ, МИССИС ПАКЕТТ?» — крикнул я в трубку и швырнул её на аппарат.

Она хотела, чтобы я держался подальше от Шарлотты, потому что я протестант, а не католик. В этом всё было дело, и всегда всё сводилось к этому. Миссис Пакетт была религиозной фанатичкой, это отразилось на моей любимой девушке, и я ничего не мог поделать с этой тупой затеей.

Я знал, что Шарлотта должна была закончить педагогический колледж в июне и преподавать где-то в штате Мэн. Поэтому я сунул руку в карман, достал ещё мелочи и позвонил в колледж узнать, где именно. Я представился секретарше двоюродным братом Шарлотты, сказал, что не смог никого застать дома, что я в Мэне всего на несколько дней и поэтому мне нужно знать, где она работает.

Секретарша заглянула в свои записи и сказала, что Шарлотта работает в маленькой школе в Гардинере.