Разбойничьи Острова - Яна Вальд

Дельфина видела, как его лицо стало белым, потом серым. Он сунул ребенка в руки сестре и пошел прочь. Дельфина без слов поняла: пусть бы на кого угодно выжившая, но обезумевшая женщина обрушила проклятья, но не на Теора. Как там Аквин говорил? Быть всесильным богом с мечом — вот что рождается в душе ее близнеца каждый рейд, так легко дается ему и отчаянно хочется. Вот что со дня Посвящения его пугает и сводит с ума.

Девочка замолчала, едва ей позволили открыть глаза — быть может, темнота напомнила ей о долгих часах в сарае. На ее шее Дельфина увидела амулет, который часто носили жители Побережья, — крест. Сколько таких амулетов из чистого золота не уберегли монастырь, а малышку сохранил простой, деревянный. Дельфина протянула девочку вперед, старательно выговорила по-регински:

— Если это твое дитя, возьми.

Женщина была слишком стара, чтобы быть ей матерью. Быть может, бабка? Или ее за один день состарил пережитый ужас? Она отшатнулась вначале, потом вроде поверила, что морская сучка не причинит ей зла, сделала шаг. А в следующий миг распласталась на земле от удара по затылку.

— Глупая! — рявкнула на Дельфину Хона, опуская камень. — Для девчонки счастье — стать дочерью Островов. Нам нужны люди. Да и не выжила бы она на развалинах с полоумной старухой.

Так судьба маленькой лусинки была определена.

Девочку назвали в честь деревушки Нелой. Она выросла у Дельфины на глазах, и Дельфина, не колеблясь, причисляла ее к своим детям. Нела, Ничья Дочь, — так называли ее Совет и Старухи. В день, когда, девочка надела Белые Ленты, ее названой матушке приснилось, будто Ленты тонут в воде. Лишь в одном случае островитяне бросали Ленты в Море — если приходилось хоронить Невесту до Священного Брака. Жрица гадала по волнам и по птичьему полету: означает ли сон, что девочка умрет юной? Так и не получила ясного ответа. Однажды Дельфина поклялась себе — верить в чудеса и никогда не отказываться от надежды. Она прогнала дурные мысли прочь, а Неле ничего не сказала.

Теперь сон уже сбылся.

Не так часто Дельфина оказывалась от Моря достаточно далеко, чтобы его не видеть, и всякий раз ощущала себя заблудившейся. Прав Теор, когда называет ее русалкой. Монладнцы ушли вглубь побережья более чем на десять перелетов стрелы — немного, но ощутимо для молодой женщины, вынужденной пробежать это расстояние в полном вооружении, да еще за каждым валуном подозревая засаду. Она услышала, как Теор, ни к кому не обращаясь, вдруг спросил:

— Почему мы до сих пор не покорили эту страну? Сами бы разделили ее на феоды и жили бы в роскоши!

На него покосились оба Выбранных Главаря, предчувствуя недоброе, отвечать не стали. Ребенку же ясно, что Островам сил и людей не хватит для настоящей войны с Регинией.

— Почему с толстозадыми меркатцами мы торгуем на их условиях, а не берем, что пожелаем? Почему мы еще не перерезали всех их к Маре и омутам?

Милитар покачал головой, всем видом давая понять — большую чепуху редко услышишь. Никому не хотелось спорить на бегу, сбивая дыхание, но — к ужасу Дельфины — Теору ответил Наэв, бросил через плечо:

— Чего тебе не хватает?

И словно оборвалась натянутая нить, Теор бешено заорал:

— А чего мне хватает?! Что у всех нас есть, кроме права вечно исполнять приказы?!

Ссора перед боем — худшее, что только можно придумать. Наэв понимал, что нарывается, и, как обычно, сумел замолчать первым. Теора осадил не он, а Милитар:

— Совет предупредил тебя, парень. Их терпение на исходе, а мое давно иссякло. Клянусь Морем, осенью они о тебе еще услышат.

— Прогнать меня попросишь, Выбранный Главарь?

— Ради бороды Алтимара! Попрошу их впредь оставлять тебя дома! С беременными женами сети вязать! Нечего тебе делать в рейдах!

Теор рассмеялся — Дельфина ненавидела такой его смех.

Они настигли монладнцев…

Редкий регинец не был для Теора легкой победой. В том отряде нашлось двое или трое, что могли сравниться с ним, но и они не устояли перед его одержимым желанием смести все вокруг. А потом был юноша. Для Ириса это был первый набег после Посвящения, уж он постарался оказаться в самой гуще. К кумиру и герою поближе. Ирис и рассказал Дельфине подробности. Тот молодой воин даже не пытался сопротивляться, рухнул на колени и простер руки к победителю:

— Умоляю…

Не останавливаясь, не раздумывая, Теор пронзил его копьем. Раз, другой, третий. Словно остановиться не мог, желал убивать снова и снова. Милитаром ли был в его воображение этот человек или мальчиком с Посвящения, его затаенным страхом? Теперь он был убит. А Теор, весь в алых бусинках чужой крови, вдруг замер, словно что-то его разбудило. Бросил копье и не сознавал уже, что стоит без движения посреди врагов. Сломленные монландцы думали только о спасении собственных жизней — лишь поэтому его не убили в тот же миг. Пять-шесть тэру, Наэв и Милитар в том числе, сгрудились вокруг него, закрыли и вытолкали за пределы схватки. Когда монладнцы побежали, бросив добычу, Теор так и продолжал стоять, застыв. Не обращал внимания на победу, вопросы тэру и яростные окрики Милитара.

— Ну, хватит с меня! — объявил Выбранный Главарь. — Отныне место твое на корабле — понял меня, парень? Это была последняя твоя битва!

Ответа так и не дождались.

Вода

Западней сгоревшей Нелии островитяне укрылись в заливе и бросили жребий: кораблям Аквина выпало идти в Сургурию, “близнецам” — в Землю Герцога.

— В самое пекло, — ухмыльнулся Теор недобро радостно.

Он молчал с самого боя и не смыл с одежды кровь, Дельфине показалось — так и будет теперь ходить в запекшихся пятнах. Будто кровь, предназначенную Маре, решил оставить себе как трофей или наказание. Она смотрела и чувствовала, как мурашки ползут по коже. “Боги, что же с ним?” Только Ирис по-прежнему держался рядом с Теором, но и на него тот странно смотрел — словно видя впервые. Уже темнело, женщины разбрелись собирать моллюсков, водоросли и коренья в лесу, чтоб отправить все это в котел. Тэру устраивались спать кто на корабле, кто возле разведенного костра. Теор бродил по берегу от Моря к мокрым валунам, к близко подступавшим деревьям, чуть не врезаясь в них, и никого вокруг не замечал. Потом нашел Наэва, следуя за какими-то своими мыслями, громко спросил:

— Ненавидишь меня? Насколько сильно?

Наэв в полу-сне и отвечать не стал,