Разбойничьи Острова - Яна Вальд

Таково было их первое настоящее столкновение. Ану оно, кажется, обрадовало, а не напугало.

— Все еще сомневаешься? — спросила она Наэва ночью. И довольно потянулась: — Хорошо. Никогда, муж мой, не приходило тебе в голову, что и ты можешь передумать? На Островах много девиц, моложе меня. Не хромых. Алтимаром не отвергнутых. Не бесплодных.

Ана впервые сказала это вслух. Почти два года прошло со свадьбы, благословение Дэи так и не пришло в их дом.

— Знаешь же, что…

— Знаю, знаю, — Ана сомкнула вокруг него руки-цепи, почти задушив в объятьях. — Навсегда. Только мой. Потому что таких, как я, больше нет — так ведь?

Горько-отчаянно она говорила все чаще. Приличие и Наэва все безумнее испытывала на прочность.

На другой день Теор постучался в дом Дельфины — валящийся от усталости, довольный собой и мокрый до нитки. Она все поняла и хлестнула его по лицу:

— Дурак!

Но ему действительно казалось, что это весело — играть со смертью. Задыхаясь от хохота, он признал, что она права: переплыть Пещеру в прилив невозможно.

…и словно что-то тянуло ее братьев — в бездну…

Летом сам жребий столкнул Теора и Наэва на борту “Смелого”.

На Островах был обычай — любое дело должно обсуждаться всеми, кто в нем участвует. Главаря перед рейдом выбирала команда. В тот год Теор впервые поднялся, предлагая себя. Он был слишком молод для этой чести, но уже столько раз показал себя в деле, что не сомневался: он достоин и все об этом знают. И тут же за ним поднялся Наэв. Смерили друг друга волчьим взглядом, и Теор усмехнулся:

— Хочешь не отстать?

Он знал, какими словами привести вчерашнего приятеля в бешенство, тем более, что это была правда: минуту назад Наэв и не думал о чести командовать. Понимал прекрасно — ну, какой из него Главарь? Но слишком ясно представил, каково будет весь рейд выполнять приказы бывшего друга. Мало что могло заставить Наэва поддаться гневу. Он проглотил ярость и ответил медленно и ровно:

— Главарь не может быть безумцем, вроде тебя.

— А может ли он быть неудачником и трусом?

Терий прикрикнул на обоих, им пришлось подчиниться. Все знали, что корабль не доходит до берега, если на борту плывет ссора. Остальные посмотрели на Теора, на Наэва, а потом обернулись к мудрому опытному Терию:

— Почему бы не быть предводителем тебе?

Руководящий рейдом, Выбранный Главарь, за свои заслуги не получал ничего, кроме уважения. Кто ждет награды для себя — тот не сможет по-настоящему заботиться об успехе похода. Признавая себя Главарем, выбранный должен был поклониться тем, кто его выбрал, в знак того, что ни в коем случае не ставит себя выше их. Терий поклонился. Наэва поддержала только Ана. Теора охотно поддержал бы Ирис, но до Посвящения не имел права голоса.

Таково было их второе столкновение. Потом Дельфина сбилась со счета.

Дельфина отчаянно надеялась, что рейд их помирит. Если один оттолкнет другого от летящей стрелы — разве устоит перед этим обида? Шепотом она попросила Неру напрясть что-то подобное, особенно сейчас, когда она все еще кормила малышку и потому оставалась дома.

Но ничего такого не произошло. Осенью от команды “Смелого” Дельфина слышала только два имени: Наэв и Теор. Словно сухое сено и зажженный факел — груз, который ни один корабль не довезет целым. В конце концов, Выбранный Главарь Терий велел им прекратить задирать друг друга или же обоим убираться вон. Здесь у Наэва было надежное преимущество, единственно умение, в котором он Теора превосходил — умение скрыть досаду и подчиниться. Всю жизнь рядом с лучшим из лучших он только это и делал. Сын Тины унаследовал несговорчивый характер матушки, но та обходила запреты с усмешкой и исподтишка. Сын же привык действовать напролом. Он мог проиграть Пещере, но не человеку, и не забыл, что Терия, а не его назвали Главарем. И открыто воспротивился его власти, о чем и доложили осенью Совету. И еще хуже: несколько раз, сцепившись с Наэвом, Теор, не раздумывая, тянулся к кинжалу.

Дельфина похолодела, услышав. Она хорошо помнила, как твердила им Маргара, тыча пальцем в горизонт: “Вон там живут люди, которые мстят за слова оружием. Видите мою плетку? Припомните — прошлась она по чьей-то заднице за слово, а не дело? За то, что сказали: “Маргара плохая”? Между нашими врагами всегда будет раздор. А между вами быть-не-мо-жет! Злиться можно, а за клинки хвататься не смейте! Не для того вас учат!” На Островах не было страшнее преступления, чем поднять руку на своего, и Теор хорошо знал, с каким огнем играет. Его вовремя останавливали, но все видели: в ярости он не понимает, что делает.

Дельфине об этом рассказывал сам Терий, бывший наставник, который, в отличие от Маргары, ни разу ее не обидел. Его Дельфина с удовольствием называла отцом, ему Дельфина задала вопрос, как старшему и мудрому:

— Что с Теором происходит?

Сама она не могла найти подходящего слова, которое бы это объяснило. Терий развел руками:

— Может, просто вырос?

Может быть. Дельфина вспоминала мальчика, так ждавшего первого настоящего похода. Брата, которого все любили, называли лучшим и за это прощали гордыню и своеволие. Брата, который всех любил, потому что легко любить, когда хвалят. Потом он узнал, что меньше всего набеги похожи на лихую забаву. Его заставили поступать против совести, делать то, во что не верит, и он не простил этого — себе и Островам. Самая желанная женщина на свете предпочла другого, и друг стал врагом. Наверное, это и называется вырасти — обнаружить, что жизнь пройдет не так, как ты себе представлял.

Дельфина знала, что для Теора она просто младшая сестренка, которую жаль огорчать. Если заговорить, он рассмеется, словно не понимая, о чем она. А может, и вправду не понимает — мало кому дано понимать самого себя. Только Наэв умел говорить так, чтоб Теор услышал, но те времена прошли. И Дельфина лучше Теора видела, насколько потерянным он себя чувствует без брата за спиной.

А по Берегу Чаек полз сочувствующий шепот: утроба красавицы оказалась такой проклятой, как нога. И чем только Ана богам не угодила? Тина подкалывала, как скорпионье жало:

— Что, Наэв, даже на брачном ложе не везет? Потому что ложе — не твое! Знаешь, как поступают с женой, которая не рожает Островам детей?

Он знал, все прекрасно знали. Дети драгоценны, Старухи без колебания