Москвичи и черкесы - Е. Хамар-Дабанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока Али-Карсис беседовал с ним, Пшемаф узнал от детей, что все они были из станицы ***ского полка. Один из них, сын мельника, ночевал с отцом на байдачной мельнице [59], вопреки правилам, существующим по кордону. Они не пошли на сборную мельницу [60], потому что отец его, пропив ружье свое в кабаке, боялся приказного, который мог потащить его к станичному начальнику [61]. Бедняк думал, кроме того, предостеречь мельницу от порчи [62] в полноводие. Перед светом пробрались к ним в мельницу хищники и, напав на отца, который не сдавался, прикололи его кинжалом, а мальчика потащили за собою. Выходя из мельницы, они увидели на возах двух спящих детей, стороживших хлеб, бывший на первой очереди [63], и взяли их также в плен. Мальчик прибавил, что хищники, переправившись чрез Кубань на бурдюках [64], ехали тихо и что вдруг, когда прискакал один из них, отставший сзади, и сказал что-то товарищам, все они пустились вскачь.
Пшемаф сообщил Али-Карсису им слышанное. Карамзада велел освободить пленным руки с условием, чтобы они не смели покушаться развязывать себе глаза под опасением строгого наказания плетью и того, что им свяжут руки крепче прежнего. Он не хотел, чтобы дети видели Пшемафа среди разбойничьей шайки. По приказанию Али-Карсиса им подали воды, по куску соленого овечьего сыра [65] и по ломтю пресной просяной лепешки. Потом карамзада дал повеление всем абрекам, исключая четырех только что прибывших, готовиться в путь. Хромому он отдал свою заводную лошадь. Вскоре двенадцать отчаянных абреков, в панцирях, один другого молодцеватее, удалее, выехали на лихих серых конях. После предварительных предосторожностей на сторожевых курганах, хромой отправился куда-то с двенадцатью товарищами.
Пшемаф спросил Али-Карсиса, не опасается ли он, чтобы первый его посланный не попался казакам в руки; но разбойник отвечал, что он поехал совсем в другую сторону. «А если б и повстречался с гяурами, он удалой, вывернется, не только из их рук, но даже из когтей самого черта! Он знает изрядно по-русски, следственно, ему не трудно и обмануть казаков».
С этим ответом разбойник растянулся и заснул. Все прочие сделали то же, исключая нескольких человек; одни из них, облокотясь, лежали на бурках и стерегли лошадей; другие смотрели на сторожевые курганы, не подадут ли оттуда какого-либо условного знака. Наконец, один черкес охранял сон карамзады и его гостя и присматривал за пленными детьми, которые связаны были вместе ногами.
Настало время третьего намаза. Правоверные разбудили Али-Карсиса. Он совершил молитву вместе с Пшемафом и с прочими товарищами. После этого каждый принялся за свое занятие: иные чистили и смазывали оружие, другие выделывали сыромятные ремни, кто плел плеть, кто чинил обувь или седло. Перед закатом солнца гонец возвратился. Разбойник, поговорив с ним наедине, подошел к Пшемафу и сказал:
– Кунак! Если хочешь, так можешь видеть Кулле в нынешнюю ночь; но бежать она не соглашается, говорит: теперь нельзя.
– Благодарен тебе и за то, Али-Карсис! Только надо непременно уговорить ее бежать.
– Это, брат, уже твое дело! Впрочем, скажу тебе, на моих товарищей нынешнюю ночь не надейся, помочь тебе им невозможно, а один ты не сладишь; за тобой будет погоня: как же ты ускачешь от нее? Дело другое – когда много; все ударят врознь и погоня не отыщет тебя.
Заря потухла. Ночь воцарилась и темной пеленой накрыла поля. Совершив пятый намаз, черкесы утолили голодные желудки кто чем мог. Али-Карсису и Пшемафу достали вяленой баранины. Окончив трапезу, карамзада, отойдя в сторону, долго объяснялся с одним из разбойников; потом велел подать коня, закинул на спину винтовку и в сопровождении Пшемафа, прибывшего гонца и двух неотлучных товарищей выехал из камышей. Проводник ехал впереди, за ним шагах в десяти Али-Карсис, за Али-Карсисом Пшемаф, два другие заключали поезд. Они ехали без дороги, молча и озираясь на все стороны; вскоре вдали послышался лай собак; деревня была недалеко, – и вот перед ними очутились запертые ворота. Передний всадник обменял несколько слов со сторожем и дебелые врата деревни растворились. Они ехали по улицам в том же порядке но уже не безмолвно, а разговаривая или напевая песню; проводник приветствовал шуткой всех, кто попадался навстречу; наконец весь поезд повернул на двор. Раздался лай собак; несколько человек выбежало из дому – одни унимали их, другие замыкали ворота. Наши всадники, подъехав к столбу [66] среди двора, слезли с коней. Али-Карсис с телохранителем вошел в кунацкую [67], прочие остались при лошадях.
Один из черкесов подошел к гостям и спросил насмешливо: не к собакам ли они приехали, что стоят на дворе? «Не к собакам, – отвечали приезжие, – но от собак бережем лошадей и седла». Черкес, обидясь, спросил, не думают ли они, что заехали к ворам. «Не к ворам, – отвечали гости. – Но можешь ли поручиться, что на соседственном дворе нет воров?» Черкес отошел прочь, пробормотав сквозь зубы: «Делайте, как хотите!»
Али-Карсис был радушно принят в кунацкой. После обычных приветствий он спросил:
– Зачем наказывал ты мне непременно приехать? Что тебе надобно?
– Собственно мне ничего не нужно, – отвечал хозяин, – но вот мой гость (указывая на человека средних лет, сидевшего у пылающего камина), убыхский [68] армянин, имеет надобность в тебе: из Стамбула прибыли чектирмы [69], а груза у него мало, между тем цены высоки: пришлось тебя просить достать пленных.
– Вот и очень кстати! – сказал Али-Карсис. – У меня есть два мальчика, белые и свежие, словно кровь с молоком, да одна девочка, правда, еще мала – не узнаешь, что выйдет! Впрочем, должна быть хорошей породы – кожа нежная, глаза большие, лоб открытый. Но подожди, кунак: на днях у меня будет из чего выбрать, только не скупись твой гость; пускай он скажет, что ему нужно, мужского или женского пола, малого или большого возраста и роста?
Покуда в кунацкой шел торг, на дворе все было тихо и темно. Один из жителей, пользуясь темнотой ночи, подкрался неприметно к приезжему черкесу, последний дернул Пшемафа за полу, и втроем они вышли со двора.
Жилище владельца было окружено высоким плетнем, за жилыми строениями находился пространный скотный двор, куда на ночь загонялись упряжные волы, коровы, телята и несколько овец, обреченных на съедение в случае приезда гостей. В одном из домиков, которые
