Дорога на две улицы - Мария Метлицкая

А она готова была… На все была готова! Если бы позвал за собой, полетела бы, бегом побежала.

И на все наплевала бы, на все. «И на Никошу?» – задавала себе этот вопрос и холодела от ужаса. НЕТ! Никогда бы она не ушла. Или?..

Борис видел, что с Еленой происходит что-то странное. Как-то спросил:

– В чем дело?

Она, к счастью, нашлась:

– Климакс, Боря. Приливы, отливы. Настроение.

Он быстро успокоился: рановато, конечно, но – бывает.

Подошел к знакомому гинекологу, Марику Брайнину. Тот махнул рукой – ну разумеется. И тяжело вздохнул:

– Моя тоже психует. Невменяемая стала – орет, рыдает, по ночам не спит, по квартире мотается. И еще… – он наклонился к Борисову уху: – Слушай, даже говорить неудобно! Требует, ну ты понял, о чем я, – ну просто ежедневно. Как с цепи сорвалась! А мне, брат, не до того, поверь!

Борис понимающе кивнул. И тут же подумал – хорошо хоть, у Елены этого нет. Хоть здесь обошлось. А то… Просто рехнуться можно. Бедный Маркуша! Впрочем, его Галка всегда была взбалмошной и слегка сумасшедшей.

– Марик! А может, какие-то препараты? – жалобно спросил он.

– Это к эндокринологам подойди, в первой гинекологии. Они все про это знают.

Подумал, что в первую надо будет спуститься сегодня же. Ира Воропаева – прекрасный специалист. И тетка нормальная, не трепло. По больнице не понесет.

К вечеру он об этом уже не помнил. А когда, спустя неделю, увидел Иру на конференции, подумал: «Что-то я хотел от Воропаевой. Вот только что? Надо посмотреть в ежедневнике».

Записи в ежедневнике не обнаружилось. И ничего не вспомнилось тоже.

Елену привели в чувство два события, свалившиеся на голову, как водится, внезапно и без предупреждения.

Первое – появился Юра, дважды Борин и единожды ее зять. Да не один, а с сыном на руках. Точнее – за руку.

Мальчик Сережа, сын Юры и Ирки, был чрезмерно, до болезненности, худ и бледен. Налицо были анемия, рахит и какая-то неврологическая патология. Мальчик был напуган, часто вздрагивал и испуганно озирался по сторонам. Ел он неопрятно и жадно, глотал пищу, словно удав, не пережевывая. Ночью вскрикивал во сне и мочил простынку.

Юра был, как всегда, немногословен. Сказал, что с Иркой расстался давно, через три года после рождения мальчика. Куда она упорхнула – неизвестно. С кем – тоже. Ходили слухи, что укатила она с каким-то богатым восточным человеком, живет вроде где-то в Абхазии, и у мужа ее (или сожителя) большой бизнес, связанный с продажей мандаринов.

Выводы эти были сделаны из того, что дважды из Сухуми приходили «цитрусовые» посылки – ящики, закатанные в серый холст.

Ни письма, ни звонка от Ирки не было ни разу!

Было видно, что Юра попивает. Да он и не скрывал. Рассказывал, что запоям не подвержен, так что алкоголиком не является. Он «тихий пьяница».

По специальности давно не работает, а промышляет случайными заработками, чаще всего – в порту грузчиком. Еще рассказал, что сошелся с хорошей женщиной, «с жилплощадью и специальностью».

Женщина хорошая, а вот с Сережей не заладилось. Своих детей нет, а чужие ни к чему.

– Так какая же она хорошая? – удивился Борис. – Хорошая бы сына твоего приняла! – сказал он и посмотрел на Елену.

Юра пожал плечами:

– Всяко бывает. Да и Сережка не сахар. Много в нем от мамаши.

Возразить на это было нечего.

Машка Юру, родного отца, сторонилась. Брезговала. Говорила, что грязный и небритый. Да и он на общении не настаивал – кто ему Машка? Не растил, не привыкал.

Через неделю Юра исчез, оставив записку. В записке извинялся, но объяснял, что забрать с собой Сережу не может. И так намаялся, не дай бог! Просил прощения и проклинал Ирку.

Так в их доме появился Сережа. Их внук. И совершенно чужой мальчик.

Которым надо было заниматься, лечить, воспитывать, учить, откармливать.

И вообще – растить.

Елена приняла новенького внука как наказание. За все ею содеянное.

Приняла покорно и безропотно, словно так и надо.

Но к своим обязанностям, как всегда, приступила активно и ответственно сразу – школа, кружки, прививки, специалисты: неврологи, логопед, стоматолог, педиатр. Бассейн для осанки. Начала возить его по Москве. Музеи, выставки, театры.

Ему было неинтересно. Ничего. Тусклые глаза не загорались, эмоции на лице не проявлялись.

Оживлялся он только во время обеда и ужина. И появлялась такая жадность, при которой невозможно, противно было есть всем остальным.

Машка со стуком бросала вилку и демонстративно вставала из-за стола, бросив брату: «Свинья!» Никоша морщился, но терпел. Бориса тоже надолго не хватало.

Елена запаслась терпением. В сотый раз она объясняла внуку, как правильно вести себя за столом, какими пользоваться приборами и салфетками.

Сережа слушал ее, опустив голову. А когда она требовала поднять на нее глаза, смотрел сквозь нее. Мимо. И она видела, что он ее абсолютно не слушает. Или – не слышит?

Полюбить этого мальчика ей так и не удалось. Хотя старалась она очень, по-честному. Жалела – да. Стеснялась – да. Старалась от души – да. Но – не любила. Ни одного дня в своей и его, такой короткой, дурацкой и кошмарной жизни.

И в школе, разумеется, проблемы не кончались. Машку уговорили заниматься с Сережей. Увещевали долго, взывая к совести и жалости. Хватило ее на два дня. С криком: «Этот дебил ни-че-го не понимает!» – она отказалась от доброй миссии окончательно.

Елена написала Ольге большое и подробное письмо. Письмо тяжелое, обильно политое горькими слезами. Ольга приехала через две недели – насовсем.

Обнялись в дверях, поплакали и… простили друг друга сразу же. Вернее, простила Елена.

Она с удивлением разглядывала дочь. Перед ней сидела незнакомая, суровая, жесткая женщина. Не очень ухоженная. Женщина, которая давно и безвозвратно махнула на себя рукой.

И еще – абсолютно чужая.

Ольга сказала, что на работу устраиваться не будет – пока. Во-первых, устала. Во-вторых, надо разбираться «со всеми вами». А то у вас, мои милые, такой бардак, что глазам и ушам больно.

Елена была счастлива. Теперь, рядом с Лелей, все казалось не таким страшным и безысходным.

Она снова не одна! Не одна со всеми своими страхами, болями, обидами и проблемами.

А не одной на свете не так уже страшно!

Особенно после того, как ты долго был на передовой один.

А один, как известно, в поле не воин.

Теперь воинов было два.

Ольга взяла Сережу на себя – в полном смысле этого слова. Она ходила с ним по врачам, возила в кружки и в школу. Чуть подтянула его по основным предметам – терпение у нее, в отличие от Машкиного, было отменное.

Она умудрялась даже не раздражаться. А когда было совсем невмоготу, просто накидывала куртку, хватала пачку сигарет и спичечный коробок и выскакивала на улицу.

Про свой многолетний роман Елене она рассказала, но без подробностей. Сказала, что отношения давно приелись, никаких решений она от своего любовника не ждет – уже это неинтересно, да и никому не нужно. И в первую очередь – ей. Так, вялая переписка, редкие звонки и еще более редкие встречи.

– А семья? – забеспокоилась Елена. – Каждой женщине нужна семья. Муж, ребенок.

Ольга усмехнулась:

– А ты в этом уверена, мама?

И вот тут Елена растерялась. Растерялась, но позиций своих не сдала.

Ольга ее замешательство отметила и добавила:

– Ну, мамуль, семья-то у меня есть. И еще какая! На всех на вас бы сил хватило, а ты говоришь – дети, муж!

Машка восприняла Ольгин приезд с восторгом. Думала, у нее появилась подруга. Но нет, близкие отношения сложились не сразу.

Разница в возрасте, жизненном опыте и взглядах на жизнь была огромна, просто бездна.

Машка, столичная штучка, избалованная красотка, не просто толковая, а очень способная во всем, чего бы ни коснулась. Легкая, быстрая, без каких-либо комплексов, шумная и очень свободная, она являлась полной противоположностью сдержанной, жесткой, суховатой, опытной, закаленной и разочаровавшейся во многом Ольге.

Машка была уверена: жизнь – райский куст. Вечнозеленый и цветущий. И вдобавок усыпанный сочными плодами. Ничего сложного – только протяни руку! Стоит только захотеть и… Все и всё, моментально и без раздумий, упадут к Машкиным ногам.

Жизнь длинна, прекрасна, разнообразна и щедра на сюрпризы.

Машка тоже прекрасна и разнообразна – так отчего бы им не договориться и не понять друг друга?

Ольга знала уже все или почти все про эту же жизнь. Навидалась и вранья, и предательств, и обмана. Научилась пахать и выживать – милую и интеллигентную девочку из московской семьи обкатали, протрясли и закалили обстоятельства новой (теперь уже прежней) жизни по полной. Она научилась спать в кузове грузовика под брезентом, есть из банки холодную жирную тушенку, пить воду из реки, мыть голову холодной водой, расстройство желудка лечить разведенным крахмалом и полоскать больное горло керосином.