Комната - Эмма Донохью

Я хочу пить.

— Можно мне пососать?

— Подожди чуть-чуть. — Она протягивает мне какой-то большой предмет с рукавами и поясом. — Надень вот этот халат.

— Но я же в нем утону!

— Ничего, не утонешь. — Она закатывает мне рукава, и они становятся короче и пышнее.

Ма пахнет теперь совсем по-другому, я думаю, это от кондиционера. Она завязывает мне пояс. Я поднимаю длинные полы, чтобы во время ходьбы не наступить на них.

— М-да, — говорит Ма. — Настоящий король Джек. — Она достает точно такой же халат из шкафа для себя — совсем не из нашего шкафа. Он доходит ей до лодыжек.

— Превращусь я в короля, ой-ла-ла, ой-ла-ла, королевой станешь ты, — пою я.

Ма вся розовая, она улыбается. Ее волосы потемнели от того, что они еще мокрые. Мои волосы, собранные в хвост, тоже темные, но они спутались, потому что у нас нет расчески.

— Мы забыли расческу, — говорю я Ма.

— Я торопилась поскорее увидеть тебя.

— Да, но нам нужна расческа.

— Эта старая пластмассовая расческа, у которой нет половины зубов? Да она нужна нам как дырка в голове! — заявляет она.

Я нахожу рядом с кроватью свои носки и начинаю надевать их, но Ма говорит мне: «Сними их», потому что они запачкались, когда я бежал по улице, и к тому же совсем продырявились. Она выбрасывает их в мусорное ведро. Она выбрасывает все, что ни попадя.

— Но там же зуб, мы забыли его вытащить. — Я бегу к ведру, вытаскиваю носки и во втором нахожу зуб.

Ма закатывает глаза.

— Это мой друг, — объясняю я ей, кладя зуб в карман своего халата. Я облизываю зубы, у них какой-то необычный вкус. — Ой, я же не почистил зубы после леденца. — Я крепко прижимаю их пальцами, чтобы они не выпали, но укушенный палец отставляю в сторону.

Ма качает головой:

— Это был не настоящий леденец.

— Но вкус у него был как у настоящего.

— Я хотела сказать, что он не содержит сахара. Теперь их делают из ненастоящего сахара, чтобы у тебя не испортились зубы.

Я не могу себе это представить.

Я показываю на вторую кровать:

— А кто спит здесь?

— Это — кровать для тебя.

— Но я же сплю с тобой.

— Ну, медсестры же об этом не знают. — Ма смотрит в окно. Ее тень растянулась по всему мягкому серому полу, я никогда раньше не видел такой длинной тени. — Там что, кот на автостоянке?

— Сейчас посмотрю. — Я подбегаю к окну, но никакого кота не вижу.

— Может, пойдем посмотрим?

— На кого?

— На то, что снаружи.

— Но ведь мы уже и так снаружи.

— Да, но давай выйдем подышим свежим воздухом и поищем кота, — говорит Ма.

— А что, это круто!

Она находит две пары шлепанцев, но они мне велики, и я все время падаю. Ма говорит, что теперь я должен ходить в обуви. Когда я снова выглядываю в окно, то вижу, что к машинам подъехала еще одна — это грузовичок, на котором написано «Камберлендская клиника».

— А вдруг он приедет сюда? — шепчу я.

— Кто?

— Старый Ник, вдруг он приедет на своем грузовичке? — Я уже почти забыл о нем, как я мог это сделать?

— Не бойся, он не приедет, ведь он не знает, где мы, — отвечает Ма.

— Мы что, снова стали тайной?

— Да, но сейчас это в наших же интересах.

Рядом с кроватью стоит — я знаю, что это, — телефон. Я поднимаю его верхнюю часть и говорю:

— Алло, — но никто мне не отвечает, только что-то гудит.

Ма пытается повернуть ручку двери и морщится, наверное, у нее заболело запястье. Она поворачивает ручку другой рукой, и мы выходим в длинную комнату с желтыми стенами, с окнами вдоль одной стены и дверями — с другой. Обе стены — разного цвета. Это, наверное, такое правило. На нашей двери прикреплена золотая цифра «семь». Ма говорит, что в другие комнаты заходить нельзя, потому что они принадлежат другим людям.

— Каким другим людям?

— Мы их еще не видели.

Тогда откуда она о них узнала?

— А мы можем смотреть в боковые окна?

— Да, окна сделаны для всех.

— А мы — тоже все?

— Да, все — это мы и другие люди.

Всех других здесь нет, только мы с Ма. На окнах нет жалюзи, которые перекрывали бы нам обзор. В окна видна совсем другая планета — здесь больше машин. Они зеленые, белые и одна красная. Еще я вижу покрытую камнем площадь, по которой движутся какие-то предметы. Это люди.

— Они крошечные, как феи.

— Нет, просто они очень далеко от нас, — объясняет Ма.

— А они настоящие?

— Да, такие же, как и мы с тобой.

Я пытаюсь поверить, но это очень трудно. Я вижу женщину, которая совсем не настоящая. Я понял это потому, что она серого цвета, — это статуя и к тому же вся голая.

— Пойдем, — говорит Ма, — я умираю с голоду.

— Я только…

Она тянет меня за руку. Потом мы не можем идти дальше, потому что вниз идут ступени, их очень много.

— Держись за поручень.

— За что?

— Вот здесь, за перила.

Я хватаюсь за перила.

— Спускайся сначала на одну ступеньку, потом на другую.

Я боюсь, что упаду, и сажусь на ступеньку.

— Ну хорошо, можно и съехать, — говорит Ма.

Я съезжаю на попе сначала на одну ступеньку, потом на другую и еще на одну, и мой халат распахивается. Какая-то крупная женщина быстро-быстро бежит вверх, словно летит, но это не птица, это — человек во всем белом. Я утыкаюсь лицом в мамин халат, чтобы она меня не увидела.

— О, — говорит женщина, — надо было позвонить.

— Во что, в колокольчик?

— Кнопка вызова как раз над вашей кроватью.

— Мы и сами справились, — отвечает Ма.

— Меня зовут Норин, я сейчас дам вам новые маски.

— Ой, я про них совсем забыла, — говорит Ма.

— Надо было мне принести их вам в комнату.

— Ничего, мы уже спускаемся.

— Отлично, Джек, хочешь, я позову санитара, чтобы он отнес тебя вниз?

— Не надо, — говорит Ма, — пусть спускается своим способом.

Я съезжаю на попе еще на одиннадцать ступенек. Внизу Ма завязывает мне халат, и мы снова становимся королем и королевой, как в «Лавандово-голубом». Норин дает мне новую маску для лица. Она говорит, что она — медсестра, что приехала из другой страны, называемой Ирландией, и что ей нравится мой хвост. Мы входим в огромный зал, уставленный столами, я никогда не видел так много столов с тарелками, стаканами и ножами. Один из них бьет меня в живот, я имею в виду стол. Стаканы прозрачные, как и у нас.

Это похоже на планету в телевизоре, люди вокруг нас говорят «Доброе утро», и «Добро пожаловать в Камберленд», и еще «Поздравляем», только я не знаю с чем. На некоторых — точно такие же халаты, как и на нас с Ма, на других — пижамы или форменная одежда. Большинство — большого роста, но волосы у всех совсем не такие длинные, как у нас. Они двигаются очень быстро и неожиданно оказываются со всех сторон, даже сзади. Они подходят очень близко, у них много зубов, и пахнут они совсем по-другому — какой-то мужчина с заросшим бородой лицом говорит мне:

— Эй, парень, да ведь ты теперь герой.

Это он говорит обо мне. Я не смотрю на него.

— Ну как, нравится тебе наш мир?

Я ничего не отвечаю.

— Правда, хорош?

Я киваю. Я крепко держусь за мамину руку, но пальцы выскальзывают, потому что они почему-то стали влажными. Ма глотает таблетки, которые приносит ей Норин. Я замечаю голову, постриженную ежиком, это — доктор Клей без маски. Он пожимает руку Ма своей рукой в белом пластике и спрашивает, хорошо ли мы спали.

— Я была слишком взвинчена, чтобы уснуть, — отвечает Ма.

К нам подходят другие люди в белых халатах, доктор Клей называет имена, но я ничего не понимаю. У одной женщины все волосы седые и в завитушках, ее называют директором клиники, что означает босс, но она смеется и говорит, что не совсем босс, я не знаю, что тут смешного.

Ма показывает мне на стул рядом с ней, и я сажусь. На тарелке лежит удивительная вещь — вся серебряная, голубая и красная. Я думаю, что это — яйцо, но не настоящее, а шоколадное.

— Ах да, я совсем забыла, что сегодня Пасха, — говорит Ма. — Поздравляю тебя.

Я беру яйцо в руки. Никогда бы не подумал, что пасхальные кролики приходят к людям домой!

Ма опускает маску на шею, она пьет сок какого-то странного цвета. Она поднимает мне маску на голову, чтобы я тоже попробовал сок, но в нем много невидимых кусочков, вроде микробов, которые попадают мне в горло, и я потихоньку выкашливаю их назад в стакан. Вокруг, слишком близко от нас, сидят другие люди, которые едят какие-то странные квадраты, сплошь покрытые другими квадратиками поменьше, и свернутые в трубочки куски ветчины. Почему они разрешают, чтобы им подавали кушанья на голубых тарелках, краска с которых может перейти на еду? Впрочем, еда пахнет очень вкусно, но ее слишком много, руки у меня снова становятся липкими, и я кладу пасхальное яйцо прямо на середину тарелки, а потом вытираю их о халат, отставив укушенный палец в сторону. Ножи и вилки здесь тоже неправильные, ручки у них не белые, а металлические, об них, наверное, можно порезаться.