Брошенная - Лариса Олеговна Шкатула

Ну почему все у нее должно быть чересчур? Или это уже Марина, что называется, перебирает харчами?

Через три дня напряженных любовных отношений она стала с некоторой ностальгией вспоминать свой дом, где совсем недавно могла сутками спать, никем не тревожимая.

Марина поняла, что устала.

С Тимофеем она постоянно не высыпалась, а во все остальное время он доставал ее до печенок своим настойчивым вниманием. Таскал в валютные магазины и требовал, чтобы она выбирала все, что ей нравится. Он покупал ей все, на что неосторожно падал ее взгляд. В конце концов она стала напоминать себе некую птицу, которая от рождения бегала на воле, клевала что хотела и сколько могла, а потом ее поймали, посадили в загородку и стали кормить насильно. Так, что она с трудом могла дышать…

Конечно, она не имела в виду свою семейную жизнь, хотя даже в ней виделись теперь свои прелести. Грубый секс с Михаилом был хорош тем, что случался не часто.

Итак, Марина лежала без сна, а ее нечаянный возлюбленный наконец выдохся и спал на спине, слегка всхрапывая и хватая ее за плечи при попытке пошевелиться. Словно боялся, что она может от него убежать.

«Откуда у него столько денег? — думала Марина. — Может, Тимофей — какой-нибудь бизнесмен? С другой стороны, он так легко их тратит, будто и не заработал, а нашел где-нибудь на дороге…»

Почему она лежит и не может заснуть? Подумать только, даже во время перенесенного ею стресса — ухода дорогого и единственного мужа — она спала без задних ног… То есть сон этот, конечно, был ненормальный, даже, как говорят врачи, болезненный, но она спала. Теперь же в глубине души ее что-то царапало, что-то не давало смежить веки и закачаться на крылах Морфея, говоря образным языком. Что ее беспокоило?

Ага, вот это… Тогда, в самый первый день. А если точнее, в первую ночь они с Тимофеем решили искупаться в ночном море.

Охранник на выходе попытался их не выпустить, объясняя, что директор якобы запретил отдыхающим болтаться по ночам. Точнее, после двенадцати. Может, это была и инициатива самого охранника, ведь из-за них на своей смене он не мог как следует выспаться, а должен был то открывать перед ними двери, то закрывать…

Как бы то ни было, только что благодушно настроенный Тимофей, расслабленный и вальяжный, вдруг странным образом превратился в другого человека. Он схватил охранника за шиворот и что-то прошипел ему в самое ухо. Одно слово Марина, впрочем, услышала. Странное. Что-то вроде «Фреди». После этого охранник отступил в сторону и посмотрел на Тимофея чуть ли не с подобострастием. И стал лепетать:

— Конечно… Пожалуйста… В любое время…

— Что ты ему сказал? — поинтересовалась Марина: настроение у нее тогда было великолепное; она обожала своего любовника, для которого не было преградой никакое препятствие, который мог защитить ее от любой напасти. — Он даже про наказ директора забыл.

— Сказал, что отрежу ему яйца, если он впредь посмеет меня куда-то не выпускать или не впускать, — нехотя проговорил Тимофей.

Марину покоробила его грубость, но она тотчас услужливо оправдала его: мужчина разозлился, а в такие моменты они обычно не выбирают выражений. Ох уж эта ее привычка оправдывать неправых в ущерб собственным принципам. Она считала, что в присутствии женщины мужчина обязан проявлять сдержанность.

— А что такое «фреди»? — продолжала допытываться она, все еще в игривом настроении, ожидая, что ее возлюбленный сменит показную суровость на прежнее добродушие.

— Не что такое, а кто такой, — все еще хмуро поправил он. — Фреди — это мое погоняло.

— Погоняло?! — изумилась Марина.

— Кличка, значит.

— И ты хочешь сказать, что здешний охранник ее знает? Или вы вместе работали с ним… в кузнечном цехе?

Ну да, ведь именно так говорил Тимофей. Мол, потому он так громко и разговаривает. Она так подумала, но отчего-то уже тогда ей стало неуютно.

— Нигде мы с ним вместе не работали! — В голосе Тимофея прозвучало раздражение.

— Но тогда откуда он тебя знает? Разве ты не живешь в том далеком городе, про который говорил? Если я хоть что-то помню из географии, он отстоит от моря не на одну сотню километров…

— Ты думаешь, я обманул тебя? Но зачем? Сразу ведь обо всем не расскажешь. К тому же нам с тобой было не до разговоров, не так ли?

Но этот его шутливый тон с намеком на интимность прозвучал как-то зловеще, словно он опять хотел влезть в шкуру, которая подобно шагреневой коже вдруг съежилась и стала ему мала. Не натягивался на него прежний облик рубахи-парня. Тимофей и сам это чувствовал, оттого злился еще больше.

— Просто сюда мы приехали вместе с пацанами — нашему бригадиру исполнился полтинник…

— С пацанами — в смысле с кузнецами? — все еще старалась понять она.

Что-то тревожно кольнуло ее: то ли от тона ее возлюбленного, то ли от странного «пацаны» по отношению, надо думать, к взрослым мужчинам.

— Скорее, в том смысле, что мы вместе деньги куем! — хохотнул он, снисходительно, но без доброты на нее посматривая.

— У вас совместное предприятие?

Марина еще не понимала, что это страх толкает ее на дотошное выяснение подробностей — ей очень хотелось ошибиться! Не может судьба обойтись с ней так несправедливо! Чтобы первый же встреченный ею мужчина, тот, который пробудил в ней женщину, тот, в кого она почти влюбилась, оказался… бандитом!

«Господи, пронеси!» — взмолилась Марина, понимая, однако, что не пронесет. И это его «погоняло», и «пацаны». И явный страх охранника, который в отличие от нее сразу понял, с кем имеет дело…

— Можно сказать, что предприятие. — В голосе его отчетливо прозвучала досада. — Я и сам собирался тебе об этом рассказать, а теперь, поскольку так все повернулось… Ты меня засыпала вопросами, словно я не с любимой женщиной гуляю, а на допросе в ментовке сижу…

Он на глазах изменился так, как меняются люди в американских фильмах про вампиров: вместо зубов появляются клыки, а взгляд становится хищным. Она даже невольно отшатнулась, а он, заметив ее испуг,