Кто, если не я? - Катажина Колчевська

На следующий день я поехала в город, чтобы встретиться с доктором Бжозовской. Она сказала, что в течение недели я должна посещать ее каждый день. Потом мне нужно было купить продукты и лекарства. И в магазине, и в аптеке меня спросили, где же та чудесная малышка, которая раньше со мной приходила. Я уходила от ответов и бежала от тех людей так быстро, как только могла, – не хотела говорить на эту тему. Хорошо, что на улице похолодало. Я надвинула шапку на глаза, надела перчатки, чтобы никто не заметил жуткие шрамы.

Вернулась домой я уже к вечеру. Приготовила ужин на скорую руку, а потом еще еду на несколько дней вперед. Помидорный суп и тефтельки с кашей. Оля их так любила. Как-то странно и неловко было готовить для себя одной, может быть, поэтому я все время думала о малышке. Так прошел первый день моей новой жизни.

На следующее утро я опять поехала к доктору Бжозовской, потом зашла в травматологию – Янек хотел осмотреть мои раны. Довольный результатами, он пригласил меня в субботу на чай.

На обратном пути я прошла мимо дверей в педиатрию. Иоанна ко мне так и не зашла, когда я лежала в больнице, и из-за этого мне было не по себе. Я немного постояла в нерешительности, но потом все же зашла в отделение. Коридор был пуст. Постучала в дверь ее кабинета, но он был закрыт, и никто не ответил. В глубине коридора я услышала чьи-то голоса и направилась туда. Там находилась дежурка медсестер. Когда подошла поближе, то смогла расслышать отдельные слова. Незамеченная, я остановилась у открытых дверей и невольно прижалась к стене, когда услышала, о чем они говорят.

– …вроде она лежала в луже крови, вдрызг пьяная, – произнес хрипловатый женский голос. – Надо же так опуститься! А ведь была таким хорошим врачом!

– Я разговаривала с Баськой из гинекологии, – послышался другой голос, более высокий. – Она рассказала, что Слабковска и раньше пила. В последние годы, когда тут работала, даже перед операциями прикладывалась.

– Иногда стоит пропустить рюмочку, чтобы руки меньше тряслись, – прохрипел первый голос.

– Иногда они так и делают. Когда нужно оперировать кого-то из семьи, обязательно выпьют.

– Я слышала, у нее кто-то умер во время операции. Она с тем заведующим из хирургии оперировала… как там его…

– Турлевский, – пропищал второй.

– Да, Турлевский. Наверное, что-то пошло не так, потому что потом прокурор тут рыскал, но, говорят, дело замяли, – закончил хриплый голос.

– Они всегда так, напортачат, а потом отмазываются, – опять пропищал тоненький.

– А чего они вместе оперировали?

– Не знаю, может, там что-то серьезное было. Ходили слухи, что они были любовниками. Я слышала, вроде они кого-то из семьи Слабковской оперировали. Точно не помню, я тогда еще не здесь работала, а в поликлинике.

– Вроде они ее мать оперировали. Говорят, она до того совсем здоровая была.

Судя по голосам, в дежурке находилось три женщины. У меня не было сил слушать дальше. Уже собралась уходить, но тут одна из медсестер чуть не сбила меня с ног, выскакивая в коридор.

– Вот зараза! Про капельницу забыла… О, пани доктор Слабковска!.. – воскликнула она с таким видом, словно увидела привидение. Я узнала этот хрипловатый голос.

– А заведующая есть? – спросила я.

– Нет… она в отпуске… Но… есть доктор Красульский, если вам что-то надо, – ответила она растерянно.

– Нет, спасибо.

Я повернулась и сбежала из отделения. Хорошо, что Иоанны не было. Я бы не знала, что ей сказать.

Глава 24

Домой я вернулась вся на нервах. Хорошо, что пани Рената мне «кое-что» дала для таких случаев, если опять выпить захочется. Я приняла двойную дозу и буквально свалилась с ног. Проснулась в три часа ночи, совершенно сбитая с толку. Не могла ни есть, ни думать, за что в душе благодарила своего психиатра.

Но утром уже чувствовала себя вполне нормально. Даже смогла поехать на сеанс психотерапии.

– Пани Анна, в вашей жизни было столько призраков. Муж, Оля…. – начала доктор Бжозовска.

– Ромек, – продолжила я, погруженная в свои мысли. В голове все время крутился подслушанный в педиатрии разговор.

– А кто такой Ромек?

– Наш брат. Он умер, когда ему было семь лет, – объяснила я и замолчала. Давно я уже о нем не вспоминала.

– Как это случилось? – спросила моя дотошная психотерапевт.

– Вы из наших мест?

– Нет, из Торуня, – ответила она. – Но вернемся к вашему брату.

– Типичная смерть деревенского ребенка. Рука попала в косилку, отрезало два пальца. Пока доехали до больницы, он истек кровью. Отец загнал коней почти до смерти. Я из бедной семьи. Случилось это в конце пятидесятых или начале шестидесятых, ни машин, ни телефонов в селе не было. Один из коней пал на обратном пути.

Пани Рената немного помолчала.

– Но ведь ребенок был уже большой, и не умер бы просто так от потери крови, если рану перевязали.

– Не знаю, перевязали или нет, я тогда в школе была, но мама знала, что с этим делать. Она сама часто ранилась, и крови всегда столько было. Так что она умела накладывать повязки.

– Отчего все-таки умер брат?

– Тогда никто не стал ничего выяснять. Просто случайная смерть деревенского мальчишки. На полях часто бывали несчастные случаи, дети попадали под косилки, молотилки и все такое.

– А никто не подумал, что у него могли быть проблемы со свертываемостью крови?

– Тогда не подумали, – ответила я, погруженная в свои мысли.

– А потом кто это выяснил? – допытывалась Бжозовска.

– Я, – мне стало больно и грустно. – Когда мама умирала у меня на операционном столе, я поняла, что они с братом оба были больны.

И замолчала. В тот день у меня больше не было сил разговаривать. Я опять разрыдалась. За всю свою жизнь я столько не плакала, сколько плакала за последние недели.

Глава 25

Через два дня после возвращения из больницы, когда выезжала из дома, я заметила под калиткой какой-то комок шерсти. Мне стало интересно, и я подошла поближе. Очень удивилась, когда увидела, что это маленький песик. Лохматый, очень грязный и, похоже, больной. Я подошла и попыталась его погладить, но он рычал и показывал зубы. Я присела рядом и начала с ним разговаривать.

– Ты откуда здесь взялся, малыш? Убежал от кого-то… Видать, долго уже гуляешь, потому что выглядишь паршиво. Подожди немного. – Я вернулась в дом и принесла ему куриную ножку из супа. Положила рядом.

– Давай, ешь, а потом возвращайся домой, бродяга.

Села в машину и поехала к пани Ренате. То был трудный разговор. Я подозревала, что мы еще вернемся к смерти мамы. Я не смирилась с ней тогда, но должна буду смириться теперь. Было еще кое-что, чего я тогда не сделала. Но эта маленькая бестия докопалась – так я и знала!

– Вы с сестрой об этом говорили?

– Да как-то случай не подвернулся, – ответила я, чтобы отделаться.

– Так ни разу и не подвернулся? За пятнадцать лет?

– Мы не разговаривали до смерти отца. Она была обижена на нас обоих.

– А потом?

– А потом было уже не о чем говорить, – проворчала я.

– Как это не о чем, пани Анна? – возмущенно воскликнула она и тут же растерянно умолкла. Я взглянула на нее с укоризной. Профессионал не должен поддаваться эмоциям.

– Поговорю когда-нибудь.

– Когда?

– В свое время. Не сейчас.

Я вернулась домой с головной болью, а под калиткой все еще лежал лохматый комок несчастья. К куриной ножке он даже не притронулся.

– Ну, и что ты здесь делаешь? – подошла я к нему. Протянула руку, но он опять зарычал. Я отодвинула его воротами, потому что из-за него не могла открыть калитку. Он с трудом отошел на пару шагов и опять лег. Сильно хромал.

– Бедняга, иди домой, холодает уже. – Я попыталась прогнать его, но он никак не реагировал. Просто лежал под моим забором.

Я въехала во двор и закрыла за собой ворота. Потом, когда моталась по дому, выглянула в окно. Пес все так же лежал на своем месте. Вечером я включила телевизор и забыла про него.

На следующий день было воскресенье, поэтому я осталась дома. Встала поздно. Когда готовила завтрак, случайно взглянула в окно. Несчастный комок шерсти по-прежнему лежал на том же месте – там же, где и вчера. Я подумала, что пес сдох, и выругалась про себя. Решила после завтрака пойти, положить его в какой-то мешок и закопать на огороде. Не хватало, чтобы он тут вонял под домом.

Я оделась потеплее, взяла старые рабочие перчатки, которые еще от мамы остались. В сарае отыскала лопату и ведро. Подошла к комку шерсти и прикоснулась к нему рукой. Он был теплый и мягкий, еще живой. Я взяла пса на руки. Не знаю, были ли у него открыты глаза, потому что они заплыли грязью и гноем. Пару минут я стояла, держа его на руках, не зная, что делать дальше. Чувствовала, как бьется его сердце. Я в собаках не разбиралась, но мне казалось, что бьется оно слишком часто. Сквозь шерсть проступали кости. Дыхание было поверхностное, нерегулярное, с частыми перерывами. Я решила, что пес уже умирает.