Молчание сонного пригорода - Дэвид Галеф

— Что, если… — начал я и остановился. Судя по тому, что несколько человек перестали делать упражнения, у нас появилась небольшая, но растущая аудитория. Там ни от кого нельзя было спрятаться. — Что, если я отвезу тебя домой и мы поговорим по дороге?

— Согласна.

На обратном пути я опять зашел в туалет. Бармен в баре предложил мне свежевыжатый морковный сок, «Эвиан» и кофе, но я с благодарностью отказался. Мы молча дошли до машины, которую я припарковал еще на 10-й авеню. Но как только мы сели и закрыли двери, я приступил к делу:

— Ладно, можешь считать, что я сошел с ума, но я думал, что ты завела себе любовника.

Она фыркнула.

— Когда бы я успела? — Она показала примерно в направлении здания «Халдома». — Ты же видел, что там творится.

Мне не понравилось, что она обосновала возражение не любовью ко мне, а отсутствием возможности. Тем не менее у меня еще оставалось несколько претензий.

— Ну конечно, а во вторник вечером у тебя хватило времени сходить на выставку?

— На выставку? А, ты про Музей современного искусства. Одному сингапурцу захотелось посмотреть, на что похож Джексон Поллак вблизи. Вот я его и сводила. — Она покачала головой. — Откуда ты узнал?

— Мм, что-то упоминал Брайс. — Я поспешил продолжить: — А эти сингапурцы, какое отношение они имеют к «Халдому»?

— Они входят в консорциум, который может оказать нам помощь при финансировании азиатского отделения.

— А. — Меня раздражало, что всему нашлось благовидное объяснение. Я подумал об одном последнем доводе, том самом, из-за которого я завелся. — А эти звонки домой, когда ты чуть ли не хихикаешь в трубку, — это тоже кто-то из Сингапура?

— А? — Она на секунду задумалась. — А, ты про Гарри Лейкера? Да он просто смешной. Мы пытаемся скоординировать планы перед совещанием.

— Значит, между вами ничего нет?

— С Гарри? — Настоящий вечер фырканий. — Гарри снимает огромную квартиру вместе с Фрэнки.

— Ну и что?

— Фрэнки — это мужчина.

— А, дошло.

Я завел машину и пополз по 23-й улице. Час пик еще не кончился, и до дому мы доберемся не скоро. Если б мы были в кино, то в эту минуту раскаявшийся муж должен был бы прошептать: «Милая, прости, что я в тебе сомневался». И мне действительно было стыдно. Но главным образом я расстраивался из-за нас: из-за того, что Джейн так занята, что у нее больше не остается времени ни на меня, ни на Алекса. Или между этим Гарри и Джейн какая-то гармония, которой у меня с ней нет. Как написал Джерри, возможно, проблема в отчуждении.

— Кстати, я и не знал, что у тебя есть помощник Брайс.

— Мы взяли его в прошлом августе. Я точно о нем говорила. — Она посмотрела в окно на машины, стремящиеся к проспекту Рузвельта. — К нему-то ты не ревнуешь?

— Нет, это вряд ли. Я просто никогда не слышал ни о чем таком.

— Нельзя приносить работу на дом, не так ли говорят психологи? — Может быть, вспомнив, что я в основном работаю дома, она прибавила: — Так или иначе, ты ошибаешься. Я много тебе рассказываю. Ты просто никогда не слушаешь. Или не спрашиваешь.

— Хм.

— Мы в «Халдоме» могли бы продавать гашиш, а ты бы и не почесался.

— А вы продаете гашиш? — Всегда готов узнать что-то новое. — Видишь, я спросил.

Она не ответила. Но вздохнула.

— Ты же в первый раз зашел ко мне в офис, верно? Жалко, что не предупредил заранее. Мы могли бы… не знаю, могли бы сходить вместе в музей.

— Кажется, я ревную к «Халдому».

— Тогда перестань. Я там ради денег.

— А что ты делаешь ради любви?

— Спорю с тобой? Ах, Майкл…

Она протянула руку и взъерошила мне волосы, и это немного помогло. Остальной путь мы болтали о том, что у нас все-таки было общего, о людях, которых мы оба знали. Кто-то видел, как Фрэнсис Конноли в полдень заходит в мотель на Хатчинсон-Парквей. Кэти Мирнофф принимает новое лекарство — лотронекс, — и ей получше, но теперь у Мирноффов другие тревоги: Саманта и ее подружки получили предупреждение по поводу воровства в супермаркете. Артур и Мэвис перестали следить за сыном Долтоном, который, по всей видимости, больше не рвется в путешествие, но зато, кажется, иногда надолго исчезает во второй половине дня, а то и по ночам. И не рассказывает ни где был, ни куда ходил. Мэвис опасается, что Эндовер и Брирли скоро последуют его примеру.

Пожалуй, мы — не единственная семья с трудностями. Просто было такое ощущение. И я боялся, что в юности Алекс превратится во что-нибудь эдакое. Я попробовал представить его вытянувшимся подростком с тенью усиков и коллекцией злобной музыки, но он никак не хотел оставаться в фокусе. Придется подождать лет шесть-семь.

Мы вернулись домой в восемь, или, скорее, вернулся я, потому что Джейн вышла на фэрчестерском вокзале, чтобы забрать свой «вольво». Я вернулся первым и услышал громкий хруст из гостиной. Я подкрался к самому порогу. Стеффи и Алекс развалились на диване с переплетенными ногами, у каждого между ног по пакету «Читос».

— Моя очередь, — заявила Стеффи, залезая в пакет Алекса и двигая рукой, а он начал извиваться от щекотки. Потом, пока он отдувался, она спокойно убрала руку и сунула в рот чипсы, вытянутые из пакета.

— А теперь моя! — Но вместо того чтобы залезть в ее пакет, Алекс изобразил на лице животное — наверное, кабана. Он встал на дыбы и нырнул головой в пакет Стеффи.

«Видишь, без рук! — радостно крикнул Сногз. — Я же говорил, что он научится».

— Алекс! — Стеффи рефлективно сжала ноги, зажав его голову бедрами.

— Мммфгх! — крикнул кабан Алекс.

— Приветик, — объявился я.

Стеффи подскочила, и Алекс освободился, к его лицу прилипли оранжевые крошки.

— Папа, уходи! Мы играем в игру.

— Это он придумал. — Стеффи начала отряхиваться. — Он попросил морковные палочки, а потом не стал есть, а раз уж эти чипсы тоже оранжевые…

— Это я сказал.

— Но потом ему захотелось чипсов из моего пакета… — Стеффи пожала плечами, как может пожать только несовершеннолетняя девушка: подумайте сами. Что хотите. Посмотрите на мой живот.

Я мог бы разозлиться или оскорбиться. Но это и без того был достаточно долгий и оскорбительный день, и я слишком проголодался, чтобы злиться.

— Держите пакеты. — Они сделали, как я сказал. — А теперь моя очередь! — заявил я, засовывая обе руки.

И тут нас застала Джейн, возвратившаяся домой через несколько минут после меня.

Я убрал руку от Стеффи. Большая часть татуированной паутины у нее на животе была открыта. Алекс показал на пакет между ног.

— Мама, хочешь толстую оранжевую змею?

— Хм, нет, но спасибо. — Она повернулась ко мне с ледяным выражением лица. — Возможно, нам нужно поговорить еще кое о чем. Но сначала я отвезу Стеффи домой. А ты уложи Алекса, да?

— Нет, нет, нет!.. — Алекс, когда ныл, всегда выказывал драматические способности. Он соскочил с дивана и упал к ногам Джейн. — Я хочу, чтобы ты!..

— Очень мило, детка, но мне нужно отвезти Стеффи. — Она сделала шаг назад, чтобы Алекс не мог хватать ее за ноги. — Уже поздно. Тебе пора надевать пижаму. И почисть зубы. — Отдав приказы, она проводила Стеффи на улицу.

— Мама злится? — спросил Алекс после того, как хлопнула дверь.

— Может быть. У нее был трудный день.

«Да и твой пикником не назовешь», — вставил Сногз.

— Ха. — Алекс взял с дивана последние чипсы и захрустел. — У меня тоже день был так себе.

— Почему же? — Я начал наводить порядок. Везде валялись крошки.

— Мисс Хардин… сказала, что сегодня в школе я сделал «неудачный выбор». Она сказала, что мне нужно посоветоваться с родителями.

— Что она сказала? — Только после того, как он повторил еще раз, я понял, что она имела в виду. Десять лет назад это назвали бы «плохо себя вел». В мое время «хулиганил». Какого черта… В моем образе настоящего мужика я хотел называть вещи своими именами: называть лопату лопатой, а не инструментом для рытья. — Так ты что-то натворил?

— Она не так сказала…

— Но ты же что-то натворил? Или нет?

День совершенно сумасшедший — может, у моего семилетнего сына роман? Я в последний раз тщетно попытался смахнуть крошки с дивана. Потом схожу за мини-пылесосом, хотя сейчас мне хотелось, чтобы мальчишка сам всосал крошки.

— Давай-ка поднимайся. Почисть зубы. Надень пижаму. Ложись в кровать. Я приду через несколько минут.

— Но еще рано.

— Уже позже, чем ты обычно ложишься.

— Но там темно.

— Включи свет.

— Но…

Я поднял руку, как дорожный инспектор.

— Делай, как я сказал. Сейчас же.

У него был патентованный способ сохранить лицо — слушаться, но тормозить: он вышел утиными шажочками и волочил ноги на лестнице, но все же поднялся. Через пять минут я пробирался по минному полю его спальни среди разбросанных игрушек. Я поскользнулся на игрушечной гоночной трассе и чуть не сломал оранжевую космическую капсулу. Потом я тяжело опустился на его кровать.