Застолья со звездами - Анатолий Баюканский

Эмми Смит уезжала из Пицунды перед обедом. Жарко светило солнце, прекратился дождь, и пальмы словно застыли в почетном карауле, провожая английскую писательницу, которая совершенно преобразилась. Ни тебе стоптанных тапочек, ни старого плаща. Выглядела богато и элегантно, вся в немыслимо красивых одеждах. Наши писатели удивленно покачивали головами. Вот уж воистину: «По одежке встречают». А провожают…

К главному входу подали микроавтобус для нее, а Эмми все стояла и беспокойно оглядывалась вокруг, ждала вашего покорного слугу. А я, непутевый, в это время мчался в сувенирный киоск, чтобы купить ей на память какую-нибудь безделушку. Я очень волновался. Еще бы, накануне вечером, за кофе, она через переводчицу предложила мне подумать над переездом в Англию, подарила рассказ в рукописи, написанный здесь, в Пицунде.

Когда я подбежал к ней, яростно забилось сердце. Словно отрывал что-то от себя очень и очень близкое. А ведь между нами еще ничего не было, но могло быть. Менять жен, наверное, нехорошо, но влюбляться можно многократно. Что создаст любой творец, будучи амебой?

К Рождеству я получил из Лондона красочную открытку, написанную по-русски, ответил ей. Весной Эмми Смит снова написала мне. Я не ответил. Зачем было травить друг друга. Но из сердца память вытравить так и не удалось…

КАК МЫ ВАЛЯЛИ КОМЕДИЮ

Латвия, Дубулты

Мы познакомились довольно странным образом. Недалеко от поселка Дубулты, в Латвии, на берегу быстрой реки Лиелупе, в километре от Дома творчества писателей СССР, появились два чудака. Оба, не сговариваясь, бросали с каменистого взгорка копченую салаку. Салаку молниеносно, на лету подхватывали балтийские чайки прямо в воздухе, ни одна не промахивалась. Чаек над нашими головами скопилось так много, орали они так истошно, что я не расслышал, что крикнул мне сосед — маленький, седой, горбоносый.

Я уже видел его в Доме творчества, он разговаривал с продавщицей сувенирного киоска. Не понимая языка, я видел: продавщица смеялась во весь голос.

Домой возвращались вместе. Кормление чаек сблизило нас. Я всю дорогу молчал, он говорил. Цаль Айзикович Меламед, так звали этого поэта, живо жестикулировал, сыпал без устали остротами и афоризмами. Монологи его звучали, примерно, так:

«Н-да, отдавая дань времени мелкой монетой, не нужно требовать взамен крупных купюр. А то у нас ослов в басни частенько притягивают за уши. А ведь хорошо известно, правда, далеко не всем, что прожить жизнь по-новому можно только в мемуарах. Не верите? Давайте поспорим, но учтите, в спорах рождаются не только истины, но и синяки. Хотя, и со своей колокольни можно вещать чужие истины».

Попробуй тут вставь слово или фразу. Мой язык показался жалким, пресным и бедным. Думал, что наше знакомство ограничится кормежкой чаек, но, видимо, я ему чем-то приглянулся, иначе он вряд ли подсел бы ко мне вечером за столик.

— Разрешите поужинать с вами?

— Буду только польщен, вы — интересный человек, — откровенно польстил я ему, старался выбирать слова, ибо все они блекли перед его остроумием.

— Не спешите восторгаться, — привычно отпарировал Меламед, — кто слишком легко оценивает людей, тот вообще их редко ценит.

— С вами не соскучишься, иметь такого соседа — удача.

— Если обитатели иных миров похожи на моих соседей по дому, то стоит ли вообще заводить с ними контакт. Вижу, вы не из их числа.

На ужин, как сейчас помню, подавали прекрасный латышский сыр. Цаль коротко заметил:

— К латышскому сыру очень подходит рижский бальзам с русской водкой. — И ловким движением извлек из-под стола фарфоровую бутылку с золотой каемкой и бутылку «столичной».

Потом гуляли по побережью и снова разговаривали. Провожая его до номера, я сказал:

— День получился великолепный, удачный, мы, как заправские туристы, бродили по берегу, кормили чаек, хорошо выпили.

— Мы не из тех туристов, которых пьянят не столько походы, сколько привалы…

На следующий день, так получилось, мы вместе поехали на электричке в Ригу, мне нужно было купить для сыновей джинсовые костюмы, которые в России только входили в моду. Цаль дал согласие мне помочь. Привел в центральный универмаг, сам отошел в сторону, заговорил с продавцами. И сразу послышался звонкий, здоровый смех. Коренной рижанин, он, кажется, знал каждого второго. А у меня дело не клеилось. Продавцы, заслышав русскую речь, либо отворачивались от меня, либо сурово бросали: «Нет». Дружбы народов явно не получалось. Я понял: о джинсах пора забыть.

Почуяв неладное, подошел Меламед, узнав, в чем дело заулыбался, произнес по-латышски пару фраз, и все разом переменилось. Продавцы вывалили на прилавок кипу костюмов любых размеров.

— Не обижайтесь на них, — успокоил меня Меламед, — и голому королю есть, что терять.

Возвращались домой на электричке. В разговоре Цаль поинтересовался, над чем я работаю. Услышав ответ, предложил, не раздумывая:

— Давно мечтаю написать комедию из жизни рабочего класса. Давайте попробуем сделать комедию в соавторстве.

— Каким образом?

— Очень просто. Классики приказами не назначаются, пьедесталы завоевываются, а сойти со сцены можно и входя на нее.

Решили попробовать. Технология была принята такая: я утром приношу новые отрывки, а он «расцвечивает» их афоризмами и остротами.

Я — человек простодушный, не мог даже предположить, что Цаль просто играл. Играл всю жизнь, как бы тяжко ему ни приходилось. Позже узнал: во время нахождения в концентрационном лагере Цаль, прекрасно зная, что ни один еврей не сможет миновать газовой камеры, продолжал хохмить, тем самым поддерживая дух сокамерников. Немцы до поры не посылали его в душегубку, вечерами, под вой балтийского ветра, надравшись шнапса, заставляли Цаля Меламеда смешить их своими тогда еще совсем наивными, но уже очень смешными рассказами.

И мое соавторство лично ему было, как говорят, «до лампочки». А первый акт комедийной пьесы мы, играючи, дотянули, сценарий запестрел шутками, афоризмами, остроумными четверостишиями. Представляете, там, где шла будничная сцена разговора молодоженов, серая такая, появился маленький шедевр:

«Молодожены были со мной откровенны:

— Понимаешь, дядя, мы решили обойтись без детишек.

— Почему?

— Они противно плачут, — сказала она.

— Пачкают пеленки, — сказал он.

— Лишают возможности заниматься альпинизмом…

— Парашютным спортом…

— Разумеется, — сказал я, — прижав ребенка к груди, прыгать с самолета несподручно.

Они поняли иронию и наперебой наговорили мне такую кучу дополнительных мотивов, что я искренне поразился, как это человечество до сих пор не прекратило своего существования.