Странствующие маски. Итальянская комедия дель арте в русской культуре - Ольга Симонова-Партан

Арлекинада «Веселая смерть», показанная на сцене в 1909 году, отражает в себе философскую концепцию Евреинова касательно театрализации жизни. Пьеса получила международное признание и ставилась в США, Франции и Италии, где постановщиком стал один из продолжателей традиции комедии дель арте, писатель, драматург и режиссер Луиджи Пиранделло. Пиранделло увидел в Евреинове родственную душу: итальянец был рад найти русского, который разделял его убежденность в том, что современный театр прежде всего должны волновать вопросы реальности и иллюзии, личности и маски, жизни и сцены [Collins 1973: xiii]. Клейтон видит много общего между Евреиновым и Пиранделло, отмечая, что оба были одновременно и практиками, и теоретиками сцены, а периоды их творческой деятельности совпадали [Clayton 1991: 169].

С ранней юности Евреинов увлекался театральными представлениями и однажды убежал из дома с бродячим цирком. Как и у многих художников его поколения, его мировоззрение с раннего детства находилось под сильным влиянием арлекинизированного искусства благодаря кукольным театрам и ярмарочным гуляниям. Евреинов был известен современникам как человек, склонный к сознательной театрализации существования [Green and Swan 1986: 93]. Согласно Евреинову, в мире, полном лицемерия, единственной правдивой формой существования является театральная иллюзия. Поскольку каждый человек – актер от природы, он, чтобы стать счастливым, должен высвободить свой сценический инстинкт. Театр, по мнению Евреинова, должен стать религией, а актер – целителем и священнослужителем. Великое чудо театра состоит в том, что посредством простой смены одежды можно добиться духовного преображения.

Если в «Балаганчике» надежды и разочарования поэта выражает меланхоличный Пьеро, то в «Веселой смерти» эту миссию выполняет Арлекин. С момента подъема занавеса старый Арлекин медленно умирает на сцене, а Пьеро находится у его постели: «При поднятии занавеса Арлекин спит на кровати лицом кверху, руки по швам, у него седые волосы, в остальном Арлекин, как Арлекин» [Евреинов 1908: 1]. Седовласый статичный Арлекин – это новое воплощение старинной маски, в котором седые волосы указывают на многовековые странствия этого персонажа по сценам мира. В пьесе действует все та же излюбленная троица масок – Коломбина – Арлекин – Пьеро, с той лишь разницей, что Пьеро, муж Коломбины, осознает, что она изменяет ему с Арлекином. Чтобы отомстить сопернику, Пьеро переводит стрелки часов Арлекина, надеясь тем самым укоротить его жизнь. Помимо троицы масок, в арлекинаде появляются Доктор (которому ни разу еще не удалось вылечить своих пациентов) и Смерть. В отличие от Коломбины из «Балаганчика», Коломбина «Веселой смерти» представлена как молодая, полная жизненных сил женщина, но в образах Смерти из двух пьес много общего. В нескольких сценах Смерть предстает как двойник очаровательной Коломбины. И Арлекин, и Пьеро с нетерпением ждут прихода Коломбины, за которой следует Смерть. Арлекин планирует ужин на троих, поначалу говоря, что он ожидает прихода Смерти на ужин, но позднее признается, что ожидал Коломбину. Авторские ремарки уточняют, что одеяния Смерти похожи на костюм Коломбины: «…входит Смерть – яркобелый скелет в прозрачном дымчатом платье фасона Коломбины; на черепе такая же треуголка. Величественно простирает руки по направлению к Арлекину» [Евреинов 1908: 11].

Эротический танец в исполнении Арлекина и Коломбины повторяется в конце пьесы, только на сей раз Арлекин танцует со Смертью. Как и в «Балаганчике», Коломбина и Смерть – двойники, одна из них олицетворяет жизнь и любовь, другая – неизбежное окончание земного существования. Обе пьесы содержат гротескные образы веселой смерти, служащие насмешкой над абсурдностью бытия.

Пьеро сообщает публике: однажды гадалка предсказала Арлекину, что тот умрет в день, когда проспит больше, чем выпьет. Поскольку Арлекин спит весь день, ему суждено умереть. Пьеро признает, что каждый Пьеро – это неудавшийся Арлекин, который не научился наслаждаться жизнью и боялся нарушать социальные нормы. Пьеро Евреинова – обыватель и трус, а Арлекин – бесстрашный творец, сгорающий от страсти к жизни и празднующий свою смерть как веселое представление. В «Веселой смерти» традиционная белизна Пьеро символизирует его холодность и неспособность испытать истинную страсть. Жизнь представляется Арлекину театральным спектаклем с неизбежной смертью в финале, но даже смерть должна доставлять удовольствие. Он сравнивает два способа бытия: постоянный страх жизни и жадное наслаждение каждым мгновеньем. Арлекин предлагает театрализацию жизни как спасение от болезней и грусти. Он готовится встретить приближение смерти громким смехом: «Мои силы и здоровье радостно растрачены вместе с моими деньгами. Никогда я не был скупым и потому был вечно весел и беспечен. Я Арлекин, и умру Арлекином. Не плачь, Коломбина!» [Евреинов 1908: 11].

Фразой «Я Арлекин, и умру Арлекином» Евреинов часто описывал самого себя [Golub 1984: 35]. В преддверии смерти Арлекин и Коломбина целуются, танцуя свой любовный танец, при этом Пьеро становится вуайеристом, а Смерть начинает танцевать вместе с ними. Арлекин обращается к Смерти:

Но к чему эти трагические жесты? Вы в доме Арлекина, где умеют смеяться над всем трагическим, не исключая и ваших жестов. <…> Но традиционный танец?! Ваш танец доброго старого времени, когда люди не разучились еще умирать, как теперь, и сама Смерть была для них развлечением [Евреинов 1908: 12].

Заканчивая арлекинаду, Пьеро заявляет, что, поскольку все персонажи на самом деле актеры, они не несут никакой ответственности за то, что было сказано или сыграно; Арлекин жив, его смерть была просто спектаклем. Подобная концовка во многом напоминает «Балаганчик», в котором именно Пьеро обращается к публике в конце спектакля, заявляя, что жизнь – это фарс. Пьеро Евреинова сравнивает конец грешной, но веселой жизни Арлекина со смертью Франсуа Рабле:

Когда гениальный Рабле умирал, вокруг его ложа собрались монахи и всячески убеждали его раскаяться в грехах. Рабле лишь улыбался в ответ, а когда наступила минута конца, он сказал задорным голосом: опустите занавес, фарс сыгран. Сказал и скончался. Почему бессовестному автору понадобилось вложить в уста одного из действующих лиц чужие слова; я не знаю, – мое дело подневольное; но будучи добросовестным артистом; я останусь им до конца и потому беспрекословно повинуюсь воле автора, я задорно кричу: Опустите занавес! – фарс сыгран! [Евреинов 1908: 12].

В «Веселой смерти» просматриваются прочные интертекстуальные связи не только с «Балаганчиком», но и со сценариями, переведенными Тредиаковским. Как историк и теоретик театра, Евреинов, несомненно, был хорошо осведомлен о русской арлекинизированной культуре. Как говорилось в главе 3, переведенный Тредиаковским сценарий «Четыре Арлекина» тоже включает в себя встречу Арлекина с собственной смертью. В отличие от модернистского собрата, Арлекин XVIII века борется со смертью с комической изобретательностью, в которой нет трагических или гротескных мотивов. Седовласый Арлекин из «Веселой смерти» представляется нам