Три розы - Юрий Бурносов

– Может, повторить вам, коли вы не услыхали с первого раза? Я – субкомиссар Бофранк, и я, а никто другой, суть главный в расследовании деяний упыря! И если я говорю, что этот человек невиновен, значит, он невиновен!

– И снова повторю вам, что имею приказ от самого грейскомиссара, какового нарушить не смею, – сказал секунда-конестабль, прислоняясь к стене, ибо ноги отказывались держать его, столь страшен был субкомиссар в гневе. – А ежели вы решите нарушить его своевольно, я вынужден буду позвать стражу, каковая воспрепятствует вам…

– Вам, может быть, угодно стреляться или биться на шпагах? – воскликнул субкомиссар. Вскочив с полу, он сделал шаг к собеседнику и отвесил ему хлесткую пощечину так, что голова того мотнулась, как у тряпичной куклы. Секунда-конестабль вскрикнул и схватился за щеку.

– Стража! – завопил он. – Норберт, Винкль!

Появившиеся гарды в две секунды скрутили Бофранка, не успевшего даже вынуть шпаги. С изрядной силою, но стараясь не причинять боли, они связали ему руки специальной веревкою с петлями, после чего усадили на стул в соседней комнате. Вернувшийся туда же к своему столу секунда-конестабль, растирая щеку, промолвил пресекающимся голосом:

– Не знаю, какая у вас нужда в спасении этого урода, но сего удара я вам не прощу.

– Как я уже сказал, в вашем праве выбирать, убью я вас из пистолета или проколю шпагою, – процедил Бофранк, незаметно проверяя, крепки ли его путы. Печально, но здешние гарды знали свое дело, посему освободиться не представлялось возможности. – Но прежде я должен знать ваше имя и быть уверенным, что вы не низкого рода и я не оскорблю своего оружия.

– Будьте покойны, – с достоинством отвечал секунда-конестабль. – Меня зовут Ианус Гонт, мой отец – кирасирский полковник, и я ничуть не ниже вас по происхождению.

– Насколько я понимаю, в моем представлении нет нужды. Вы можете передать мне условия поединка через секретаря грейскомиссара.

– Почту за честь, – сказал Гонт. – Ныне же я вынужден препроводить вас в Фиолетовый Дом связанным, дабы вы не пытались в пути освободить упыря и не учинили какого иного буйства.

Доставление Вейтля в Фиолетовый Дом было обставлено со всею возможной помпою: клетку взгромоздили на большую грузовую телегу, по краям же ехали конные гарды, обороняя мнимого упыря от посягательств толпы. Последняя же ярилась, свистела и улюлюкала, призывая на голову убийцы всевозможные проклятия; в клетку летели гнилые овощи, всяческая дохлятина, кал и камни. Вейтль не прикрывался и не уворачивался, лишь жалобно вскрикивал, когда удары приходились в чувствительные места.

Бофранка везли в закрытой карете в сопровождении секунда-конестабля Гонта. Спутник молчал, изредка бросая на Бофранка косые взгляды, а субкомиссар думал, что молодой чиновник, в принципе, не виноват – он в самом деле всего лишь исполнял приказ, отданный вышестоящим начальником, и выказал похвальное служебное рвение. Но вызов был сделан, и поменять ничего было нельзя.

По прибытии Вейтля тут же извлекли из клетки и препроводили в подвал, а Бофранк, освободившись от пут, устремился к грейскомиссару.

Фолькон встретил его на лестнице, ибо как раз спускался вниз, получив известие, что упырь доставлен. С тех пор как грейскомиссар потерял сына, он постарел, сделался мрачен, и к Бофранку стал относиться с долею неприязни, словно винил его в гибели юного Мальтуса.

– Хлопоты ваши окончены, – сказал Фолькон, положив руку на плечо субкомиссара. – Упырь пойман, его ждет казнь. Думаю, что пора обеспокоиться и получением награды, которая, чаю, будет лишь первой в целой чреде.

– Случилась страшная ошибка, хире грейскомиссар! – воскликнул в волнении Бофранк. – Несчастный, коего готовятся пытать в подвале, вовсе не упырь! Это человек, неузнаваемо изуродованный перенесенными тяготами и лишениями, и я знал его в лучшие годы! Проверьте – его имя Волтц Вейтль, сын печатника!

– Как такое может быть? – с сомнением спросил Фолькон, приостановившись. – Судя по описанию, это именно то чудовище, что наводило страх на предместье.

– Нет и еще раз нет. Прошу вас, хире грейскомиссар, проверьте бумаги!

– Нет нужды рыться в старых бумагах, ибо я сейчас спрошу обо всем у этого изверга. А вы, хире Бофранк, можете присутствовать, если хотите. Если же нет – отдыхайте, я не смею вас задерживать.

Бофранк не нашел в себе сил присутствовать на допросе. Грейскомиссар Фолькон недолюбливал пытки, но полагал, что иногда без них не обойтись. Случай с упырем был как раз такового рода…

В иное время Бофранк напился бы; ныне бродил по своему служебному кабинету, столь редко им посещаемому, и пинал в злобе стены и мебель. Слова отца, так некстати прозвучавшие за ужином в поместье, стали пророческими. «Жаль, что он не был пойман живым, – сказал тогда старый декан. – Недурно было бы приволочь его на площадь да ободрать там или четвертовать для устрашения и одновременно успокоения толпы. И я отнюдь не верю, что не приложил тут своего копыта дьявол, – подобные вещи никак не обходятся без его присутствия! Истинно: сколько уже истребили посланников и слуг его, а ряды множатся…»

Игрушкою, жалкой марионеткою ощущал себя субкомиссар Бофранк, ибо вокруг него только и множились страдания, хотя бился он вроде бы за дело преблагое. Страдали монахи с Брос-де-Эльде, кои провинились разве тем, что беззаветно верили пастырю своему, окрученному кознями зломудрого Шардена Клааке; в который раз страдал и Волтц Вейтль, коего Бофранк не сумел спасти… Истинно сказал отец: «для устрашения и одновременно успокоения»! Упырь пойман и убит, слава же грейсфрате Баффельту, слава защите и обороне нашей – Секуративной Палате, слава пресветлому королю и герцогам!

Баффельт!

Словно молния поразила субкомиссара. Несомненно, Вейтль после пристрастного допроса передан будет в руки миссерихордии, ибо деяния упыря есть не что иное, как дьявольское наущение, равно как и сам он – порождение нечистого. Баффельт способен помочь ему – разве не способствовал Бофранк укреплению веры, когда обнаружил в монастыре на Брос-де-Эльде гнездилище ереси, посрамление которого описывается в хрониках и прославляется в проповедях?

Бофранк тут же затребовал служебную карету и вскоре, понудив возницу к скорейшей езде, мчался к озеру Моуд. Секретарь грейсфрате – каждый раз это был новый, Бофранк не знал, к чему Баффельт их меняет, – провел Бофранка в комнату с огромным креслом, где обычно грейсфрате принимал субкомиссара. Скоро явился и сам грейсфрате; с пыхтением обустроился он на месте, умещая жирные телеса свои поудобнее, и произнес:

– Секретарь доложил мне, что вопрос ваш безотлагателен. Вы оторвали меня от важной беседы, но я не сетую, ибо обещал помощь и не отказываюсь от слов своих.

– Сообщили ли вам, что сегодня пойман был упырь, коего сейчас пытают в Фиолетовом Доме?

– Сообщили, и я могу разве что рукоплескать сему событию.

– Как же?! Вам как никому иному ведомо, что настоящий упырь нынче далеко и не может быть пойман!

– Не станем же мы объяснять это черни? – спросил толстяк, аффектно подняв брови. – Чернь жаждет зрелищ! Я соглашусь с тем, что сей жуткий злодей – отнюдь не порождение нечистого, а всего лишь жалкий урод, но что вам до него, хире Бофранк?

– Я знал несчастного много лет назад, когда он был милым юношей… – начал Бофранк, но грейсфрате перебил его:

– Не Волтцем ли Вейтлем его звали?

– Откуда вам известно?!

Бофранк осекся. Не покойный ли Броньолус в свое время понуждал его к сотрудничеству, говоря: «Мне сообщили, что в юности вы перенесли интересное приключение с неким Волтцем Вейтлем, сыном печатника. Полагаю, сия тайна и должна оставаться тайною, не так ли?» Выходило, что тайна осталась тайною, но не для Баффельта, и вряд ли число посвященных им ограничивалось.

– Я отношусь к вам с уважением и почтением, хире Бофранк, – вкрадчиво произнес грейсфрате, – но можете ли вы представить последствия появления слухов, что означенный упырь – не кто иной, как бывый любовник благородного хире Бофранка? Что будет с вами? Что будет с престарелым родителем вашим? Сердце его не выдержит позора, а нога ваша не ступит более на порог ни одного приличного дома, да и работа в Секуративной Палате будет вами несомненно оставлена… А припомни я еще и ваше неосторожное «Не верую, грейсфрате», сказанное Броньолусу в поселке при большом скоплении народу, некогда довольно безобидное… И ваше бездействие в последний месяц…

Возмущаться изысканной подлостью Баффельта Бофранк не мог, ибо грейсфрате во всем был прав, кроме того, Баффельт нужен был ему более, нежели он сам Баффельту.

Сколько думал Хаиме Бофранк об искуплении вины своей перед Волтцем, но когда представился случай спасти его от гибели, ничего поделать не сумел… Выбеги Бофранк на площадь и кричи о том, что Волтц никогда не был упырем и не пролил ни капли человеческой крови, кто поверит ему?