Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля - Дмитрий Нечевин

От этих мыслей я не мог отделаться.

Часа через два мне доложили, что вернулся Юдзелевич, и я тотчас же велел позвать его к себе.

С острым красненьким носом, рыжей бородкой клином, с плутовскими глазами и рябым лицом, маленький, юркий, пронырливый, наглый, он, вероятно, был бы первостепенным мошенником, если бы судьба не толкнула его на сыскное дело, в котором он нашел свое призвание. Но дальше роли вдохновенной ищейки, если можно так выразиться, он не шел, потому что на большее у него не хватало ума и умения, например разыскать преступника или украденную и в десятые руки проданную вещь или какую-либо улику, он не умел ни одного преступника привести к сознанию и не мог составить дельного доклада. Но я им дорожил за его исключительные свойства.

— Ну что, — спросил я его, едва он притворил двери, — нашел что-нибудь?

— Что-нибудь есть, — ответил он, — и может быть, даже и кое-что.

— Ну, что же, говори!

— Собственно, немного, — пожал он плечами. — Я узнал, что у майора была Анфиса, потом она была у дворника, потом они ходили в портерную и там был ее сын и они пили…

— Анфиса? Это та, что была у них в кухарках?

— Она самая…

— Разве у нее есть сын?.

— Есть сын, и зовут его Агафоном. Ему семнадцать лет и он совсем разбойник. Учится в слесарях и пьет вместе с матерью…

— Так. Откуда же ты узнал это?

— Пхе!.. Я узнал и то, что сам дворник, Семен, рано утром входил в ворота… и был как пьяный…

Я чуть не захлопал в ладоши. Да, все преступники сразу налицо!

— Откуда узнал ты это?

— Откуда? — и он опять пожал плечами. — Я ходил по улице и слушал. Одна баба говорит: «Это Анфиска из злости, что ее прогнали». Другая: «А откуда ты знаешь?» А та: «Она грозилась убить самого». А тут ввязалась третья: «Я, говорит, ее вчерась видала ввечеру. Куда? — спрашиваю, а она: ко скорбям, говорит, пусть мои шестьдесят копеек отдадут, что не доплатили. А сама пьяная». Тут мужчина какой-то: «Я ее, — говорит, — с дворником видел, в портерной». А портерных две только поблизости: одна напротив, другая — на Лиговке. Я туда, прямо на Лиговку. А там только и разговору, что об убийстве. Я спросил себе пива и только слушаю. Тут все и узнал.

Юдзелевич замолчал и, видимо, ждал похвалы. Я похвалил его. Да и как же иначе. Не прошло и четырех часов, как мы уже напали на след. Он сразу оживился.

— Ну, вот что, — сказал я ему, — делать дело, так уж сразу. Прежде всего разыщи эту Анфису с Агафоном и узнай о них все в квартале, а потом бери их за жабры и сюда. А затем надо забрать и дворника. Как их сюда доставишь, опять назад по их квартирам и обыск у них! Пока я их допрашиваю, ты отыщи, что надо. Главное, по горячему следу!..

Он поклонился мне и моментально скрылся. Теперь я уже был покоен за исход дела. Завтра, может, послезавтра я уже передам преступников следователю, так как ни одной минуты не сомневался, что убийцы и грабители уже в моих руках.

Юделевич быстро и ловко взялся за дело. Прежде всего, заехав в квартал и захватив с собой полицейских, он арестовал дворника, Семена Остапова, и опечатал его помещенье. Дворника препроводил ко мне, а сам пустился на поиски Анфисы Петровой с сыном.

Муж Анфисы служил раньше дворником в злополучном доме Степанова, потом уехал один в деревню и там остался, а Анфиса сначала работала поденно, потом поступила кухаркой к убитым, а потом снова пошла на поденную работу.

Юдзелевич тут же узнал, что у этой Анфисы недоданные ей 60 копеек являлись какой-то идеей фикс и она, как только напивалась, шла к Ашмаренковым и скандалила, за что два раза ее отправляли в квартал.

Юдзелевич зашел сперва в мелочную лавку — эту лучшую справочную контору, а потом в портерную и узнал адрес Анфисы и ее сына. Они, оказывается, жили в Песках на Болотной улице.

Он отправился в квартал.

«Анфиса Петрова и сын ее Агафошка, — сказали ему в ответ на его справку, — первые канальи. Она пьет и, кажется, ворует, потому что раза три продавала то сорочку, то простыню. А Агафошка прямой вор. Месяца два назад даже судился за кражу из ренскового погреба, да вывернулся. Мальчишка, а уж пьяница. С ними у нас постоянная возня».

«Убили?! — воскликнул пристав, когда Юдзелевич обратился к нему с просьбою о помощи, — вполне возможно! Такие канальи!..» И он тотчас дал ему на помощь двух квартальных.

Анфису арестовал Юдзелевич в прачечной на Шестилавочной (теперь Надеждинской) улице за стиркою, а Агафошку — в слесарной мастерской Спиридонова на 3-й улице Песков.

Через четыре-пять часов они все были у меня. Я велел рассадить их по разным помещениям и ждал вечера.

Я любил производить дознания всегда вечером, а то и ночью. В это время — в ночной тишине, в полумраке — преступники как-то легче поддаются увещеваниям. По крайней мере, я в этом убедился за время своей практики. Кроме того, я ждал возвращения Юдзелевича с обысков, думая, что он доставит мне какие-нибудь серьезные улики.

Уже поздно, часов в 11 вечера, Юдзелевич вернулся ко мне с узелком и подробным отчетом, часть которого я уже передал выше. Что же он нашел при обыске? Прежде всего у дворника Семена Останова, обыскав все помещение со свойственным ему чутьем, он нашел на печке окровавленную на подоле рубаху… Больше ничего, но и это было немало. Кровавые пятна, видимо, были свежи… У Петровых он нашел тонкие платки, две дорогие наволочки и связку отмычек.

Я рассмотрел платки и наволочки. На них были совсем другие метки. Белье Ашморенковых было все перемечено очень красивыми крупными метками, которые я приказал снять, и временно для образца взял платок из раскрытого комода.

На найденных Юдзелевичем вещах были метки «А.», «3.», «В.», видимо, краденные из белья разных господ. Но и из этих вещей при умении можно было извлечь некоторую пользу.

— Но где же все вещи?

Юдзелевич пожал плечами:

— Они имели время от каких-нибудь двух часов ночи. Может, все продали. Я буду искать.

— Тогда где деньги?

— Пхе! Деньги можно зарыть в землю. Разве их найдешь так скоро?

Действительно, это все бывало, и бывало часто.

— Ну, будем их допрашивать, — сказал я. — Веди мне первым этого Агафошку!

Юдзелевич вышел, а я приготовился к допросу.

Для этого я, между прочим, повернул абажур лампы так, чтобы мое лицо оставалось в тени, лицо же допрашиваемого было ярко освещено. Применял я этот способ неоднократно, особенно после того, как однажды один закоренелый злодей, допрашиваемый мною, заметив облако недоумения на моем лице, не без злорадства сказал:

— Видите, ваше превосходительство, вы вот и сами не верите в возможность этого, сами сомневаетесь, недоумеваете.

В кабинет ввели Агафошку.

— Прикажете остаться здесь? — спросил надзиратель.

— Не надо. Ступайте. Когда потребуется, я позвоню.

Я остался с глазу на глаз с одним из предполагаемых убийц, обагрившим свои руки кровью четырех жертв. Я впился в него взором. Передо мной стоял почти юноша, высокий, худощавый, в засаленной куртке-блузе мастерового. Несмотря на столь молодой, как 17 лет, возраст, лицо его уже носило отпечаток бурно проведенного времени. Оно, как у привычных пьяниц, было одутловатое, обрюзглое, под глазами синие круги, следы, очевидно, преждевременного и слишком рьяного знакомства с половыми утехами. В его глазах, достаточно выразительных, я, к удивлению, не заметил ни йоты смущения, страха или испуга. Они были бесстрастны, спокойны. Что это: действительная невиновность или же чудовищный цинизм убийцы?

— Скажи, Агафон, ты уже судился за кражу?

— Судиться судился, а только я невиновен был в той покраже. Зря обвинение на меня возвели. Меня оправдали.

— Так. Ну, а зачем ты вмешался в дело убийства в Гусевом переулке, — быстро спросил я, желая поймать его врасплох, огорошить неожиданным вопросом.

— Напрасно это говорить изволите, — спокойно ответил он. — В убийстве этом я ни сном ни духом не повинен.

— Но если ты и не убивал, так зато ты наверно должен знать, кто именно убил.

— А откуда я это знать могу? — с дерзкой улыбкой ответил он.

— Разве ты живешь отдельно от матери? Ведь вы вместе пьянствуете.

— А она тут при чем? — спросил он, глядя мне прямо в глаза.

— Как при чем? Да ведь она уже созналась в том, что убийство в Гусевом переулке произошло при ее участии, — быстро выпалил я.

Агафон побледнел. Я подметил, как в его глазах вспыхнул злобный огонек.

— Вы… вы вот что, ваше превосходительство… — начал он прерывистым голосом. — Вы… того… пытать пытайте, а только сказочки да басни напрасно сочиняете. Этим вы меня не подденете, потому правого человека в убийцу не обратите. Как же это она могла вам сказать, что она убивала, когда она не убивала? Она хошь и пьяница, а только не душегубка.

Он закашлялся. Я, признаюсь, чувствовал себя неловко. Этот взрыв сыновьего негодования за честь своей матери, которую он в то же время называет чуть не позорным именем, меня поразил. Испитой мастеровой Агафошка был поистине высок и хорош в эту секунду. «Не так, не так повел допрос», — с досадой пронеслась мысль в голове.