Сборник забытой фантастики № 1 - Алфеус Хайат Веррил

его в инкубатор — тот самый, в котором, по сути, находились орангутанги, — доктор Сантурн тщательно осмотрел его.

С видом разочарования он, наконец, повернулся к своим помощникам и заметил:

— Произошла небольшая ошибка в расчетах. Младенец — кретин. Мы задержимся с развитием его мозга, пока не подвергнем его радиогеландулярной терапии на некоторое время.

Затем, несмотря на внутреннее отвращение присутствовать при нескольких последующих действиях, Мейсон стал свидетелем деликатного обращения, которое превратило отвратительное существо в физически совершенный образец младенчества с лицом серафима — как принудительный рост какой-то уродливой луковицы в тепличных условиях в цветущую орхидею редкой красоты.

Доктор Сантурн, однако, не заявил бы о своем удовлетворении, пока не имплантировал бы участок мозговой ткани в череп ребенка для быстрого роста с помощью неоволновой стимуляции.

Мейсон к настоящему времени перешел границы рационального мышления, которые могли бы привести его к пониманию ценных побочных продуктов экспериментов биолога, средств для искоренения многих бед и страданий народов мира. Он усердно лелеял свой страх, учитывая часто повторяемое Доктором заявление о том, что он намеревался использовать свои открытия не в качестве меры облегчения для «несчастного человечества», а для разрушения их «ошибочной веры» в Божественность Творения и в духовное бессмертие.

Беспомощно, отчаянно Мэйсон пытался остановить поток этого богохульства, но для его благоприятных действий не было никакой возможности. Ирония Доктора возвращалась к нему снова и снова.

Комментируя рождение ребенка, Джонсен сказал: «Мы должны дать ему имя».

И доктор Сантурн, на несколько мгновений склонив голову в глубокой задумчивости, поднял глаза и ответил: «Мы назовем это Макдафф. Как и его тезка, он не был рожден женщиной!»

Игра с человеческим разумом

Мягкий вечер бабьего лета в конце сентября был объявлен доктором Сантурном благоприятным для окончательного лечения мозга, которое должно преобразовать менталитет Макдаффа из посредственности в зрелое развитие.

Мейсон стоял в стерильной одежде и наблюдал за приготовлениями, которые были сосредоточены вокруг передних родничков черепа младенца.

Дрожа, едва осмеливаясь говорить из-за страха выдать свои эмоции, он сумел подавить свое волнение и попросил разрешения принять участие в эксперименте.

— Ах, Гэри! Я рад видеть, что вы наконец подняли белый флаг, после всего вашего сопротивления! Я знал, что со временем вы придете к правильному образу мышления, если я продержу вас здесь достаточно долго. Стивенс! Будьте добры, настройте управление на друга Мейсона, и мы попросим его замкнуть цепь, которая сделает из этого младенца гения.

По обе стороны от спеленатого младенца, сосредоточенные на том, чтобы Джонсен правильно его уложил, стояли Доктор и его помощники. Они инстинктивно отступили на шаг, в силу привычки, когда Стивенс крикнул: «Готовы?»

— Полностью готов! — прохрипел Мейсон, стоя у пульта управления. Ему пришлось бы работать быстро с тридцатью шестью секундами экспозиции, на которые был настроен аппарат.

— Вперед! — крикнул Доктор, сосредоточенный на лежащем младенце.

Металлический визг пронзил тишину куполообразной комнаты, когда Мейсон включил ток и заглушил легкий щелчок другого устройства на коммутаторе, которое он внезапно переключил, не получив приказа прикоснуться к нему.

С отчаянной поспешностью он развернул генератор волн, поднял его фокус и медленно провел им по головам ничего не подозревающей группы людей, которая стояла, очевидно, сосредоточенная на Макдаффе.

Его действия были выполнены в течение пятнадцати секунд, а затем, всхлипнув, Мейсон разорвал цепь ручным выключателем, и в лаборатории снова воцарилась тишина.

Он потерпел неудачу?

Он не знал, пристально и со страхом вглядываясь в неподвижные лица ученых. Они стояли так тихо, словно окаменев.

Он в ужасе отпрянул назад, когда Доктор внезапно поднял голову и обвиняюще ткнул в него пальцем.

— Гэри, — язвительно сказал Доктор, — вы злоупотребили самым священным каноном гостеприимства, планируя уничтожение своих хозяев. Не пытайтесь отрицать это! — рявкнул он, когда Мейсон поднял дрожащую руку.

— Если бы мы были в надлежащем положении к приемнику, мы были бы идиотами к этому времени. Луч, который вы направили на нас, разрушил бы ткани нашего мозга. За тобой внимательно наблюдали, ты, фанатичный несостоявшийся убийца, несмотря на то, что тебе казалось, что за тобой не присматривают!

Мейсон, все еще бледный и потрясенный, был уязвлен резкостью тона Доктора, чтобы возразить.

— К черту гостеприимство, когда на карту поставлено счастье человечества! Я бы сделал это снова, если бы у меня был шанс!

— Ты бы сделал это? — спросил доктор Сантурн, в его голосе звучала зловещая угроза,

— Конечно!

— Тогда послушайте это!

Несколько свистящих нот неуместно вырвались из уст пожилого ученого.

— Ты узнаешь этот странный маленький стих, Гэри? Это из «Микадо» Гилберта и Салливана. Чтобы освежить вашу память, я процитирую эти слова: «Чтобы наказание соответствовало преступлению, наказание соответствовало преступлению!»

Он сделал паузу на мгновение, чтобы смысл его слов запечатлелся в сознании Мейсона, а затем продолжил:

— На простом, чистом английском, мой хороший, вы попросили бы попробовать ваше собственное лекарство! — он кивнул своим помощникам.

Почти бунт в лаборатории

Раздался дикий грохот, звон и броски тел, пока Мейсон пытался ускользнуть от своих похитителей. Он поносил и проклинал их и плевал им в лицо, когда они привязывали его к столу, с которого заботливо сняли младенца Макдаффа. Наконец, когда он понял бесполезность дальнейшей борьбы, он лежал тихо, и как раз перед тем, как они сфокусировали передатчик на его голове, он громко помолился, но не об собственном избавлении, а об уничтожении своих похитителей.

Стивенс заменил поврежденную трубку новой, и в ужасном визге, который теперь раздавался, когда он замыкал цепь, казалось, было что-то человеческое.

В течение четверти часа с момента покушения на жизни ученых Гэри Мейсон, некогда блестящий археолог, превратился во взрослого человека с менталитетом трехлетнего ребенка — к тому же