Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - Элизабет Шимпфёссль

пятьдесят, он считает себя агностиком, а не атеистом; религия вошла в его жизнь через благотворительную деятельность, связанную с иудаизмом. Минц входит в президиум Российского еврейского конгресса и активно участвует в его деятельности. «Я читал всё: Ветхий Завет, Тору, Коран. Но религия [иудаизм] всегда больше интересовала меня с теологической, философской точки зрения». Минц обосновывает такие отношения с религией потребностью в интеллектуальном и духовном росте: «Я достиг некой зрелости и тесно общался с раввинами, которые многому меня научили». Несколько раз на Пасху он ездил вместе с группой других российских миллиардеров еврейского происхождения в Израиль, где они путешествовали по пустыне и изучали иудаизм.

Но такого рода возрождение религиозности все-таки не очень распространено среди российской элиты, в особенности если говорить о молодом поколении. В 1990-е годы отец Ильи стремительно разбогател на нефтяном бизнесе и вошел в число пятисот самых богатых людей мира. Позже вместе с женой он переехал в Израиль. Илья и его сестра учились в Соединенных Штатах, после чего Илья работал банкиром, журналистом, актером, технологическим предпринимателем и инвестором-ангелом, скупавшим технологические стартапы в Израиле и США. Их семья всегда была атеистической: «Я не религиозный человек. У нас в семье таких нет. На самом деле я абсолютно антирелигиозен. Я не просто равнодушен к религии, но активно настроен против нее».

С русским православием дела обстоят не менее сложно. Согласно послевоенному британскому историку Эрику Хобсбауму, христианство в Восточной Европе во многих отношениях неразрывно связано с национализмом и может быть охарактеризовано скорее как оплот национальной идентичности, чем как конфессия[229]. Именно это и примиряет первое поколение российской элиты, воспитанное в духе советского атеизма, с постсоветским консерватизмом, который в значительной мере опирается на обновленное русское православие.

Я встретилась с Дмитрием Киселёвым, «главным пропагандистом России», как окрестил его журнал The Economist[230], в его кабинете в офисе Всероссийской государственной телерадиокомпании (ВГТРК), где до 1956 года располагалось одно из управлений ГУЛАГа Министерства внутренних дел. Журналист признался, что не принял никакой веры: «Сам я не религиозен, но, разумеется, не отношу себя ни к мусульманам, ни к буддистам. Я поддерживаю Русскую православную церковь, потому что такова наша традиция». И пояснил, словно извиняясь: «Я получил атеистическое воспитание. Отец не был верующим. После массовых репрессий начала 1920-х годов мои бабушка и дедушка не хотели воспитывать своих детей в вере, потому что это было слишком рискованно».

Тем не менее Киселёв поддерживает в своей семье религиозность и культивирует связи с элитой, выстраиваемые через церковь. Кажется, он с искренним благоговением относится к патриарху Кириллу, главе Русской православной церкви, и восхищается его образом жизни: «Кирилл – поистине выдающийся человек, настоящая личность. Представляете, он ездит на мотоцикле и катается на лыжах. И еще он один из величайших философов нашего времени». Киселёв гордится близким знакомством с ним: «Он крестил моего младшего сына. Он сам предложил. Мне нравятся люди такого масштаба, – продолжил он. – Те, кто увлечен своим делом, кто служит примером для своих детей». Комментарии Киселёва по поводу религии носили ярко выраженный гендерный характер. Он считает патриарха образцом для подражания, который подходит мужчинам, но женщинам отводит другую религиозную идентичность, больше сфокусированную на их бытовых обязанностях: «Разумеется, моя жена верующая».

Киселёв был женат много раз – в 22 года он вступил уже в третий брак. Такое поведение не одобрялось коммунистической партией: в нем видели проявление низкой морали и отсутствия дисциплины. В результате многочисленные браки преградили ему путь к карьерному росту, а также стали препятствием для вступления в КПСС и выезда за границу, из-за чего Киселёв затаил обиду на советскую власть в последние годы ее существования.

Сегодня Киселёв публично выражает свои ультраконсервативные взгляды, в том числе в отношении гомосексуальности[231]. Он расхваливает ранний советский период – несмотря на тогдашний агрессивный атеизм и тот факт, что оба его деда стали жертвами сталинских чисток. Он сказал мне, что считает сталинскую эпоху самым значимым периодом в российской истории: «Проблем тогда было куда меньше, чем сейчас. Не было всех этих наркоманов, гомосексуальных браков и прочего. Православие с самого начала выступало против подобных вещей. Лично я вижу в них протестантско-лютеранскую порчу». Проведя параллели между консервативными православными ценностями и сталинизмом, Киселёв продемонстрировал всю глубину своей консервативной идеологии.

Такое превознесение Сталина созвучно с нынешним укреплением путинской власти и подъемом патриотизма. В общенациональном опросе, проведенном «Левада-центром»[232] в 2021 году, 56 % респондентов согласились с утверждением, что Сталин был великим вождем[233]. В ходе схожего опроса, но с несколько другими формулировками, проведенного в 2016 году, 54 % опрошенных выразили согласие с постулатом, что он сыграл положительную роль в истории страны, – в 2006 году таких было лишь 42 %. В 2016 году 57 % согласились с характеристикой Сталина как мудрого правителя, который превратил Советский Союз в могущественную и процветающую державу, – это на 10 % больше, чем в октябре 2012 года[234]. Хотя Киселёв не претендует на то, чтобы навязывать модель православного вероисповедания всему обществу, его комментарии о сталинской эпохе, пропущенные через призму современного православия и транслируемые на всю страну, оказывают немаловажное влияние на формирование мировоззрения российских телезрителей.

Социальное неравенство и ностальгия по советским временам

Христя Фриланд вспоминает, что примерно до середины 2010-х годов на глобальных форумах и конференциях, проводимых различными международными институтами, можно было свободно говорить о бедности, но при этом на тему социального неравенства накладывалось табу. Бедность было принято рассматривать как явление, совершенно обособленное от неравенства: в ней не видели проблему, тесно связанную с неравномерным распределением ресурсов. Разговоры о социальном неравенстве, что вполне очевидно, могут привести к весьма тревожным последствиям для состоятельных элит, поставив под сомнение их легитимность. Однако на фоне продолжающегося роста неравенства в последние годы это стало горячей темой, по крайней мере среди наиболее просвещенных и дальновидных представителей международного бизнеса и политического истеблишмента[235]. В России же такого дискурса нет – несмотря на то что за всю человеческую историю ни в одну другую эпоху и ни в одном другом обществе социальное неравенство не росло так быстро, как в России после краха советского строя.

Бизнесмен грузинского происхождения и коллекционер произведений искусства Давид Якобашвили, в настоящее время специализирующийся на топливно-энергетическом секторе, больше известен как основатель крупнейшей компании по производству молочных продуктов и напитков «Вимм-Билль-Данн». В 2021 году Forbes оценил его состояние в 700 млн долларов. Мой вопрос, обеспокоен ли он социальными угрозами, сопровождающими расширяющуюся пропасть между богатыми и