Опыт путешествий - Адриан Гилл

В большинстве новых нью-йоркских домов очень популярная дизайнерская «фишка» — окна от пола до потолка. В Европе мы уже утомились жить в герметически закупоренных, запотевших от жары и холода витринах, а Нью-Йорк до сих пор все это импортирует. В доме 40 по Мерсер-стрит на окна наклеены красные и синие полосы, как я сперва решил, — обертка.

«Это же снимут, правда?»

«Это дизайнерская задумка, — процедила она сквозь зубы, будто бомжа обругала. — В зависимости от этажа они либо красные, либо синие».

«Но, если я куплю здесь квартиру, я смогу их снять, да? Я же не обязан жить с красным окном в гостиной».

«Вообще-то, сэр, их нельзя снимать. Чтобы не нарушать концептуальную целостность всего. Но вы можете их завесить».

«Секундочку! Я трачу несколько миллионов, а потом еще должен драпировать окно, потому что какому-то архитектору кажется, что примитивные полоски клево смотрятся снаружи?!»

«Это уникальная особенность здания».

Ясно. Мы выходим. Я наблюдаю, как просвечивает на свету ее белая блузка. Мимо проходит мужчина и врезается в фонарный столб. По-моему, он что-то себе сломал. Не исключено, что это — самое лучшее и интересное, что произошло с моей собеседницей за сегодняшний день.

Вообще, участь агентов по продаже стиля жизни в новом Нью-Йорке странна и одинока. Они бродят по пустынным коридорам как благожелательные привидения или сидят в снятых офисах с выкипающим на плитке смоляным кофе и аккуратно разложенной коллекцией мраморных осколков, щепок из экзотической древесины, дверных ручек, петель, красок и «артистических» эскизов невыстроенных атриумов и небесных спа, каплю за каплей отдавая свою жизнь делу какой-нибудь уцененной швейцарской концепции уникального городского жилья. Это кураторы музеев робкого будущего, цивилизации, которая еще не въехала. Одна смелая дама, пробивающая себе дорогу в персональное светлое будущее из крохотного офиса, настолько рада меня видеть, как захлопнувшийся в буфете спаниель. Она восхваляет роскошество и потрясающее изобилие ванной комнаты величиной с менонитский мусорный ящик: «Вы представить себе не сможете, что такое паровая душевая, до тех пор пока по вам не ударят пять мощных струй!» Я улыбаюсь особенной улыбкой, надеясь дать ей понять, что знаю — знаю, но просто не говорю.

Все дружелюбные риэлторы-привидения отчаянно желают вам сообщить удивительнейшие подробности. Начинают они с высоты потолков. Но при этом мне никогда не доводилось входить в комнату с мыслью: «Ух ты! Потолок во столько-то метров высотой! Здесь должен жить великан!» Потом вам расскажут историю происхождения стиральных машин и дверных защелок. И опять же меня никогда не посещала мысль типа: «Вау! Какие профессионалы! Они осознают всю важность хороших петель!» Потом идет древесина с названиями более экзотическими, чем меню во фьюжн-ресторане: пятнистый болотный ирландский вяз, шишковатая гондурасская корсетная сосна, копченый австрийский дуб. Прекрасно смотрится на фоне подушечек цвета хрена со сливками.

Агенты населяют пустующие квартиры, живя жизнью шлифованной стали и двенадцати оттенков индийского мрамора. Постепенно повторяясь, этот стиль жизни переплавляет все квартиры в одну. Везде малюсенькие кухоньки ценой в сто тысяч долларов, в которых можно разве что бублик разогреть, и слава богу, потому что присесть и поесть там все равно негде. Почти нигде нет столовых, да и гостиных. «Стиль нового Нью-Йорка предполагает огромное пространство». Есть куда воткнуть ноутбук, подключить к нему домашний кинотеатр, а потом сосать кофе из «Старбакса» и бродить по сайтам с молодыми намыленными азиатками под душем. А спальни — для одинокого страха и таблеточного беспамятства ночью. Кислорода там хватает лишь на одного. Эти квартиры не рассчитаны на семью или лохматую собаку, да и вообще на любую жизнь, которая претендует на нечто большее, чем пассивное поглощение электронных раздражителей и почты.

Над всем витает дух непостоянства. Это модно, но, как и все модное, преходяще. Эти популярность и престижность будут быстро узурпированы новым веянием моды. Никто не купит эти мрачные квартиры со словами: «Здесь должны расти мои дети. Я хочу состариться и умереть в этом доме». Это просто возможность инвестировать деньги и получить еще и крышу над головой. Безмолвное, кричащее, запертое в четырех стенах одиночество. Квартиры строятся для тех, кому некого развлекать, а если бы и было — они не знают, как это делается. Эти коробочки — не для демонстрации стиля жизни, а для того, чтобы сложить куда-то свою неисследованную и неиспользованную жизнь. В одном таком застекленном помещении я встретил модного богатого молодого человека. Каждая поверхность, каждая грань его бытия была продумана дизайнером. «А где вы повесите картины?» — спросил я его, и он потащил меня к стене, которая раздвинулась, обнажив ряды картинных рам. «Вот моя коллекция. Правда, здорово?»

Наконец, я посмотрел дом 20 на Пайн-стрит, в финансовом квартале. Строго говоря, это была не новостройка, а переделанное старое здание большого банка. Разработчики завербовали Armani Casa[105] заниматься дизайном интерьеров. Отдел продаж, который мог бы служить гигантской сценой для смертельной битвы Гордона Гекко с Папочкой Уорбаксом[106], представляет собой макет Милана 1980-х. Импортированные из Европы немодные излишки перешли к американцам, как в свое время бусы и зеркала продавались индейцам. Смотреть квартиры в режиме реального времени мне не разрешили, но разрешили изучить брошюры — «в реале» — на нескольких огромных экранах. Шаг за шагом мне объяснял под томную музыку уютный, вызывающий доверие голос из рекламы для импотентов, которым я бы и стал, если бы позволил бы себе роскошь и привилегию приобрести один из этих апартаментов.

С каждым этажом чудеса стильной жизни, уготованные заливающимся соловьем-риэлтором, множились: дворецкие, лайф-менеджеры, гувернеры — для любого каприза найдется соответствующий клуб и инструктор. Так что к тому времени, как я достигаю райского пентхауса, я вообще ничего не должен делать сам. Они позаботятся о каждой пылинке и ниточке. Деньги способны превратить меня в функционирующего социального инвалида.

Что бы брокеры ни говорили вам о продажах и населенности этих домов, они лгут. И не потому что они — негодяи; вам лгут, чтобы вы были счастливы. Они хотят, чтобы вы забрались в эту многоэтажную парковку, так как они того желают, и вели крутую, импортированную, шикарную, уникальную жизнь. Когда многие ведут такую жизнь, мир становится лучшим местом. Все агенты по продаже недвижимости верят Брошюре. Они знают, что это — карта воскрешенного Готэма[107]. На самом деле на рынке полно непроданных квартир.

Мне говорили, что многие варианты — чисто теоретические инвестиции. Они стоят пустыми в праздники, летом и в период зимних отпусков. Эти кварталы строятся, чтобы стать городами-призраками, где эхом будет отдаваться жужжание ненужного кондиционера. В их спортзалах будут идти новости телеканала Fox, пугая неработающие тренажеры. Их тесноватые эргономичные холлы будут дремать под перемигивание лифтов.

Строительный бум — не для гениальных находок архитекторов и самовыражения дизайнеров. Это — гигантская спекуляция, призванная украсть у банкиров их бонусы, а банкирские деньги стерильны. На них покупают тишину, спокойствие и идеи второй свежести. Нью-Йорк построен с риском и опасностями, и в нем гораздо больше нищеты и неудач, нежели богатства и успеха. Директора фондов убивают того, кого породили. Они хотят купить себе пропуск в «прекрасное далеко» в надежде на перспективы Нью-Йорка, но сами же истощают и уничтожают город. Конечная, неудобоваримая и безусловная истина заключается в том, что менеджеры хеджевых фондов, банкиры, циничные архитекторы и дизайнеры, наживающиеся на людских комплексах, куда более опасны для нестилизованной жизни города, чем наркоманы, проститутки, попрошайки, городские ковбои, бомжихи, дети, рисующие граффити, и бездомные, на смену которым они приходят.

Выборы В США 2008 год

Всем привет. Добро пожаловать в Свиной Глаз, штат Миннесота. Забавное старинное название. Забавный старый городок. Штат Миннесота. На языке индейцев это означает «оденься потеплее». Индейцы сиу говорили: «Мы идем в Свиной Глаз», а их мама им советовала: «Миннесота». А потом, как это часто случается, сюда пришли люди с новой религией и все испортили. Переименовали Свиной Глаз в Сент-Пол, велели всем ложиться спать в семь вечера и испытывать постоянное чувство вины.

Сент-Пол — столица штата, хотя об этом никто не знает. Все думают что столица — это Миннеаполис, который находится рядом. Их называют города-близнецы, и Сент-Пол мучается от братской зависти. Миннеаполис крупнее, шумнее, и все развратные женщины съезжаются туда. Раньше Миннеаполис назывался Олл Сентс, т. е. Город Всех Святых, но, чтобы отомстить католикам, его переименовали в Миннеаполис, что на языке индейцев означает «я хожу без штанов».