Женщина в черном и другие мистические истории - Артур Уолтермайр

Нос Рыбоголова был не более чем парой узеньких щелей в середине жёлтой маски лица. Но самой пугающей частью был рот. То был безгубый, невероятно широкий, тянущийся от уха до уха страшный рот сома.

Когда Рыбоголов повзрослел, его сходство с рыбой усилилось — волосы на его лице выросли в два крепко скрученных тонких уса, свисающих по обеим сторонам рта, в точности как у сомов!

Если у него и было какое-то другое имя, никто, за исключением хозяина, его не знал. Он был известен как Рыбоголов, и на это имя он отзывался. Рыбоголов лучше, чем кто-либо, знал озеро и окрестные леса, а потому приезжавшие каждый год на охоту и рыбалку горожане ценили его как проводника; но Рыбоголов редко соглашался на предложения о работе.

Он держался, как правило, особняком — ухаживал за посадкой кукурузы, расставлял сети на озере, ставил несколько капканов и силков, в охотничий сезон стрелял дичь для городских рынков. Соседи, перенесшие малярию белые и устойчивые к ней негры, сторонились Рыбоголова. Разумеется, на большую их часть он наводил суеверный страх. Так он и жил в одиночестве, без роду и племени, не имея даже друзей, избегающий людей и избегаемый ими.

Хижина Рыбоголова стояла у самой границы штата, где с озером соединяется Грязевая топь. Это была бревенчатая лачуга, единственное человеческое жильё на четыре мили окрест.

Прямо за хижиной, приближаясь вплотную к маленькой стоянке для грузовичка, высился густой лес, постоянно бросавший тень на дом, за исключением разве что тех часов, когда солнце было в зените.

Готовил Рыбоголов примитивным образом, во дворе, над ямкой в сырой земле или на рыжей от ржавчины развалине, бывшей когда-то печкой, а пил жёлтую озёрную воду из сделанного из горлянки ковша, и всегда всем обеспечивал себя сам, прекрасно управляясь с лодкой и сетью, умело пользуясь ружьём и гарпуном, и всё же оставаясь созданием одиноким и унылым, полудиким, почти земноводным, отстранённым от собратьев, тихим и подозрительным.

От самого его дома устремлялся вперёд длинный ствол давно упавшего тополя, лежащий наполовину на суше, наполовину в воде; верхняя его часть обгорела на солнце и покрылась от касаний босых ног Рыбоголова узором из бесчисленных тонких витых линий, нижняя часть почернела и подгнила; волны маленькими язычками непрестанно лизали бока дерева.

Дальний конец бревна доходил до глубоководья. Этот ствол был частью самого Рыбоголова — как бы далеко ни уводили его днём охота и рыбалка, закат заставал его здесь, над глубокой водой, а лодка уже лежала на берегу.

Не раз видели его издалека на бревне — то неподвижно сидящим на корточках, словно одна из больших черепах, что выбирались на притопленный конец ствола, когда его нет, то замершим стоя, как цапля; его уродливый жёлтый силуэт выделялся на фоне жёлтого солнца, жёлтой воды и жёлтых берегов — и над всем царила закатная желтизна.

Если днём рилфутцы остерегались Рыбоголова, то ночью его боялись, как чумы, и даже возможность случайной встречи вселяла ужас в их сердца. О Рыбоголове ходили страшные слухи — слухи, которым верили все негры и некоторые белые.

Говорили, что крик, который разносится прямо перед закатом и сразу после над тёмными водами — его зов огромным сомам, и все они сплываются на его голос, и вместе с ними лунными ночами он плавает в озере, резвясь, ныряя и даже кормясь вместе с ними теми нечистотами, что пожирают они.

Крик слышали много раз — это было фактом, как было фактом и то, что устье рукава, на котором жил Рыбоголов, буквально кишело крупной рыбой. Ни один местный, белый или чёрный, по собственной воле ни за что не опустил бы там в воду руку или ногу.

Здесь Рыбоголов прожил всю жизнь, и здесь его ждала смерть. Бакстеры собирались убить его, и именно на тот день в конце июля они запланировали убийство.

Двое Бакстеров — Джейк и Джоэль, — приближались на своём каноэ, чтобы исполнить задуманное!

Мысль об убийстве зрела в их головах уже давно. Долгие месяцы Бакстеры накаляли свою ненависть на медленном огне, прежде чем она достигла градуса действия.

Это были двое бедных белых, бедных во всём — и материально, и духовно, — изводимых лихорадкой, скитающихся по брошенным домам, живущих на виски и табаке, когда получалось их раздобыть, и на рыбе и кукурузном хлебе, когда раздобыть их не получалось.

Началась вражда несколькими месяцами ранее. Встретив Рыбоголова одним весенним днём на узком лодочном причале у Уолнат-Лог, порядком перебравшие и ведомые тщеславной спиртовой химерой, заменяющей смелость, братья обвинили его необдуманно и облыжно в краже улова с их лески — непростительном грехе для жителей хижин на берегах вод южных штатов.

Видя, что в ответ на обвинение он лишь молчит и пристально смотрит на них, братья осмелели до того, что ударили его по лицу, и уж тут Рыбоголов задал им трёпку всей их жизни — расквасил обоим носы и расшиб губы крепкими ударами по передним зубам, после чего ушёл, оставив их, обессиленных и избитых, лежать ничком в грязи.

Хуже того, чувство свыше данной справедливости в свидетелях драки возобладало над расовыми предрассудками, что позволило им, белым, рождённым свободными и стоящими над всем в мире, получить взбучку от какого-то черномазого! А значит, черномазого требовалось наказать!

Всё, от начала до конца, было тщательно спланировано. Убийство предполагалось совершить на закате, когда Рыбоголов выйдет на своё бревно. Свидетелей преступления не будет, не будет за него и расплаты. Лёгкость, с которой можно было исполнить замысел, заставила Бакстеров позабыть даже врождённый страх перед местом обитания Рыбоголова.

Уже больше часа двигались они от своей хибары по рукаву озера с сильно изрезанными берегами.

Их каноэ, вырезанное при помощи тесла и скобеля из ствола эвкалипта и обожжённое огнём, бесшумно, точно дикая утка, скользило по воде, оставляя длинный волнистый след на безмятежной поверхности озера.

Джейк, лучший гребец, занял место на корме лодки с круглым дном и направлял каноэ быстрыми, беззвучными гребками, а Джоэль, лучший стрелок, сидел, подавшись вперёд. Между колен он держал тяжёлое, ржавое охотничье ружьё.

Хотя наблюдения за жертвой убедили их в том, что в ближайшие часы Рыбоголов на побережье не покажется, обострённое чувство предосторожности заставляло их держаться заросших берегов. Они скользили вдоль зарослей, словно тени, перемещаясь настолько стремительно и бесшумно, что даже чуткие черепахи едва поворачивали свои змеиные головы, когда каноэ проплывало мимо.

И вот, за целый час до роковой минуты, они скользнули в устье рукава и направились к природному укрытию, которое полукровка оставил себе на погибель в непосредственной близости от хижины.

Там, где рукав вливался в глубоководье, его частично перегораживало наполовину выкорчеванное дерево с ещё густой, зелёной кроной, питаемой полуобнажёнными, но пока державшимися за землю корнями, густо увитое цветущей красными цветами текомой и дикой лозой. Ствол дерева облепляли кучи плавника — прошлогодние стебли кукурузы, рваные полоски коры, комья гнилых водорослей и прочий мелкий мусор покачивались на волнах над тихим омутом.

Каноэ проплыло в эти зелёные заросли и прибилось бортом к дереву, скрытое от взгляда со стороны рукава занавесом буйной растительности, как и задумали Бакстеры, когда несколько дней назад, проводя разведку, отметили это потайное место и сразу же включили его в свой план.

Все шло, как по маслу. Никто не появился тем днём на просторах озера, чтобы заметить их перемещение, и вскоре должен был показаться Рыбоголов. Джейк задумчиво следил намётанным глазом за тем, как солнце нисходит к горизонту.

Тени, тянувшиеся к берегу, постепенно удлинялись и колыхались на водной ряби. Шорохи дня стихали; всё чаще и чаще слышались шорохи надвигающейся ночи.

Зелёные мухи пропали; их место заняли крупные москиты с блестящими серыми лапками.

Сонное озеро с тихим чавканьем обсасывало грязевые берега, как будто находя приятным вкус сырой глины. Чудовищный рак размером с омара выбрался на башенку из засохшей грязи над своей норой и замер там, закованный в броню часовой на посту.

Замелькали туда-сюда над верхушками деревьев козодои. Упитанная ондатра плыла, высоко подняв голову, но спешно метнулась в сторону, завидев змею щитомордника, медленно и вяло петляющую по волнам, такую толстую и раздутую от летнего яда, что походила на огромную безногую ящерицу. Прямо над головою у каждого из поджидающих убийц вился маленький, плотный, похожий на воздушного змея рой мошкары.

Ещё немного погодя из леса за домом с мешком через плечо быстрой походкой вышел Рыбоголов.

На мгновение сумеречный свет осветил его уродства, но затем его поглотило тёмное нутро хижины.

Солнце уже почти село. Лишь красный краешек его выглядывал из-за деревьев у озера, и на землю легли длинные тени. Где-то вдали плавали и резвились большие сомы, и громкие всплески, когда их скользкие тела выбрасывались вверх и снова падали в воду, единым хором доносились до берега.