Автономный рейд - Андрей Таманцев

— Или что? — прервал его затянувшееся молчание Артист. Он да Муха всегда играли в группе роль самых нетерпеливых.

— Или дело сложнее. Кто-то привлекает ко мне и к Пастуху внимание, чтобы пустить кого-то по ложному следу. Вопрос ко всем: было ли что-то в последнее время, что в этой связи выглядело бы подозрительным или тревожным?

— Еще как было! — помрачнел Артист. — Еще как подозрительно и еще больше — тревожно. Муха пропал!

— Как пропал? — удивился Пастух. — А почему я ничего не знаю?

— Потому что ты так занят своей лесопилкой и своими односельчанами, что велел не обременять тебя делами «MX плюс», — почти нежно объяснил Артист.

— Это ж Муха, — пробасил Боцман смущенно. — Что он, маленький, не понимает? А не сообщали потому, что мы все ждали: он вот-вот объявится. А он, с тех пор как расстался с Доком, прислал мне на пейджер всего одно сообщение: что уже в Тбилиси, что чуток отдохнет в Грузии, а дальше — все, молчок. Уже неделю. Но клиент из «Изумруда» претензий никаких не предъявлял, сказал, что все в порядке, всем доволен, деньги заплатил. Вот мы и не суетились.

Задним числом бездействие при тревожных обстоятельствах всегда кажется особенно глупым.

Первейшая заповедь разведчика — немедленно сообщать товарищам о новой информации, ибо даже ближайшее будущее разведчика непредсказуемо. Та информация, которую ты добыл, но не успел передать, возможно, будет стоить жизни тебе и твоим товарищам. Муха в этих вопросах был редкостным формалистом. Он, даже в магазин отправляясь, обязательно сообщал Боцману, который больше остальных занимался вместе с Олегом делами агентства, куда идет и когда вернется. Но если Муха неделю не давал о себе знать, то это означало лишь одно: что он просто не мог дать о себе знать.

Но это стало ясно только сейчас, после сообщения Голубкова. До этого всем: и Боцману, и Доку, и Артисту — казалось, что Муха действительно решил расслабиться. Артист когда-то, в советские времена, очень любил отдыхать в Тбилиси и считал, что Муху тоже покорил этот великолепный город. А грузины-де так умеют взять гостя в оборот, что дни и недели для него летят как секунды.

— Та-ак, минутку! — сказал Пастух и вышел на кухню. — Оля, — спросил он там у жены, — нам была какая-нибудь почта? — И, вернувшись, мрачно сообщил остальным:

— И мне Муха ничего не присылал.

Сельский почтальон Маргарита Павловна Попкова, прозванная в юности Королевой Марго, даже зимой развозила почту на велосипеде. Шины у ее «ХТЗ» были широкие, рельефные. Ничего, нормально. Она как раз и катила, покачивая объемистыми, как переметные сумы, бедрами на узковатом для нее седле мимо дома нового русского Пастухова. Заметив возле его крыльца несколько машин, а среди них большой и черный джип самого Пастухова, она было дернулась свернуть туда. Но спохватилась. Свернуть бы хорошо, да уж такая сегодня незадача: именно пастуховское письмишко она и забыла прихватить. Вот как ее заморочил внук Васька, которому вынь да полож водяной пистолет. Ну и ничего, как-нибудь найдется случай вручить адресату письмо, которое больше недели лежало у нее за иконкой...

Вот послезавтра она опять пенсии затопинским бабкам повезет, тогда и письмо прихватит.

Невелики баре, потерпят.

Да и письмишко-то тонкое, без печатей, ничего важного в нем быть не может. С днем Конституции небось поздравляют. Или теперь уже не в декабре Конституцию отмечают? Черт-те что натворили в стране. Все праздники поперепутали. Дерьмократы проклятые. Вот был бы Сталин — товарищ Сталин бы им показал...

Глава одиннадцатая. Муха и Принцесса

До сих пор у меня все катилось в общем-то ровненько: особых неудач не было, но и веских чудес тоже не случалось. С одной стороны, только плоды моей же глупости, а с другой — их последствия и попытки вывернуться. А ведь Он, уверен, дает нам каждый день ради какой-то грандиозной или небольшой, случайно-слепой или старательно выстраданной удачи. И хотя, похоже, я чаще всего не умею или не успеваю ее разглядеть, однако всегда знаю точно, что она где-то рядом, возможно, даже прямо под ногами.

На сей раз она оказалась над головой. Я въезжал под мост, а Она шла по нему.

Не рассуждая — Удача этого не любит, — я въехал на откос. Врубил аварийку, машинально подхватил сумку с вещмешком и, проклиная все свои ноющие болячки, помчался наверх, к выходу с моста. Сердце бухало, тяжеленная ноша цеплялась за ноги. Когда сообразил повесить сумку на плечо, стало заносить вправо. И сразу вспомнилось, что давно не жрал, что вымотался донельзя, что посидеть довелось только в машине и только с полчасика. И еще пугало, что я совершенно не представляю, что Ей сейчас скажу. Но все равно ковылял, да так горячо, что уже готов был бросить сумищу со всеми моими трофеями к черту. Но, к счастью, этого не понадобилось: Она шла не спеша. По плечам и развороту головы чувствовалось, что не просто идет — проверяется на предмет хвоста. Еще бы: мост — самое подходящее, как в прописях, место для слежки и преследования...

Ладная, крепкая. Откинутый капюшон с меховой опушкой оттеняет гордую золотистую гриву. Кожаная куртка до середины бедер венчает сильные длинные ноги. Сапожки на устойчивых широких каблуках подчеркивают крепкие круглые икры. Она не просто шла, ступая ногами по асфальту. Она гарцевала сама для себя, излучая силу, энергию и шарм. Зацепив меня краем глаза. Она остановилась, на мгновение застыла и настороженно обернулась. Я, чтобы не напугать ее, перешел на шаг. Постарался улыбнуться, чувствуя, как из чуть подживших ссадин тут же пошла кровь.

Ну и что мне Ей сейчас сказать: «Извините, будьте любезны... Я — тот, кто вас давеча того... маленько насиловал. Окажите любезность, полюбите меня!»? Но ведь десять миллионов людей в Москве — 10 000 ООО! И что, просто так двое из них, самые нужные друг другу, вдруг пересеклись именно в тот момент, когда мне без нее хоть волком вой?!

Разве это не Чудо? Разве не Судьба? Разве не Его воля?

Ира всплеснула руками и вдруг бросилась на меня. Когда приблизилась, я инстинктивно поднял локоть, чтобы уберечь глаза от ногтей. Но Она отвела мою руку, как ватную, схватила дубленку за лацканы и рывком подняла меня вместе с перекосившей плечо ношей к своему лицу. Почувствовав, что ноги оторвались от земли, что от неожиданности и усталости я вял, как тряпка, мокр от пота и страха... я решил, что сопротивляться поздно. И только тогда до меня дошло, что она говорит:

— Миленький... Не верю своим глазам... Живой! Избили-то тебя как, идиоты. Я говорила им, предупреждала. Слава богу, вырвался! — Она терлась об меня, держа на весу, целовала и облизывала лицо шершавым, как у кошки, языком. — Какой ты вкусный! Сладкий! Олежек, какое ты чудо! Успел. И меня встретил, радость моя. Да что же это я, дура?! Ты ведь не знаешь ничего!..

— Она растерянно оглянулась. — Где бы нам... Куда бы?

— Машина... — с трудом вытолкнул я из себя. — Под мостом.

— Ой, как хорошо! Какой ты молодец! Пойдем... — Она, ничуть не запыхавшись, поставила меня на землю, одернула вздыбившуюся у меня на груди дубленку, поправила сбившуюся на затылок шапку. Все она делала быстро, споро, как хлопотливая мамаша, обихаживающая сына-первоклассника. А я, ошалев от ее натиска, от неожиданности ее слов, покорно сносил эту заботу и ласку. Но когда она потянула руку к сумке, очнулся:

— Я — сам! — И это тоже вышло так по-детски, что я тут же заткнулся наглухо. Бог мой, какая она большая! Какая теплая и уютная.

— Как хочешь, дорогой. Я просто хотела помочь. Как они тебя, идиоты...

Ничего, зато им сейчас не до нас! Трупы небось считают, да?

О трупах она сказала со смешком. Как ребенок о новогодних подарках.

Может, еще и потому тоже, что не было во мне опаски. Головой понимал: чистая шиза пошла, путает она меня с кем-то, а может, свихнулась даже на почве моего злодейства или Михуилиной химии. Был момент, где-то в глубине подняла голову подозрительность: «А что она тут делает? А почему свободна и проверяется профессионально?» Но душа была спокойна и уверена в хорошем.

Хотелось улыбаться, слышать Иру и откровенно блаженствовать.

Мы быстро — за несколько ее фраз — дошли до тропинки, по которой я поднимался из-под моста. На гребне стало видно, что, выдав Удачу, Он меня тут же щелкнул по носу. Или подсунул работенку. Возле брошенного мной с открытой левой дверцей «жигу-ля» топтались под длинношеим фонарем два мента. А чуть поодаль мигала блямбой на крыше их иномарка.

Впрочем, подумал я, неприятность эту мы как-нибудь переживем. Я придержал Иру, собиравшуюся круто повернуть назад.

— Идем как ни в чем не бывало. Сейчас чего-нибудь поймаем... Не обращай на них внимания: все равно на машине чужие номера. Дай бог, чтобы это была самая большая неприятность на ближайшее будущее.

Последней фразой я, наверное, все и сглазил. Мы уже почти прошли мимо них, когда один из ментов громко высказался: