Автономный рейд - Андрей Таманцев

— Убью сразу, — ласково предупредил я его, и он все понял.

А тут и Девка сломалась: знает, как я понял, что одно дело, когда она сама даст, кому и как захочет, и совсем другое — когда ее кто-то силком загнет. Под такой братва ходить не будет. Или сами пришьют, или конкурентам сдадут. Вот мне и репутация сексуального маньяка пригодилась. Девка скрипнула зубами, уставилась ненавидяще на Полянкина, буркнула:

— В моем столе. Слева. Ключи в брюках. Воздержавшись от комментариев, я прощупал ее штаны и обнаружил в наколенном кармане искомое.

— Где ее стол?

— Там... — Михуил кивнул в сторону люка за трупом Паши и понурился. По пути, значит.

— Что ж, пойдем? — пригласил я его, и он, притихший и совсем сгорбившийся, бочком проскочил мимо остывающего Паши. Я уже тоже был возле него, когда неугомонная баба опять напомнила о себе, поклявшись мне вослед:

— Из-под земли достану, ублюдок! Ты еще пожалеешь, что не прикончил меня!

Я обомлел. Такую фразочку даже Голливуд уже не стал бы использовать.

— Да? — Я заинтересованно замер. — Ты уверена?

— Коротышка! Тварь, насекомое! Растопчу!

Интересно, с чего она так? Чем это я сумел ее так достать?

Я вернулся, натянул на ее бедра и застегнул штаны. Никакого благородства — стратегическая мудрость: подготовь противнику приемлемую дорогу к отступлению, не зажимай его в угол.

— А я бы вот считал за удачу поработать с тобой в одной команде. Под твоим началом.

— Размечтался!

— Не я — судьба нас развела, милая!

— Коротышка! Говна кусок!

— Жаль.

Другой бы, наверное, ее пристрелил. На всякий случай. И ради высшей справедливости. Но мне, чувствую, нельзя ее убивать. Может, потому, что в каком-то смысле она — пленная.

— Еще встретимся, сволочь!

Тут я и выстрелил. На этот раз патрон был с обычной пулей, но когда «помпа» вдарит возле уха, потом еще минут пять в голове стоит звон. Она удивленно заткнулась, а я немного разрядился. Да бог с ним, с последним словом. Пусть оно будет за дамой. Если это сделает ее счастливой...

— Зачем вы стреляли? — обеспокоенно спросил Полянкин, которого я держал под прицелом, пока он дошел до середины следующего отсека. Здесь он энное время назад прятал в стальной ларь снятый с меня взрывоопасный кейс.

— Так. Девка дала мне один хо-ороший совет... Но я им не воспользовался. — Боюсь, он не поверил ни тому, ни другому.

До Девкиного сейфа добраться оказалось непросто; потом пришлось повозиться с ключами: пока это мы доперли, что оба нужно крутить одновременно. В общем, когда я кончал выгребать из него деньги, бумаги, компьютерные дискеты, свой ножик с наручными ножнами, обоймы с патронами и прочие женские мелочи, пол слегка дрогнул. Я ошибся: камуфляжники не стали возиться с кувалдой, а рванули первую дверь гранатой.

Приходилось поторапливаться. Одного вещмешка мне не хватило, пришлось заставить Полянкина одолжить мне еще и сумку.

Вел меня он по слякоти, близко к поверхности. Запасной ход представлял из себя обыкновенную глубокую канаву, накрытую сверху просмоленными бревнами и петлявшую, как заяц. Но ведь вот умели строить сталинисты?

Столько лет прошло, а канава до сих пор вполне проходима.

Выбрались мы в подвале вполне приличного, но тоже нежилого частного домишки еще, наверно, довоенных времен. По тому, как затоптался во дворе Полянкин, я почуял удачу.

— Где машина-то, Михал Федорыч?

— В сарае... Должна быть.

— А ключи?

— Не знаю... Я не умею водить.

Пока я возился с дверцей, потом с сигнализацией, а после с проводами зажигания, он мялся рядом, тоскливо поглядывая на бледную трапецию дня меж перекошенными дощатыми воротами сарая. Когда «жигу ль», который умная Девка приготовила для своего отступления, простуженно скрежетнув, зафырчал, я решил дать ему прогреться. Да и вопросы у меня к спутнику остались.

— Так какие же у вас дела с Девкой и Катковым? — спросил я, затащив на правое сиденье вещмешок и сумку со всеми трофеями.

— Никаких!.. То есть они у меня арендуют помещение.

— А госзаказ?

— А-а... Ну-у... в общем, я им продаю кое-что из своих разработок.

— Михал Федорыч... Со мной вы и ваши друзья не слишком ласковы были.

Устал, нервы ни к черту. Не тяните, а?

— Я правду говорю! Еще они, конечно, в курсе того дела с грузинами. Но мне это не нужно, это — их инициатива. Они меня заставили вас заставлять!

— Вы знаете, как называют людей, которые ставят эксперименты на живых людях?

— Но я тут ни при чем! Это все Девка с Катковым. Их дела. Но это не уголовщина... То есть я хочу сказать, все не так просто... Они этих женщин не заставляли, у них брали подписки о добровольности, понимаете? Им даже платили. Я сам видел. Олег Федорович, не убивайте меня, пожалуйста. Я вам никакого зла не хотел.

— А они знают о ваших сокровищах?

— Нет.

— Как это?

— Они думают, что это были пустые сооружения. Я замуровал те отсеки, где хранилище.

— А где та женщина, с которой меня снимали?

— Не знаю. Я ничего про них не знаю. Девка их приводит и уводит.

Катков поставляет пациентов. Мое дело — только научное руководство опытами.

Честное слово. Меня не за что убивать! Ну, какой вам от меня вред?

Отпустите, пожалуйста!

— Что у них с хозяевами ожерелья, с грузинами?

— Не знаю. Они мне сказали только, что связь наладили, но с деньгами придется подождать.

— Значит, так, я принял решение.

Разумеется, если с ним плотно побеседовать, вдумчиво и не спеша, можно выдавить еще кое-какие существенные подробности. Но времени у меня не было, пятки уже жгло. Да и сил возиться с ним, если честно, не осталось. Тащить его с собой?

— Я-то, Михаил Федорович, вас отпущу — с большим «спасибо» за все доброе. Но о том подумайте, что отныне друзья ваши будут искать крайнего.

Будут! И вы на эту роль — первый кандидат.

— Почему?! Я ведь ничего!

— По кочану. За любой прокол кого-то нужно наказать. А вы им нужны только для работы. Но если они деньги огребут и после моего бегства — на кой им эта работа?

— Вы не понимаете! Вы знаете, какие у нас результаты? Стопроцентный фанатизм в двадцати восьми случаях из сорока! Семьдесят процентов, представляете? Этого еще никогда и никому не удавалось. В тех бумагах, которые вы взяли, есть подробные описания. Вы сами убедитесь: это настоящий эликсир единства нации и подлинного, без экивоков, патриотизма и энтузиазма. А в личном плане? Почти моментальное отвыкание от табака и любых наркотиков. Вы представляете? Мы добились, что происходит моментальное запоминание учебного материала любой сложности. Вы только представьте себе: одна таблетка — и вы за год отлично усваиваете весь университетский курс. Но это же только начало!

— Да? А лично для меня какие последствия будут?

— У вас, к сожалению, реакция нестандартная. Вы не вошли в те двадцать восемь удач. У вас возможно некритическое отношение к объекту, приступы агрессивности к потенциальным соперникам. Но это временный эффект. Кстати, — он неожиданно хихикнул, — я на той вашей даме попробовал слабый раствор одного совершенно нового препарата. Так что, возможно, у нее к вам привязка будет еще больше, чем у вас к ней. Забавно, что у нее при этом явная предрасположенность к полигамии. Так что возможны очень и очень парадоксальные отдаленные результаты...

Блаженны нищие духом, ибо не ведают они, что творят. Ну что с этим престарелым ребенком сделаешь? Он просто не понимает, что делает.

— Противоядие есть? — небрежно поинтересовался я.

— Мм, арбузы, вероятно, лучше всего.

— Что? Какие... Где я вам в декабре арбузы возьму?

— Ну попробуйте другие мочегонные.

— Ладно. Но вы все-таки подумайте как следует: куда вас эти опыты заведут и что с вами потом обязательно сделают во избежание утечки...

— Но как же... Я не могу все бросить! То ли от усталости, то ли от черствости, но я не стал его больше уговаривать. Он к своему подвалу как каторжник к тачке прикован. Все-таки скопидомы, сколько бы пользы они ни приносили, всегда сумасшедшие.

Да и польза от них очень неоднозначная. Я отошел в уголок сарая, помочился себе в ладоши, обмыл лицо и, не дожидаясь, пока моча, с нежным пощипыванием дезинфицирующая ссадины, высохнет, залез в машину. Сквозь ветровое стекло выжидательно посмотрел на Полянкина. Тот покачал головой — отказывался со мной ехать. И, слегка приподняв руку, то ли попрощался, то ли пожелал удачи. Заложникам свойственно чувство сродненности с теми, кто их захватил и с кем они вместе рискуют. А то, что рискуют они из-за них же, при этом почему-то забывается. Помните, как в Буденновске бабы, выходя из роддома, отзывались о чеченах? Чуть ли не с благодарностью. А мы для них были почти врагами. Мало того, что для начала их не уберегли, так потом еще, стреляя в бандитов, стреляли и по этим теткам. То есть с их точки восприятия мы стреляли именно по ним. Такая война. Может, и не Великая, но тоже — Отечественная. Мэйд ин Раша, короче.