Совершенство - Татьяна Миненкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утро нового дня встречает меня шумом прибоя. Но на этот раз к нему добавились крики чаек и негромкие голоса. Это Нестеров и Сахаров о чем-то спорят, но слишком далеко и приглушенно, чтобы я могла разобрать отдельные слова. Впрочем, я и не уверена, что хочу прислушиваться, и тратить время на рассуждения об их отношениях.
В своих бы эмоциях разобраться. Особенно в тех, что вызывает во мне Марк после того, как мы провели вместе ночь. «Провели ночь» — это, конечно, громко сказано, ведь не было между нами ничего особенного. А утром он просто ушел, укрыв меня пледом и не разбудив, за что я испытываю к нему некое подобие благодарности. Но в остальном меня переполняет непривычное смятение.
«Да ладно, Милашечка? — на плече появляется чертенок, одетый в клетчатую пижамку и старомодный колпак для сна. — В кои-то веки тебе стало стыдно? Кажется, я много пропустил».
— Представить себе не можешь, насколько, — сажусь и сонно потягиваюсь. — Нестеров вчера каким-то образом остановил мою паническую атаку одним своим присутствием, хотя спровоцировал ее тоже он.
Чертенок удивленно округляет глаза, недоумевая:
«И что теперь? Возведем Маркуше памятник и поставим на Набережной Цесаревича? Он-то, небось, тебе после в очередной раз проявленного героизма нравится начал?»
Вообще-то, ночью я действительно думала, что начал. Слишком уж сильно меня к нему влекло. Слишком хотелось узнать какие у него губы и руки, какой голос, если он с нежностью назовет меня по имени. Слишком незнакомые и сильные эмоции он во мне пробуждал. Он весь такой — «слишком».
Но утро вечера мудренее и с рассветом все чувства к Нестерову начинают казаться наваждением. Временным помешательством. Сумасшествием и глупостью. Наверное, ночью я просто злилась на то, что Никита предпочел мне Дубинину, вот и неосознанно мстила таким нехитрым способом. Уверенно отвечаю чертенку:
— Не начал. Просто Марк видел меня уязвимой, и помог, хотя я не просила. В который раз, — пожимаю плечами. — Наверное, такие поступки располагают.
«Ага. К тому, чтобы держаться от него подальше, — мрачно констатирует собеседник. — Такой как он, заметив твою слабость — растопчет тебя и не заметит. А потом ты саму себя из мелких осколочков собирать будешь».
И без него тошно осознавать собственную ошибку. Обрываю:
— Не нуди, пожалуйста. Не стоит драматизировать. Ничего страшного между нами не произошло.
Выхожу в закрытый тамбур, где, воспользовавшись отсутствием Нестерова, вместо белья надеваю под одежду красивый клетчатый купальник от Бёрберри.
«Так уж и ничего? — ворчит он. — Мне-то не заливай. Он первый мужчина, вместе с которым ты спала, наверное, это что-то да значит».
Фыркаю и предпринимаю тщетную попытку дать чертенку щелбан за его надоедливость, но он ловко отскакивает от моих пальцев и повисает на плече, как на краю обрыва. Отвечаю раздраженно:
— И последний. Ничего это не значит.
Вскарабкиваясь обратно на плечо, он вздыхает, меняя ворчание на демонстративную и неуемную заботу, принимаясь охать:
«О тебе же, дурехе, пекусь. Ты меняешься рядом с ним. И думаешь больше необходимого. Забываешь, что мир вокруг — та еще клоака, а люди только и ждут, чтобы предать и исподтишка плюнуть в спину».
Натягиваю футболку поверх купальника, и неожиданно, даже для самой себя, выдаю:
— Нестеров кажется не таким.
«Конечно, не такой. Он еще хуже. А тебя, кажется, Лерка покусала, раз ты готова бежать за первым, кто был с тобой милым, помог и пальчиком поманил».
Этот разговор тяготит настолько, что я торопливо надеваю шорты и шлепанцы. Поскорее покидаю тамбур, чтобы отвлечься и не думать о том, что он сказал.
— Доброе утро! — одновременно со мной из палатки напротив выбирается сонная Дубинина, завернутая в плед, словно рулет шаурмы, и сладко потягивается.
Хмуро отзываюсь:
— Доброе.
Марк и Ник, все ещё спорящие чуть дальше, почти синхронно оборачиваются, но их улыбки выглядят неестественно, будто они их специально ради нас на лица натянули. О чем же они спорили?
Специально ловлю взгляд Нестерова, чтобы понять, изменила ли вчерашняя ночь что-то между нами, но по его глазам не могу ничего понять. За исключением этой приклеенной улыбки, он выглядит бесстрастно и спокойно.
Сахаров же, наоборот, пытается привлечь к себе мое внимание и изображает виноватый вид. Признает, что пропустил встречу, которую сам назначил. Отворачиваюсь от обоих.
— Пойдем, умоемся, — предлагает Лера. — Там налево по берегу бежит пресный ручеек, я в нем вчера воду набирала.
Согласно кивнув, беру с собой косметичку и полотенце, топаю следом за ней в указанном направлении. Любопытствую:
— Выспалась?
— Ага, — беспечно отзывается она. — Вчера мы так устали, что оба уснули, едва успев добраться до палатки. На свежем воздухе спится прекрасно.
Ну кто бы сомневался, что Сахарову хорошо спалось от одной только мысли, что я его жду.
Ручеек и правда журчит где-то совсем рядом, но разглядеть его не получается. С утра жары еще нет, воздух комфортный и влажный. Над травой порхают хрупкие белые бабочки, а в светло-голубое небо усыпано мелкими белыми облаками, напоминающими клочки ваты. И всё же не могу не согласиться:
— Это правда. Я тоже хорошо спала до самого утра.
— Еще бы, — заговорщически подмигивает она. — Рядом с таким, как Марк, спокойно и безопасно. Вы так друг другу подходите…
Хмурюсь, пытаясь найти в сказанном сарказм, но не нахожу.
Родник обнаруживается в траве между камней. Он спускается со скал и впадает в море. Ручеек совсем неглубокий, а вода чистая и прозрачная. Окунаю в нее руку и кожи касается прохлада.
— Это еще почему?
— Ты разве не замечаешь, каким взглядом он на тебя смотрит? — Лера ставит на камни небольшой кожаный несессер, и усаживаясь рядом, а чертенок очень похоже передразнивает:
«А ты разве не замечаешь, каким взглядом твой жених пялится на Милашечку?»
Отмахиваюсь от него и располагаюсь на соседнем камне. Интересуюсь, нахмурившись:
— Каким?
— Восхищенным и нежным, — довольно улыбается Дубинина. — Ты ему нравишься, Лана.
Кажется, мы о с ней говорим о каких-то разных Нестеровых. Тот, которого знаю я, смотрит на меня, как удав на кролика, которого планирует сожрать.
Лера достает из несессера разноцветную зубную щетку и принимается старательно выдавливает на нее пасту из тюбика.
— Если бы я ему нравилась, он бы не поддевал меня всё время, — отзываюсь с сомнением, и тоже достаю щетку. — Не выводил бы из себя. Не обливал бы своим сарказмом с ног до головы.
— Не обращай на это внимания. Зато, скажу тебе по секрету, Марк до последнего
