Обскура - Режи Дескотт

Глаза Сибиллы блеснули надеждой.

— Я заплачу вам триста пятьдесят франков, — добавил мужчина.

Для нее это были огромные деньги. Сейчас в ее сумочке лежали сорок франков, которые недавно отсчитал ей бухгалтер, и чтобы в следующий раз заработать такую сумму, ей придется играть целый месяц, а то и больше… когда она найдет новую работу.

— Вот, взгляните.

Он раскрыл картонную папку — раньше Сибилла ее не замечала — и вынул оттуда несколько снимков, и впрямь очень хороших: красивые молодые женщины улыбались в объектив, снятые с разных ракурсов. Он развернул фотографии веером, точно карты. Женские лица напоминали едва распустившиеся цветы, неизвестно откуда взявшиеся посреди шумной улицы. От них исходило ощущение такой юной свежести, красоты и грации, что хотелось немедленно полюбоваться ими в реальности.

— Ну что, убедил я вас? — Он смотрел на нее смеющимися глазами. — Что вам терять?

В самом деле, что ей терять? Разве что триста пятьдесят франков… Все еще испытывая нерешительность, Сибилла машинально оглянулась. Мимо торопливо шли люди, не обращая на нее внимания: несомненно, у них хватало своих забот. Каждый из них думал о том, как выжить и пробиться наверх в этом жестоком городе, «полном скорбей», как выражался отец Жана, вместе с которым она сегодня обедала… Корбель-старший выглядел усталым, и Сибилла пыталась его развеселить. Тогда она еще не знала, что ее саму ждет печальная новость…

Но, может быть, предложение фотографа — это ее счастливый шанс?.. К тому же Сибилла даже не знала, как сообщить Жану неожиданное известие. Что же касается дагерротипа, она давно подумывала о том, чтобы его заказать. По крайней мере, это доставит Жану удовольствие…

— Так я отвезу вас ко мне в мастерскую? Меня зовут Клод Лакомб, — торопливо добавил фотограф, словно спохватившись.

И непринужденным жестом подхватил Сибиллу под руку. Все еще чувствуя легкое опьянение, мешающее четко соображать, она без сопротивления позволила ему усадить себя в стоявшую поблизости двухместную карету.

Глава 17

Ночная темнота постепенно окутала парк. Сначала исчезли длинные тени деревьев, протянувшиеся по земле, затем и сами деревья, похожие на безмолвных часовых. По дороге к нынешнему обиталищу Жерара, расположенному на самой окраине усадьбы, они прошли мимо огорода, птичника и крольчатника — клиника, по словам Жерара, вполне могла существовать на самообеспечении, как оно и было во время осады Парижа пятнадцать лет назад. Затем по левую руку от них оказалось обнесенное дополнительной оградой здание водолечебницы. Услышав какие-то нечленораздельные звуки, Жан повернул голову и увидел человека в длинной белой рубашке, за которым бежали двое других. На первый взгляд это напоминало какую-то детскую игру, но Жан быстро догадался, что на самом деле двое санитаров гонятся за сбежавшим пациентом.

Комната Жерара находилась на втором этаже бывших дворцовых служб, где некогда внизу располагались конюшня и каретный сарай, а наверху жили конюхи и кучера. Она напоминала мансарду — не слишком большая, но уютная, с двумя небольшими полукруглыми окнами. Обстановка была самой что ни на есть аскетической: железная кровать с четырьмя медными шарами по углам, стол, два стула, кресло для чтения, небольшой платяной шкаф. На род занятий и личные склонности хозяина указывали разве что выстроившиеся на двух этажерках медицинские трактаты, посвященные душевным расстройствам, и томики французской и немецкой поэзии, а также висевшая над кроватью акварель, на которой было изображено рыболовное судно посреди бурного моря. С чисто технической точки зрения живопись была крайне примитивной, и Жан при виде картины не смог удержаться от улыбки. Однако для Жерара, судя по всему, имела значение не художественная ценность акварели, а связанные с ней воспоминания, из чего следовал вывод, что они были ему дороги — иначе зачем бы он ее хранил?

Когда Жерар зажег керосиновую лампу и две основательно подтаявшие свечи в латунном подсвечнике, темнота за окнами показалась Жану еще более густой. Лишь приглядевшись, можно было различить вдалеке особняк, высокие стеклянные окна-двери которого на первом этаже были ярко освещены. Прямо сказочный дворец в заколдованном лесу, а не психиатрическая клиника в Париже… Неужели в таких условиях действительно лечат душевные расстройства? С одной стороны — роскошный загородный особняк, с другой — павильон водолечебницы со специальными закрытыми ванными, стальными засовами и смирительными рубашками…

Вся усадьба с ее многочисленными зданиями, прячущимися среди деревьев и обнесенными решетчатой оградой, неожиданно напомнила Жану зоологический сад, тем более что за сегодняшний день он много раз слышал упоминания о всевозможных животных: все эти крысы, пчелы, лошади и прочие необычные существа с непредсказуемым поведением словно являлись частью окружающего мира. Жерар углубился в такую область медицины, о которой он сам, в сущности, не имел никакого понятия.

— Ну рассказывай.

Жан, слегка вздрогнув, отвернулся от окна. Ну да, Жерар хочет наконец узнать, зачем приехал его друг… Комната казалась для него мала: как будто великан решил расположиться в кукольном домике. Глядя на него, Жан в очередной раз подумал, что палуба рыболовного судна подходила ему гораздо больше, чем нынешняя обстановка. Как может человек столь массивного телосложения проникать в тончайшие материи души?..

Жерар в свою очередь пристально на него взглянул. Сейчас они вновь оглядывали друг друга, как недавно за ужином на набережной Вольтера, встретившись после долгой разлуки и радуясь тому, что их былая дружба не ослабла, а многие общие интересы остались прежними. Слегка омрачило их отношения лишь появление Сибиллы. Иногда Жан невольно задавался вопросом: как бы он вел себя, если бы их роли вдруг поменялись? Смог бы он проявить такое же благородство? Поставить вопрос — отчасти уже значит дать ответ. Он сомневался, что смог бы так достойно проиграть.

— Хочешь стаканчик кальвадоса?

Еще одна привычка со времен морского плавания… Неплохая, надо сказать. Это упрощало дело. Жан с улыбкой кивнул.

«Но с чего начать?» — подумал он, сделав глоток терпкого, обжигающего напитка. С Экс-ан-Прованса? С Полины Мопен, найденной на берегу Сены? С дома в Отей? Или, прежде чем вдаваться в детали, лучше сразу заговорить о странном убийце, создающем многочисленные копии «Завтрака на траве» Мане из тел своих жертв? Во всяком случае, на данный момент в мозгу Жана сложилось некое уравнение, проясняющее суть общей картины, и теперь он представлял себе ситуацию гораздо четче — может быть, на него благотворно подействовало присутствие психиатра?

Мане и убийца… Две стороны одной медали: с одной стороны — светлый гений, с другой — его темное отражение, черное солнце… Мане, невидимый (поскольку уже умерший), но в то же время вездесущий, за которым, по крайней мере пока, не виден убийца. В изначально обреченной на провал безумной попытке догнать гения и сравняться с ним он мчится вперед, и вехами на его пути становятся невинные жертвы, используемые как неодушевленные куклы при создании его «шедевров»…

Но для чего это все?.. Или убийца, убедившись в том, что неспособен сравняться с Мане, решил поиздеваться над гением? И заодно удовлетворить свою манию? Для чего и использовал тела жертв, создавая свои темные творения?.. Ибо мания убийства, безусловно, была налицо; хотя познания Жана в психиатрии были невелики, они все же позволяли с уверенностью сделать такой вывод.

Допив с Жераром кальвадос, Жан начал свой рассказ. Ближе к концу он вдруг понял, что единственной деталью, о которой он умолчал, совершенно непроизвольно маскируя ее или обходя всякий раз, когда она вот-вот готова была всплыть, была Обскура и все связанное с ней: и ее первый визит к нему в кабинет, и «живая картина», которую она изображала перед завсегдатаем публичного дома, и «Фоли-Бержер». А ведь это была очень важная деталь, едва ли не самая главная, благодаря которой он осознал некую связь между всей этой историей с мертвыми натурщицами, убийцей и собою самим. Деталь, которая к тому же объясняла его собственную увлеченность этим делом. Обскура, всегда появляющаяся внезапно. Обскура, которую он видел всего два раза в жизни, но чувствовал, что околдован ею… Возможно ли, что, заранее сознавая силу своего воздействия, превратившего его буквально в одержимого, она умышленно пыталась его к себе привязать? То, что она внезапно оттолкнула его после столь же внезапного сближения и откровенных рассказов о себе, лишь подтверждало эту гипотезу. Но почему она больше не дает о себе знать? Или ей вздумалось соблазнить его лишь для удовлетворения собственного тщеславия, а потом исчезнуть?

Не вставая с места, Жерар снял с этажерки толстый том в кожаном переплете и начал листать его под любопытным взглядом Жана.