Расшифровка - Май Цзя

бомбой можно выиграть войну? А ведь с Жун Цзиньчжэнем мы были практически непобедимы. Атомная бомба – символ нашей мощи, цветок в петлице, и пока мы щеголяли этим цветком, а противник следил за ним, Жун Цзиньчжэнь следил за самим противником, ловил в шепоте ветра его сердцебиение, раскрывал его самые сокровенные тайны. Непобедим лишь тот, кто знает и врага, и самого себя[38], а потому я так скажу: с точки зрения военной стратегии то, чем занимался Жун Цзиньчжэнь, поважнее атомных бомб.

Жун Цзиньчжэнь был дешифровщиком…

[Далее со слов директора Чжэна]

Дешифровка – это ремесло, в котором один гений всеми силами пытается прощупать мысли другого гения, наивысшая форма борьбы, битвы. Таинственное, темное дело, которое собирает вместе лучших наших людей, и для чего? – чтобы они разгадывали секреты, скрытые в простых арабских цифрах. Звучит забавно, похоже на игру, но скольких эта игра довела до полусмерти!

Вот она, мощь шифра!

Вот она, беда дешифровщика! Ни одно другое поприще не свело в могилу столько гениев. Загубить не то что гения, а поколения гениев – на это способны, пожалуй, только проклятые шифры. Они созывают к себе лучших из лучших, и не затем, чтобы пустить в ход их таланты, а просто чтобы задушить их и тихо захоронить. Оттого и говорят: криптоанализ – самая жестокая в мире профессия… [Продолжение следует]

Когда летом 1956 года Жун Цзиньчжэнь уезжал в рассветных сумерках из университета Н., он и представить не мог, что по воле человека, с несколько надменным видом сидящего рядом, жизнь его навсегда уже связана с загадочной и жестокой наукой, криптографией. Ему было невдомек, что тот, кого студенты в шутку прозвали «хромым плясуном под дождем», занимал чрезвычайно таинственную должность – он был главой криптоаналитического подразделения специального отдела 701. А значит, и будущим руководителем Жун Цзиньчжэня! Поначалу руководитель хотел перекинуться с подчиненным парой слов, но Жун Цзиньчжэнь не отзывался – возможно, горечь расставания была еще слишком велика. Бесшумно, в ослепительном свете фар машина ехала вперед, и было в ней что-то мистическое, зловещее.

Было уже светло, когда джип покинул пределы города и помчался по автостраде. Жун Цзиньчжэнь настороженно заоглядывался. Разве «город» в почтовом адресе («Город, почтов. ящ. № 36») означает не Ч.? Если так, зачем они выехали на автостраду? Правда, вчера, когда Хромой вез его туда, где предстояло оформить все необходимые документы, машина кружила и петляла, и на несколько минут ему даже велели надеть специальные очки, в которых ничего не было видно; но все же он был уверен, что все это время оставался в Ч. Теперь, когда они неслись по широкой гладкой магистрали и было ясно, что им предстоит долгий путь, Жун Цзиньчжэнь от удивления засыпал Хромого вопросами:

– Куда мы едем?

– В отдел.

– А где он?

– Не знаю.

– Далеко?

– Не знаю.

– Разве нам не туда, где мы были вчера?

– А ты знаешь, где мы были вчера?

– В пределах города.

– Послушай-ка, ты уже нарушаешь присягу.

– Но…

– Никаких «но». А ну-ка, повтори начало клятвы!

– «Я буду молчать о том, где я был, о том, что я видел, о том, что я слышал: это тайна».

– Хорошенько запомни эти слова. Отныне все, что ты видишь и слышишь, – строго конфиденциально…

Стемнело; машина так и не остановилась. Впереди засверкали огоньки, предвестники города – не большого, но и не маленького. Жун Цзиньчжэнь смотрел во все глаза, гадая, что это за место. Хромой, однако, снова велел надеть «слепые» очки, а когда разрешил снять их, джип уже выехал на извилистую горную дорогу, мало отличимую от любого другого серпантина: по обеим сторонам – горы да рощи, и ни одного указателя, ни одного знака вокруг. Узкая дорога змеилась в ночи, свет фар сжимался порой в единую линию, в световую тропку, такую же яркую, насыщенную, как прожекторный луч, и казалось, не мотор тянет машину вперед, а этот луч-буксир. Через час с лишним Жун Цзиньчжэнь разглядел пятнышки света на далеком темном склоне. Туда они и направлялись.

В том месте была дверь без каких-либо опознавательных знаков. Охранял ее однорукий старик, чье лицо перечертил страшный шрам: он тянулся от левого уха до правой щеки, бороздя переносицу. При виде старика Жун Цзиньчжэню невольно вспомнились предания о чужеземных пиратах. Внутри, во дворе, стояла гнетущая тишина склепа, воскрешая в памяти истории о средневековых замках из христианских романов. Из темноты, точно призраки, вынырнули двое, и лишь когда они приблизились, Жун Цзиньчжэнь увидел, что один из «призраков» – женщина. Она пожала Хромому руку. Мужчина вытащил из машины чемодан Жун Цзиньчжэня и скрылся с ним.

Хромой представил Жун Цзиньчжэня женщине. В суматохе Жун Цзиньчжэнь не расслышал ее фамилию, уловил только слово «управляющая» – женщина была местным руководителем. Хромой сообщил ему: это тренировочный лагерь 701-го отдела, все новички проходят здесь политпросвещение и профподготовку.

– Когда закончишь обучение, я пришлю кого-нибудь за тобой, – сказал Хромой. – Надеюсь, обучение не затянется: я хочу, чтобы ты скорее стал полноправным членом 701-го.

Договорив, Хромой сел в машину и уехал – ни дать ни взять торговец людьми: привез «живой товар», сбыл с рук и убрался с глаз долой, без сомнений и сожалений.

Прошло три месяца. Однажды, когда Жун Цзиньчжэнь делал на кровати утреннюю гимнастику – качал пресс, поднимая туловище из положения лежа, – за окном послышался рев мотоцикла. Мотоцикл затормозил перед его общежитием; вскоре в дверь постучали. За дверью оказался незнакомый молодой парень.

– Меня послал за вами руководитель Чжэн, – сообщил он, как только Жун Цзиньчжэнь открыл ему. – Соберите вещи.

Мотоцикл повез его не в сторону главных ворот, а куда-то в глубину двора, и нырнул там в потайную пещеру. Внутри пещеры обнаружилось сложное переплетение ходов, как в лабиринте. Минут через десять мотоцикл остановился перед сводчатой железной дверью, водитель ненадолго исчез за ней, вышел, снова сел на мотоцикл, и они продолжили путь. Вскоре они выехали из пещеры, и глазам Жун Цзиньчжэня открылся лагерь в разы больше тренировочного – загадочная, скрытая от чужаков база особого отдела 701, где Жун Цзиньчжэню предстояло жить. Его рабочее место находилось за той железной дверью, у которой останавливался мотоцикл. Здешние обитатели обычно называли базу северным двором, тренировочный лагерь – южным двором. Южный двор служил и «фасадом», и «пограничной заставой» северного, был чем-то вроде рва и разводного моста перед крепостью. У тех, кого пускали только на южный двор, не было ни малейшей возможности взглянуть на двор северный, «мосты» для них были всегда