Дафна - Жюстин Пикарди

И все же в момент смерти Мюриел они не были вместе: перед этим Дафна ненадолго вышла из дома, и последнее «прощай» матери досталось Анджеле, которую мать всегда любила больше. Дафна пыталась уговорить себя: это вовсе не означает, что мать вновь ее отвергла, но эта мысль становилась неотвязной, и Дафна спрашивала себя, а не скорбит ли она больше по себе, чем по матери, и не этим ли вызвана неожиданная сила ее горя. После унылой церемонии в крематории близ Труро — день выдался сырой и печальный, последний день ноября, — Дафна села в лондонский поезд вместе с Анджелой и Жанной. Урну с прахом матери они захватили с собой, чтобы рассеять его над могилой отца в Хэмпстеде, недалеко от дома, где она родилась. Стоя там, на кладбище, рядом с сестрами среди семейных могил, Дафна поймала себя на мысли, что хорошо бы и ей покоиться здесь, но, думая о мирной кончине, желала в глубине души скорее не забвения, а начала новой главы, другой истории.

Дафна не удивилась бы, увидев отца рядом с сестрами, потому что именно сейчас он был к ним, как никогда, близко.

— Представьте себе, что в действительности мы мертвые, только не знаем об этом, — сказала она сестрам, а они обе удивленно посмотрели на нее, но промолчали.

Когда Джеральд был еще жив, он нередко посещал кладбище в дни рождения и смерти членов семьи, приносил весенние цветы для родителей, луковицы цветов на могилу Сильвии, венок с ленточкой полка фузилеров для погибшего на войне брата Гая. Джеральд клал свои подношения у надгробий и какое-то время сидел рядом с мертвыми, как бы вновь собирая семью воедино. Чувствовал ли он тогда такую же тоску, как Дафна сейчас?

Бедный Джеральд, он умер от рака 11 апреля 1934 года, спустя неделю после того, как ему исполнился шестьдесят один год. Даты его рождения и смерти высечены на могильном камне. Дафна не пошла на похороны отца: она бы не вынесла зрелища опускаемого в землю гроба, где было заключено его разлагающееся тело, словно его заперли там, в темноте, и бросили. Она осталась в Кэннон-Холле, а потом отправилась к Пустоши, взяв с собой клетку с двумя белыми голубями. Наверху травянистого склона, где никто не мог ее увидеть, она открыла клетку, как часто делал отец. Он покупал пойманных в силки птиц на рынке Ист-Энда — коноплянок, зябликов, дроздов, за долгие годы их счет шел на сотни, — и выпускал в Хэмпстеде, говоря, что птицы не должны сидеть в тюрьме, жестоко держать их за решеткой. То же самое проделала и она в детстве, когда ей исполнилось пять лет, выпустив из клетки птенцов голубей, подаренных тетей. При этом она боялась, что птицы могут предпочесть неволю. Ей вспомнилось мгновение подобного страха, когда она пошла на Пустошь после смерти отца и, поставив клетку на землю, отперев ее, отвернулась. Ей хотелось, чтобы голуби улетели, и она бормотала, как молитву, закрыв глаза, строки своего любимого стихотворения Эмили Бронте. И, стоя теперь у могилы отца, она вновь шептала, как заклинание, эти строки:

Мы сотней нитей в то вросли,         Что завтра станет прах,Но нам присущий дух любви         Останется в веках!

Она подняла голову, надеясь увидеть некий знак. В небе парили, описывая круги, птицы, и ей захотелось, чтобы отец восстал из земли и мать стояла здесь же, рядом с ним.

Однако Дафна знала, что они по-прежнему здесь, в земле. Она представила себе, как они собираются вместе после того, как она с сестрами уйдет, — весь клан призраков Дюморье сходится вокруг надгробий. На памятнике ее кузена Майкла были высечены простые слова: «Студент последнего курса, утонувший в Оксфорде во время купания 19 мая 1921 года», но что еще можно было сказать о его смерти? А что скажет теперь о ней его семейство призраков? Может быть, сменят привычно тему разговора и после смерти, так же как всегда делали при жизни?

Вскоре после гибели кузена Джорджа на войне дядюшка Джим взял ее вместе с Нико на прогулку в зоопарк воскресным днем, и они стояли у клетки со львом, глядя на него во все глаза, но после смерти Майкла и речи не было о том, чтобы куда-то пойти: Барри был безутешен, буквально убит горем. Именно так сказал ее отец: «Услышав печальную весть в гримерной театра, Джим был убит горем, и мне следовало бы пожалеть его, однако я не смог побороть свою ненависть». И все, отец ничего к этому не добавил, и похороны прошли без Дафны и без дальнейших комментариев. Дафна купила маленький букетик фиалок для Майкла через несколько дней после его похорон и оставила их на могиле, куда пришла тайком, никому не сказав. Стоя на кладбище, она думала: «А что если Майкл наблюдает за мной, добродушно посмеиваясь, как делал это при жизни?»

Дафна, конечно же, продолжала общаться с другими мальчиками Ллуэлин-Дэвис — Джеком, Питером и Нико, — и хотя в детстве предметом ее восхищения был красавец Джек (она восторгалась им до такой степени, что буквально теряла дар речи, когда он навещал их и дарил ей конфеты и воздушные шарики), а с очаровательным Нико она легче всего находила общий язык, когда принимали гостей, самым близким из кузенов всегда был для нее Питер.

— Семья — самое важное, — сказала она ему, когда они зашли выпить в «Кафе Ройяль», после того как был развеян прах Мюриел.

Дафна слегка коснулась его руки, он в ответ печально улыбнулся, и она подумала, что ей надо было выйти замуж не за Томми, а за Питера — с ним они так хорошо понимали бы друг друга.

— Как случилось, что мы стали такими взрослыми? — спросила она. — Питер Пэн не должен стареть.

Его всего передернуло, и она сказала:

— О Питер! Прости меня, пожалуйста, ты ведь ненавидишь…

— «…Этот ужасный шедевр», — закончил он ее фразу и поднял рюмку, словно произнося шутливый тост в честь своего тезки.

— Тебе настолько не нравится это имя?

— Господи, почему я должен любить его? Если б этого дефективного мальчишку обозвали Джорджем, Джеком, Майклом или Нико, я бы избежал массы несчастий.

— Но ведь и Майкл страдал, разве нет? — спросила Дафна. — Когда я была маленькой, случайно услышала разговор между моей и твоей нянями, который не был предназначен для моих ушей. Твоя няня сказала, что Майкла мучают ужасные кошмары: ему кажется, что в окна входят призраки. Но я тогда решила, что няня ошиблась: Майкла пугают не привидения, а дядюшка Джим и Питер Пэн.

— Бедняга Майкл. Помню его кошмары, да и свои тоже: мне мерещились какие-то крылатые создания… Знаешь, люди всегда говорили, что Барри — наш ангел-хранитель, но теперь, когда я вспоминаю былое, мне кажется, в нем было что-то от ангела смерти. Возможно, Майклу было известно о нем нечто, чего мы не знали.

Питер рассмеялся, словно хотел обратить все в шутку, но Дафна решила не упоминать больше Питера Пэна, памятуя о том, сколь тяжким бременем легло на ее кузена самое знаменитое творение Барри: чем взрослее становился Питер, тем больше ощущал гнет своего нестареющего двойника.

Не избавилась Дафна от воспоминаний и на следующий день, когда возвращалась поездом в Корнуолл вместе с сестрами.

— Кто первым сказал это? — пробормотала она, едва сознавая, что говорит вслух.

— Сказал что? — спросила Жанна, оторвав взгляд от газеты.

— «Смерть будет ужасно увлекательным приключением». Не могу понять, у кого Барри позаимствовал эту фразу.

Жанна пожала плечами. Глаза Анджелы были закрыты, губы подергивались, по-видимому, она дремала.

— Думаю, это был Майкл, — сказала Дафна как бы самой себе. — Он всегда был остер на язык. А Барри тут же подхватывал его фразы…

Именно об этом много лет назад говорил ей Питер: мол, Барри использовал сказанное им и братьями, когда они были маленькими, и соткал из этого миф о Питере Пэне.

— Папа говорил, что он прислушивался ко всем нам, — сказала Жанна. — Подумать только, если бы не дядюшка Джим, мы могли бы вообще не родиться.

Дафна кивнула. Ей не надо было напоминать, что ее родители встретились и влюбились друг в друга на спектакле по пьесе Барри «Замечательный Крайтон». То была часть семейной истории, как, впрочем, и Барри, который всегда был дядюшкой Джимом для нее и сестер, да и кузенов тоже — все они выросли, слушая его страшные сказки: он хорошо знал, как напугать детей, как заворожить их.

Забыть Барри было невозможно, даже теперь, когда поезд набирал ход, удаляясь от Лондона. Он ехал вместе с ней, был рядом на кладбище в Хэмпстеде, паря где-то на краю сборища призраков. Может быть, он наконец обрел способность летать, этот маленький худощавый человек, мечтавший о Нетландии? Все они были пленниками королевства дядюшки Джима, даже Анджела, получившая роль Венди в восемнадцать лет, когда уже знала пьесу наизусть, как и Дафна с Жанной, — ведь они смотрели этот спектакль каждое Рождество с детских лет и знали, что пьеса была написана для их кузенов. Они и сами устраивали представление в детской, иногда для того, чтобы дядюшка Джим увидел его и поаплодировал им.