Клуб любителей фантастики, 2007 - Александр Ильванин

— Природа вспомнит, профессор! Как же! Она чихала на красных Предтеч, зато с пользой употребила сине-зелёных и создала нас. Угу?..

Может, этому бледному побарабанить?

— Есть! Он бледный! И в скафандре — «це-о-два». Колька! Свету надо. Есть тут одна штуковина, которую мы ещё не испробовали. Активируем? Глядеть будем.

И точно: яркий свет залил внутренность скафандра.

— Гляди, зашевелилось! — восторженно прошептал Иван.

— Открывай тюрьму, суй пацана в аквариум. Давление уже снизилось?

— Третий день атмосферное… Но в аквариуме не стерильно, может заразу подхватить.

— Под мою ответственность. Будто у них там, внизу, стерильно.

«Пацан» шлёпнулся в аквариум, пополз к обросшему валуну и обвил его всеми шестью ногами. Через сутки он начал зеленеть.

— Это чего онтопочет? — заинтересовался Николай, разглядывая загоравшего под искусственным солнцем зелёного Пацана. — Всё одно и то же: топ-топ — топ — топ-топ?

— Гулит! — решительно ответил Иван. — Тренирует то ли «мама», то ли «баба».

— Неправ. Надо бы учить «папа»… Эта зелень что — хлорофилл?

Иван прыснул.

— Сине-зелёные, мил-друг. Без них никуда.

— Что, зелёные шестилапы освоят сушу?

— Лёгких нет и взять неоткуда. Нереально.

Коля задумчиво проводил взглядом самолёт-наблюдатель заклятых друзей.

— Ладно! Хватит мотать нервы этим ласточкам. Три месяца летают! Топлива извели… Раз задача невоенная, снимаемся и тихо ползём на базу, будете там младенца выхаживать. В глубокой государственной тайне. Нечего им прятать своих зелёненьких космонавтов. У нас тоже есть зелёный, постарше их уродцев. Не говоря о скафандре.

А зелёный малыш всё стучал: «топ-топ — топ — топ-топ». Разумел он под этим «папа», да вот беда, все эти отцы такие непонятливые…

Ирина Маракуева

ОДНА В МИРЕ ПТИЦА

Она была пепельно-розовой, его мечта. Она струилась по дереву манго, огибая его по крутой спирали, цепляясь алыми коготками всех шести ног и руля длинным хвостом с веером на конце. Ближе к вершине ей стали мешать ветви, и она обхватывала их крыльями, вставляя конечные крыловые пальцы в ямки коры, взмахивала телом, словно гимнаст, и кувырком перебрасывалась на ствол. Вот она добралась до плодов, чуть недозрелых, ещё полупрозрачных и алых, как её коготки, и одним движением оторвала толстую плодоножку от ствола. Круто загнутые ресницы прикрыли сапфировые глаза; зубастый, широкий, словно у утконоса, клюв сжал плод и быстро-быстро застучал, оббивая твёрдую корку. На Аркадия посыпались острые крошки коры, и он похвалил себя за предусмотрительно надетые очки-консервы. Не видать бы ему иначе света белого. А так только шлем и куртка истыканы осколками.

И манго здесь было не манго, и птица была не птицей. Так их назвали жители, что очень не любили чувствовать себя чужими на этой планете, в этом раю. Планету постеснялись назвать «Раем» или «Эдемом», сохранили обычную практику названия небесных тел по имени открывшего их корабля, а потому имя планеты было «Воркута». Жители называли её Воркота и даже объясняли, что лес всегда ворчит, вот, мол, почему… Стыдно же. Штампованное имя для единственной из тысяч открытых планет, что оказалась пригодной для заселения, потому что сдавалась по типу «всё включено»: обеспечивала пропитание из своих собственных ресурсов. Земля с наслаждением сбросила с себя груз избыточного населения, а леса Воркуты прорезали проплешины человечьих построек.

Манго кормил людей, и лишь прихоти аппетита заставляли производить что-либо ещё. Не растительное: в почве Воркуты ничто не прорастало, кроме манго, но завезённые животные благоденствовали на плодах, как и человек. Только вот пернатые конкуренты иногда поедали плоды с особо полюбившихся деревьев, и люди начали охоту на птиц.

Странная то была охота: лишь две тушки достались музеям, серо-фиолетовые и сухие. По птицам стреляли, но не находили подстреленную добычу. Ловили — но ловушки оказывались пустыми.

Птицы стали встречаться всё реже, и тогда выяснилось, что семена манго прорастают лишь после обработки в желудках птиц. Была паника, но какой-то самоучка нашёл рецепт жидкости для обработки семян, и паника улеглась. Всё в порядке, птицы и не нужны вовсе. Без них можно обойтись.

Несколько последних лет Аркадий не получал сообщений о встречах с птицами. Он-то прилетел сюда с Земли ради них и теперь маялся бездельем и тупо ждал. Надежда, говорят, умирает, хоть и последней. И она умерла. Аркадий собрался домой, готовясь к омерзительно долгим годам перелёта, когда ему сообщили об этой птице. Вроде, встретили её в горах…

Он полз по скалам, как искомая птица, — цепляясь четырьмя (к сожалению, всего четырьмя) конечностями и кляня местных жителей, что не сочли возможным рисковать жизнью ради «паута». «Паут», говорили они, кровь пьёт из людей, потому и красный. И нечего в его логово лезть. Всё равно не убьёшь.

«Логово» он нашёл по алым осколкам кожуры манго. Когда плоды давят под прессом люди, кожура рассыпается беловатой пылью, состав которой так никто и не удосужился определить — и без того плоды давятся отлично. Никто никогда не видел ядра. Из-под пресса вытекает красное пюре, его фильтруют и используют — вот и вся кулинария. А птицы кололи кожуру на сверкающие осколки, и вот теперь Аркадию удалось разглядеть целое ядро в зубах «паута» — оно походило на красную желатиновую капсулу с тенями семян внутри. Миг — и зубастая пасть раздавила ядро, зубы заскрипели, перетирая орешки, и птица довольно ухнула, раскрыла слегка безумные лазоревые глаза и уставилась на Аркадия.

— Не уходи, — мысленно попросил он. — Дай мне на тебя полюбоваться. Ты прекрасна.

Странное шевеление внутри головы дыбом подняло волосы на темени, голова словно распухла, и свободный ранее шлем сдавил виски.

— Ухожу, — прозвучал его собственный мысленный голос. — Вот дождался тебя, теперь уйду.

Аркадий потряс головой и спросил вслух:

— Ты последний?

Голова снова загудела, теперь не так сильно.

— Последние ушли, я вернулся.

— Поесть? — тупо спросил Аркадий, отказываясь верить в очевидное: птица с ним говорила.

Мозг засмеялся. Вместе с Аркадием: смех щекотал.

— Я пришёл сказать тебе, что мы отдаём вам свою планету. Нам легче искать пристанище, мы больше приспособлены к Космосу. А вы ещё незрелы и беспомощны. Мы знаем цену, что вы заплатили за нашу планету. Это — единственная идея, что обуревала многие ваши поколения. Эта цена безмерна, потому что вы почти остановили вольную мысль ради броска в Космос. Может быть, здесь вы вернёте иные цели и начнёте иную эволюцию… Да измените же, наконец, принцип движения в пространстве!