Зеленое золото - Освальд Тооминг

А там, в противоположном конце, шагают колхозницы. Им по душе пионерская песня, многие подпевают ей, хоть и не знают слов. Им уже стало жарко от быстрой ходьбы и от солнца. Пестрые платки скинуты на плечи, и весенний воздух ласково овевает лица.

Все направляются к туликсаарескому лесничеству. Так договорились: в воскресенье, в девять утра, — у лесничего. И вокруг дома Реммельгаса столпилось столько народу, словно тут открывалась ярмарка.

Михкель еще чуть свет приехал из Сурру на телеге, доверху нагруженной еловыми хлыстиками, вырытыми на откосах канав. Теперь они с Анне раскладывали их по корзинам. Пальцы Анне покраснели от сырой земли и острых иголок, и она время от времени дула на них, будто они замерзли. Подует и опять примется за работу, быстрая такая, проворная — руки так и мелькают. И нет-нет, да и поглядит по сторонам, словно ищет кого-то.

Девушка не прервала работу, когда увидела рядом с собой лесничего. Тыльной стороной руки она отбросила упавшие на глаза волосы и поправила съехавшую на лоб вязаную шапочку.

— Поздравляю! — крикнула она громко, потому что рядом пели пионеры. — В Туликсааре никогда не собиралось столько народу.

— Спасибо! — крикнул в ответ Реммельгас. — Вас это радует?

Анне положила в корзину охапку саженцев и помедлила, прежде чем взять новые.

— Радует, — ответила она горячо и кивнула. — Ведь как посмотришь на иную незасаженную вырубку, так прямо плакать хочется. Все равно как заброшенное поле. А что это вы на меня так смотрите?

— Смотрю, все ли еще вы Анне из Сурру или нет, — тихо ответил Реммельгас. — У меня такое чувство, будто вижу вас нынче в первый раз.

— Так оно и есть!

— Не понимаю…

Анне схватила с телеги новую охапку саженцев и, укладывая их в корзину, что-то ответила, но Реммельгас не расслышал слов, потому что сзади его окликнули.

— Я не расслышал, — сказал он Анне.

— Вас зовут, — рассмеялась она в ответ.

Реммельгас обернулся. Оказалось, что он нужен Килькману, кюдемаскому леснику. Того вызвали сюда, как и всех остальных лесников, чтобы руководить работой одной из посадочных бригад. Бригадирами назначили также и рабочих лесничества — либо из наиболее опытных, либо из тех, кто хорошо себя показал на курсах по лесоводству, организованных Реммельгасом. Последних было немало.

Угрюмый и как будто даже рассерженный Килькман позвал лесничего в дом. Он почему-то прятал свою левую руку, но Реммельгас успел разглядеть на ней длинную багровую полосу.

В конторе сидел развалясь Питкасте. Он обвис, будто мешок, голова его упала на плечо, длинная рука неравномерно покачивалась, точно маятник испорченных часов. Килькман кое-как заставил пьяного очнуться, но попытка поставить его на ноги ни к чему не привела. Лицо Питкасте было бледным, глаза опухли, волосы растрепались. Он долго щурился, прежде чем узнал лесничего. Попытался подняться, но затем, отказавшись от бесплодных усилий, промычал:

— В стельку! Объездчик Питкасте нализался, как свинья. — Он взмахнул руками, словно мельница крыльями, и заорал: — Прочь! Все прочь! Оставьте меня в покое, я объездчик Питкасте. К дьяволу, провалитесь вы к дьяволу!

И он снова сник. Килькман позвал на помощь несколько человек, барахтающегося объездчика схватили за руки и за ноги и поволокли в ригу. Сделав еще одну отчаянную попытку подняться на ноги, Питкасте наконец растянулся на соломе и вскоре его громкий храп возвестил о том, что он заснул.

Хмурый Реммельгас столкнулся в дверях с Таммом.

— Я, кажется, пришел позже всех? — спросил Тамм. — Это первый раз в моей жизни.

— Ты ведь не собирался приходить? — удивился лесничий.

— Да вроде не собирался. Но вышло, понимаешь, так, что только отослал я к тебе женщин и ребят, только отправил мужиков в поле, как вздумалось мне зайти в контору. Захожу туда, и первое, что вижу, — это план нового скотного двора. Тут меня, словно молотком по башке стукнуло: разрешения-то на порубку я из лесничества не взял.

— Сегодня воскресенье, лесничество закрыто.

— Да я не об этом… Подумал, понимаешь, о порубке и сразу вспомнил, что у вас тут сегодня затевается. Ну и не усидел на месте, вскочил на велосипед и давай к вам, за своими следом. И вроде не очень опоздал? Так ведь? Ну, говори, за что браться.

Реммельгас объяснил, куда ушел народ из колхоза «Будущее».

— Назначаю тебя начальником над твоими. Смотрите, чтоб не осрамиться.

Люди быстро сгруппировались и двинулись к своим рабочим местам. Многолюдная пестрая вереница растянулась вдоль просторной вырубки.

Нугис раздал последние корзины саженцев. После этого он разогнул спину, впервые за все это горячее утро погладил свои усы и вопрошающе взглянул на лесничего.

— А где мое место?

— Возьмешь на свое попечение вырубку слева, то есть будешь руководить посадкой. А назначенный туда линкаэвуский объездчик займется севом.

Нугис потянул себя за ус.

— Почему же я, а не он?

Нугис ничего не знал о богатырском сне Питкасте, и Реммельгас, решив, что не стоит пускаться в объяснения, сказал ему:

— Ты постарше, у тебя побольше опыта. — И добавил шутливо: — Итак, лесник Нугис, приступайте к выполнению задания. Шагом марш!

Нугис неуклюже приложил к фуражке перепачканную руку, вскочил в телегу, и та, подпрыгивая на корнях, покатила налево.

Работа началась.

Заяц выскочил из кустов, проскакал несколько шагов и, насторожив уши, прислушался. Каменка взволнованно запрыгала по куче хвороста, маленькая и юркая, словно шпулька швейной машины. Пустая, мертвая, охваченная тишиной вырубка ожила. Вдруг послышались громкие голоса, зазвенел смех.

Появились люди, которые тянулись друг за другом гуськом. Школьники сеяли. Они шли парами: один сыпал из горсти семена, другой сгребал граблями взрыхленную землю. Колхозникам была доверена посадка: один продавливал колышком лунку, другой отряхивал нежные корни саженцев и осторожно опускал их в ямку, которую первый снова тем же колышком заделывал. Казалось, что все это проще простого, — сажать капусту или помидоры раз в десять сложнее! Ни у кого даже не хватало терпения выслушать толком инструкции. Но вскоре выяснилось, что лесникам приходится многому учить людей, приходится частенько самим браться за посадку и показывать, как надо опускать саженцы в землю, чтоб не помять корней, как заделывать лунку поплотнее, чтоб хлыст не шатался, и на какую глубину следует его опускать.

Реммельгас, совершая обход, дошел до участка Нугиса. Старик поспевал всюду, где в нем нуждались: одному что-то показывал, другого поправлял, третьего посылал за хлыстами, четвертого учил, как расправлять корни и правильно опускать их в лунку, и еще успевал поглядывать, прикрыты ли от солнца нежные корни саженцев. Бегая по всей вырубке, во все вникая, он порой замечал, что иной присел в сторонке, чтобы передохнуть, да так и оставался там. Тогда старик отпускал такую ядовитую шуточку, что все за животы хватались, а ленивец, вообразивший себя участником увеселительной воскресной прогулки, стыдливо возвращался на свое рабочее место. Когда же Нугису казалось, будто все наконец в порядке, то он еще раз, обведя взглядом всю вырубку и разгладив усы, сам брал колышек и принимался за посадку.

Реммельгас подошел к Анне. Девушка увидела его и разогнулась, держа на отлете перепачканные в земле руки. Он показал на ее отца.

— Нугис-то чувствует себя сегодня, словно Кирр в воде.

Девушка кивнула. Разогнулся и ее напарник, молодой парень, у которого, видно, уже заныла спина.

— Это лучший день в жизни отца, — сказала Анне. — Уж сколько раз он жаловался: когда же наконец ле́са будут сажать столько же, сколько снимают. Он давно уж потерял на это надежду… Пытался он у себя в Сурру угнаться за топором и пилой, да разве одному это под силу? Последние две недели он почти не спал. Вы с вашими разговорами о ста двадцати гектарах совсем старика свихнули. Он по ночам о нынешнем дне бредил — я сама слышала. И так, бедняга, исхудал, что уж ничего от него не осталось: только нос, да усы, и вечная его трубка.

— Да что вы? А мне он, наоборот, кажется таким юным и бодрым, как никогда. И вы тоже.

Прежде чем Анне успела ответить, лесничий торопливо добавил:

— Вы что-то сказали о себе, а я не расслышал.

— Не всякое говорят по два раза.

— Но если я так любопытен?

— Много будете знать — скоро состаритесь. Да я и не сказала ничего интересного. — Она оглянулась назад и схватила корзину с саженцами. — Заболталась я с вами и совсем от других отстала.

И бросила своему молодому подручному:

— Ну, взялись! — Уже наклонившись, она сказала лесничему: — Председатель колхоза на пятках у меня сидит, никак его не обгонишь.

Тамм использовал задержку Анне и, подзадоривши свою помощницу, курносую девушку, сильно продвинулся вперед. Воткнув колышек в землю, он сказал Реммельгасу: