Королевская пешка (СИ) - Буланова Юлия

— Она моя, — Если бы взглядом можно было сжечь, от Эстерази остался бы лишь пепел.

— То есть я сейчас сцену ревности наблюдал? Ты, вообще, услышал, о чем я тебе говорил? Твоей жене, которая ведет не менее изматывающую войну в тылу нужны друзья, союзники и грамотные подчиненные. Или ты думаешь детские дома и центры реабилитации появляются сами по себе? Так я тебя разочарую. В бюджет было заложено в два раза меньше средств на постройку и реорганизацию данных заведений, чем нужно. Яра понимала в отличие от нас всех, что сколько бы не было внесено в прогноз, понадобится больше. На нее как не идиотку смотрели, когда она заставляла вводить в приютах программу натурального хозяйства. Как такое может быть, что дети окажутся отрезанными от линии обеспечения? Но в приюты, рассчитанные на сотню детей вынуждены были принимать всех сирот. А по документам их может быть лишь определенное количество. Но не на улицу же их выбрасывать. Тебе знакомо слово «бюрократия»? Так вот, в нашем княжестве ее развелось больше, чем следовало. И обеспечение приютам выделяется не по фактическому числу воспитанников, а по нормативу на данное учреждение. Эти дети не голодали лишь по той причине, что твоя жена добилась того, что в подвалах у них развернули грибные фермы, а в оранжереях вместо цветов начали выращивать петсай и латук. Ой, да с кем я сейчас разговариваю?!

— Со своим господином.

— А вот тут я бы поспорил. Клятва дана кому? Ее сиятельству. Старший офицер из ближнего круга княжны становится главой ее охраны. И защищать ее я не просто имею право, а обязан. Ото всех. Включая и тебя. Но это не делает нас врагами. Мы же оба желаем ей добра?

— Разумеется. — сквозь зубы процедил княжич.

— Да успокойся ты уже. На нее, как на женщину я не претендую. Яра слишком… правильная. Ты ведь не любишь ее и не сделал ничего, чтобы твоя жена могла полюбить тебя. А она все равно считает, что должна тебя любить, пусть и не признается в этом даже себе самой. Ее не сложно сделать счастливой. Просто покажи, что тебе не плевать на нее и ребенка.

— Я ее люблю, — в голосе Энираду была твердость гранита.

— Хорошо, если так, но на мой взгляд, ты считаешь ее своей. Как какую-то вещь. А она заслуживает большего. И это я на нее не претендую. Но не сомневайся, однажды появится мужчина, очарованный ею настолько, что тебе придется доказывать право на ее верность. Буду рад на это посмотреть. – Лель нагло усмехнулся и коротко поклонившись, произнес традиционное. – Честь имею.

А после Эстерази чеканным шагом вышел из штаба, где велась эта странная беседа. А княжич вдруг вспомнил отчего его так раздражал молодой офицер, которого он до недавнего времени не мог отнести ни к друзьям, ни к врагам.

Часть 17

"

Изумрудный мост" оказался странным местом. Вроде бы война вот – в нескольких световых минутах. Но нигде: даже в защищенном тысячу раз княжеском дворце я не чувствовала себя так легко и спокойно.

Может потому, что опасность была где-то там за бронированной обшивкой базы. Угрозы от людей, здесь обитающих я не чувствовала. Тогда как главная резиденция талийских правителей казалась тихим омутом, полным чертей. Вот вроде бы чего мне бояться? А интуиция просто вопит: беги, прячься и не доверяй никому.

Лель с Ладой стали исключением. Но потенциально-опасных субъектов было в разы больше. К тому же ребята охраняли мой покой исключительно днем. А ночью страхи всегда берут вверх над иррациональной верой в то, что все будет хорошо.

Раду проводил со мной довольно мало времени. Но когда мог, отрывал у сна час на дорогу ко мне. Мы мало разговаривали. В основном, муж целовал меня, затем уделял внимание малышке у меня в животе, рассказывая, какая она будет умненькая и красивая, и как он ее ждет, обещал ей пару-тройку братиков или сестричек, чтобы было с кем играть, а потом отрубался на пять-шесть часов.

Я никогда не спала в кольце его рук. Подсмотренная в мелодрамах сцена, где она дремлет у него не плече столкновения с суровой действительностью не выдержала. Дернуло же попробовать. У меня так затекла шея, что я потом два дня голову повернуть не могла.

Мне было там так спокойно…

Но все хорошее рано или поздно кончается. Этот месяц тишины пролетел гораздо быстрее, чем хотелось бы.

Энираду снова бессовестно врал, что война скоро закончится и все будет просто замечательно. А я послушно кивала, обнимая его за шею и пряча слезы. Оба мы понимали, как все обстоит на самом деле. Война, которой не виделось края, разучила верить в чудеса. Но это было единственным, что каждый из нас мог сделать чтобы не бередить незаживающую рану.

— Береги себя и ребенка, — сказал он, провожая меня.

— Вернись к нам живым. Пожалуйста.

— Не реви! – Раду крепко прижал меня к своей груди, игнорируя любопытные взгляды сотрудников станции и своей маленькой свиты, выполняющей роль телохранителей.

— Не буду, — шмыгнула я носом до боли закусывая губу.

— Люблю тебя. Веришь?

— Да.

— Вот и хорошо.

Не знаю почему не сказала, что тоже его люблю. Наверное, ему бы было приятно это услышать. Но в моем «да» было уже довольно лжи. Только почему тогда Лелю пришлось буквально отрывать меня от Энираду? Мне отчего-то стало совершенно невозможно его отпустить. Как будто бы он дымом растает, стоит только разорвать объятия.

Я плакала, наверное, сутки, не в силах взять себя в руки. Эстерази видя мое не самое адекватное состояние, нервничал. А ему это состояние противопоказано. Звереет он, становясь злым, как цепной пес. Ладка же разрывалась, не зная, то ли меня по головке гладить, то ли всех окружающих от напарника спасать. В результате, на следующий день моя фрейлина притащила нас в спортивный зал, выгнав всех, кто там ошивался. Меня посадили на скамейку, а парня отконвоировали на площадку для спаррингов. Потом воинственная дева объяснила, как мы ее достали. Причем каждое слово она подкрепляла ударом или подсечкой.

— Яре с ума сходить простительно. Гормоны у нее. И стресс. А ты чего тут устроил? – завершила Лада свою обличительную речь, садясь на маты.

— Прошу меня простить, — выдавил из себя слегка побитый Лель и торопливо вышел из зала.

— Идиот безответственный! – Полетело в закрытую дверь. Ему в лицо она такого бы не сказала. И не потому, что не хотела портить отношения с товарищем. Парень ей нравился. Но она почему-то вбила себе в голову, что вся эта романтическая чушь не про для нее. У телохранителя и по совместительству секретаря княжны есть лишь долг и служение. А любовь… она для миниатюрных красоток не способных добиться в этой жизни ничего.

Видимо в ранней юности кто-то хорошо потоптался по ее самолюбию. Подростки часто бывают жестоки по отношению к тем, кто отличается от них внешне или внутренне. Вот и моя любимая фрейлина ушла в глухую оборону. Я надеялась, что со временем она перестанет быть столь категоричной. Любые перегибы, в какую бы сторону они не были бы направлены, не делают людей счастливее.

Также, ни к чему хорошему не могло привести наше месячное отсутствие при дворе. Мои подчиненные, почувствовав вкус свободы, устроили разброд и шатание.

В госпиталь ездила только Данна. Но не потому, что таков был мой приказ. Просто там ей нравилось. Девчонка отчаянно нуждалась в том, чтобы приносить пользу и получать за это одобрение.

Остальные брали пример с приближенных княгини и вовсю окунулись в светскую жизнь. Блистать в светских салонах им нравилось гораздо больше, чем посещать приюты и разрабатывать социальные проекты. Впрочем, ожидать от этих стрекоз чего-то иного было верхом наивности.

Настораживало другое. Несколько из них вдруг захотели со мной дружить. Стали до того учтивы и доброжелательны, что становилось не по себе. Мне в их присутствии есть и пить было боязно. А они мне при любом поводе про компетентность и профессионализм дворцовых медиков рассказывали. Причем так настойчиво, что даже Лель нервничать начал.