Варяг - Марина Александрова

Но в этот раз остался Эрик с милой, и оба знали – это последняя ночь любви, что до свадьбы им отпущена. Будут и потом встречи, сладкие поцелуи да горячие ласки, но такими, как сейчас ни Эрик, ни Лаура уж не будут никогда.

Утром Эрик уехал, когда Лаура еще спала. Он не стал будить ее – только-только ведь глаза сомкнула! Поцеловал на прощанье и решительно пошел к дверям. Долгие проводы – лишние слезы. Так говаривал его отец, а он-то знал в жизни толк.

ГЛАВА 24

В старой христианской церкви, еще при великой княжне Ольге выстроенной, было душно. Народа сюда набилась тьма – многим восхотелось посмотреть, как князь Владимир выдает свою племянницу за воеводу!

В полумраке мерцали свечи, истекая восковыми слезами, сладко благоухал ладан. Священник-грек громко читал молитву, но мало кто слушал непривычно звучащие слова чужого языка. Все смотрели на жениха с невестой, и странен был их вид – прекрасная девушка в цвете юности, бледная, как полотно, и суровый мужчина, без тени радостного волнения на лице.

Как идол, стоял Эрик, и чувства заснули в его груди. Как готовился он к этому дню, как приучался бороться с бурей отчаянья, тоски, горя – и вот теперь ничего не чует, кроме желания поскорее выйти на воздух из здешней сутолоки и духоты.

Многие взоры обращены были на князя. Вот у кого на лице светилась радость! Породнился он с воеводой, привязал его к себе кровными узами. И раньше-то не было преданней слуги, а теперь и вовсе прикрепится он к князю своему душой и телом.

И рада была мать Эрика. Так недавно приняла она крещение, а уж стала истовой христианкой. Теперь неподдельной радостью лучилось ее лицо. Сын венчается в церкви, по установленному обряду, да не с оборвашкой своей – с племянницей самого князя Владимира! Честь-то какая, Господи!

Одно только омрачало ее ликование – дошла до нее, хоть и с опозданием, весть о рождении внука. Повинуясь зову крови, засобиралась она было взглянуть на него, да опомнилась, остановилась. И хочется, и колется – как это к сыну с повинной являться? Не могла себе этого позволить гордая женщина. Теперь-то, конечно, все равно – будут у сына еще детки от этой знатной красавицы, и не придется через свой норов переступать, чтоб понянчить их. А все ж жаль, что на того не взглянула – хоть и робичич, а все ж родная кровушка...

Служба подходила к концу. Вот уж длиннобородый греческий священник подал на подносе кольца. Эрик взял тонкое колечко заледеневшими, несмотря на духоту, пальцами. За их спинами зашептались, подскочили две девы и сорвали с невесты полупрозрачный покров. Мстислава подняла голову, и Эрик дрогнул – почудилось ему на минуточку смуглое лицо, зеленые глаза, каких в свете больше нет... Колечко выскользнуло из рук и зазвенело-запрыгало по каменным плитам.

Эрик слышал вздох, пронесшийся по церкви, и великое смущение сковало все его члены. Мстислава же была по-прежнему спокойна. Равнодушно следила она, как поднял варяг кольцо, как дрожащими руками надел его на пальчик невесты. Так же спокойно окольцевала она жениха. Эрик не помнил, как завершился обряд – очнулся только под радостный звон колоколов, но тревожным набатом откликнулся он в его сердце.

Праздновалась свадьба в княжеском тереме. По обычаю не полагалось молодым вкушать вина и пищи, и сидели они рядом, сложив руки на коленях. Но чрез малое время кликнул новобрачного князь и, уведя в дальнюю горницу, налил ему кубок хмельного меду, а за ним еще один, и еще... «Для храбрости», – сказал князь, и Эрик вернулся за стол пьяный в дым. Но храбрости не прибавилось у него: взглянув на молодую жену, припомнил он слова священника – навеки она дана ему, навеки, пока смерть не разлучит их, а потом придется соединиться им на небесах, под строгим взглядом христианского бога...

А народ вокруг ликовал, и мед лился рекой. И сам князь был весел, таким уж давно не видели его. Жена его, княгиня Анна, смеялась и хлопала в ладоши, забавляясь необузданным весельем русичей.

Нескончаемой казалась Эрику эта мука, но за великую радость счел он, когда пришла пора молодым отправляться спать-почивать. Вслед им неслись лихие шутки и соленые припевочки – да нельзя обижаться, обычай таков. Только Мстислава слегка зарозовела, но и она смутилась меньше, чем обычно новобрачные смущались. Провожаемые возгласами, прошествовали молодые в сани и понеслись сквозь снежную мглу в свое гнездышко.

Около терема их встречали, снова осыпали льном и хмелем, пели песни во славу новобрачных. Мстиславу повели наверх, в опочивальню – готовить к первой ночи, а Эрик, предоставленный сам себе, метнулся в трапезную с единственной мыслью – напиться, напиться до беспамятства.

В трапезной горел огонь, на лавке, сжавшись в калачик сидела Хельга. Эрик остановился, словно споткнувшись, а потом припомнил – не пошла Хельга на свадебное пиршество, отговорилась девичьей немощью. Удивленно вскинула она на брата глаза.

– Жаждешь, брат?

Тут только он увидел перед ней на столе кувшин греческого вина, серебряный кубок, раскрошенный ломоть хлеба. Негоже было девке баловаться хмельным зельем, но Эрик смолчал – да и что он мог сказать?

– Жажду, – ответил он хрипло. Наполнил кубок до краев, осушил его и сел на скамью.

– Худо мне, сестра. Сердце изныло, мочи нет. Идти теперь к ней, миловать ее, когда дай волю – убил бы своими руками! И знаю, что нет за ней вины, пошла она за меня не своей, а княжьей волей, а все равно...

– Ох, брат, поздно теперь казниться, – вздохнула Хельга. – Ну, да авось стерпишься. Красивая она, очень красивая.

– Не вижу я ее красоты, не замечаю. Холодом от нее веет как от могильной ямы, и боюсь я сестра, упасть туда, ведь обратно мне ходу не будет!

– У тебя и сейчас его уже нет, – снова не удержала тяжелого вздоха Хельга. – Да что уж теперь делать. Дело сделано...

– А Лаура там одна, – вдруг ни с того ни с сего произнес Эрик. – Была б она здесь – усадил бы на колени и баюкал-утешался...

– То-то пошло бы сейчас веселье! – фыркнула Хельга, и Эрик понял, что она под хмельком. – Как бы они с твоей снежной женушкой поладили? Не след им в одном терему быть, и верно ты сделал, что любушку в деревню услал.

Горькую обиду услышал Эрик в речах сестры.

– Прав я был, да. И сам это знаю, только легче от этого мне не станет!

– Долго еще тебе легко не будет, – сухо ответствовала Хельга и зло усмехнулась. – Ступай, ступай к молодой жене. Заждалась, поди.

И снова не нашелся что ответить Эрик на сестрину дерзость. Вздохнул только и направился из трапезной наверх, к опочивальне.

Мстислава ждала. Покоилась на пышном ложе, на высоких, лебяжьего пуха перинах, но в душе ее покоя не было.

Какова-то будет ее замужняя жизнь? Не видать, чтоб супруг нежными чувствами полыхал. А вот она, Мстислава, хоть и вида не кажет, но люб ей красавец-воевода. Может, кабы показала, растопила бы его сердце. Да как это сделать? И стыдно, и вот еще вести дурные...

Не раз и не два нашептывали Мстиславе, что пока она родных навещала, видели на улицах ее нареченного в возке со смуглой красавицей. Кто она такова была, не сказали – да видели вместе с ними разок толстощекую, круглолицую мамку с младенчиком на руках. Поначалу не верила Мстислава досужим разговорам, но после стала призадумываться не на шутку. Слишком многие ей об этом сказали – что им за корысть? А уверившись до конца в вероломстве нареченного, возгорелась лютой злобой к этой женщине, еще имени ее не зная. Да и жених хорош – раскатывает с любушкой по городу, всем на потеху. Кто она такая, откуда взялась? Почему Эрик на ней не женился, коль она ему так дорога? Ведь ни временем, ни делами, ни добрым именем не поскупился ради нее?

Так страдала она в неведении и, наконец, не выдержав муки, решилась на дерзость великую – обратилась с таким вопросом к князю Владимиру.

Долго молчал князь, покусывая ус.

– Сие к тебе касания не имеет, – наконец ответил он.

– Как так не имеет? Мне ведь с ним под венец идти! – лишившись покоя, вскричала Мстислава.

– Не шуми. Эта женщина не соперница тебе, и на пути твоем не встанет. Более тебе знать не надобно, девка.

– Но почему?..

– Не спрашивай более, – отрезал князь.

Так и ушла Мстислава ни с чем.

И вот теперь, в опочивальне, когда оставили ее прислужницы, оглядела она все вокруг. Если женщина здесь жила, след от нее, беспременно, останется!

И не ошиблась. Уже улегшись, углядела у изголовья темную нишу, в которой словно блестело что-то. Набравшись храбрости, сунула туда руку, и вот он – след.

Смарагдовый браслет неописуемой красы лежал на ее ладони. Как ни была Мстислава раздосадована и опечалена находкой, не могла не подивиться тонкой работе, дивной огранке камней. Долго любовалась украшеньем, потом примерила на правую руку. Чуть узок оказался браслет – малость не сошлась золотая застежка у тонкого запястья. «Тонкие у меня руки, а у нее, видать, еще тоньше», – подумалось Мстиславе, и она горько заплакала. Плакала, пока не заснула от изнеможения, а пробудилась от звука шагов. Кто-то шел по ступеням, и Мстислава, наскоро протерев глаза, красиво облокотилась на подушки – встретить супруга.