Трапезундская империя и Западноевропейские государства в XIII–XV вв. - Сергей Павлович Карпов

1448 г. внес минимальную сумму[789]. Такое же положение было у епископа Солдайи (Сурожа) в 1393 и 1432 гг.[790] И лишь — сам латинский патриарх Константинополя платил, вступая в должность, высокий налог — 1150 флоринов[791]. Это сравнение показывает, что даже в конце XIV — начале XV в., когда латинская колония в Трапезунде испытывала хронический кризис, она оставалась крупнейшей по доходности резиденцией католического епископа на Черноморье. Правда, эта доходность достигалась за счет поступлений не от широких слоев местных жителей, а лишь от иностранных купцов и поселенцев; Именно поэтому абсолютная величина дохода и представляется нам значительной.

Связи с Трапезундской империей приобрели для папства особое значение с 30-х годов XV в., когда началась подготовка к вселенскому собору, на котором предполагалось восстановить единство церквей. Вероятно, уже в 1433 г. папа обратился с предложением об унии к трапезундскому императору[792]. В Константинополь был отправлен папский легат Кристофоро Гаратони. В ходе его переговоров с Иоанном VIII Палеологом было решено созвать собор в столице Византии[793]. Описывая этот успех, Евгений IV в своих посланиях «отцам» Базельского собора[794] и своему легату на нем отметил как значительное событие согласие «возлюбленнейшего во Христе сына, трапезундского императора и его многочисленных подданных» принять участие в организации предстоящей церковной ассамблеи[795]. Императорский титул восточного правителя, преувеличенные слухи о его богатстве и могуществе способствовали утверждению цели Евгения IV: доказать противникам свою возможность созвать подлинно вселенский собор и тем самым дискредитировать оппозицию в Базеле. Но интерес папы к участию Трапезунда в унии был вызван и более глубокими причинами: в империи имелась значительная латинская колония, латинская епископия, для которых вопрос об унии не был праздным. Принятие унии Трапезундской империей открывало новые возможности для расширения миссионерской деятельности в Персии и Малой Азии. Кроме того, папа не мог не знать о значительности места трапезундской митрополии в ряду православных церквей, на это папам указывали и сами византийские императоры[796].

В ответе (если признать его подлинным) на письма Евгения IV трапезундский император выражал согласие лично принять участие в работе собора и рассмотрении догматических вопросов[797].

В 1436 г. подготовка к собору уже шла полным ходом. На этот раз инициатором приглашения представителей всех православных церквей была Византия. Из Константинополя в Трапезунд и Ивирию отправился византийский дипломат латинофил Андроник Ягарис. Ему было поручено собрать к марту — апрелю 1437 г. в столице Византии их представителей на собор[798]. Может быть, в составе этого посольства был и Виссарион Никейский, написавший около 1436 г. свой Энкомий Трапезунду[799]. Вскоре в Константинополь прибыли трапезундский митрополит Дорофей и посол императора Макродука[800]. О принятых для созыва собора мерах узнали через своих послов и через папские буллы члены Базельского собора, также проявлявшие заинтересованность в переговорах с Константинопольским патриархатом и с трапезундской церковью, в частности[801].

Итак, совместные усилия византийской и папской дипломатии обеспечили участие трапезундских представителей в Ферраро-Флорентийском соборе. Но чем объяснялась заинтересованность самого Трапезунда в заключении унии? Уже Я. Фальмерайер отметил, что Великие. Комнины, как и Палеологи, рассчитывали на помощь Запада в борьбе с турецкой угрозой[802]. Но в Трапезунде задача сопротивления османам еще не осознавалась как основная[803]. Более важным тогда было упрочение отношений трапезундской и византийской церквей. Первая заняла почетное и устойчивое положение в Константинопольском патриархате, но зато и втягивалась во все акции последнего[804]. Укрепление межгосударственных отношений Византийской и Трапезундской империй усиливало этот фактор. Недаром, как сообщает Сиропул, Иоанн VIII Палеолог, оценивая силы православных перед началом собора, на первое место поставил Трапезунд, затем — ивиров, черкесов, мингрелов, готов, русских, влахов, сербов, жителей островов, паству восточных патриархов, христиан Эфиопии[805].

Мы не будем останавливаться на ходе и результатах Ферраро-Флорентийского собора — они достаточно хорошо известны[806]. Рассмотрим лишь три основных вопроса: о месте трапезундских представителей на соборе, об их позиции в дискутируемых вопросах и о последствиях унии для Трапезунда[807].

Уже до начала собора митрополит трапезундский Дорофей, являясь locum tenens митрополита Кесарии, получил наиболее почетное место среди греческих митрополитов вселенского патриархата[808]. Это отмечено в греческих и латинских источниках с описания самого момента прибытия греков на собор[809]. В наиболее торжественных актах на соборе, в совете у императора и патриарха Дорофей трапезундский неоднократно возглавлял список греческого духовенства, уступая лишь митрополитам, представлявшим патриархов Антиохии, Александрии и Иерусалима[810]. Таким же было его место и при подписании соборного определения 1439 г.[811] В числе весьма немногих архиереев, которые должны были ехать из Феррары во Флоренцию вместе с императором, первым был назван Дорофей[812]. Трапезундский митрополит являлся основным кандидатом на патриарший престол (вместо умершего во время собора Иосифа II)[813].

Все это показывает, что теоретически трапезундский архиерей занимал на соборе весьма высокое положение. Однако он не стал видным деятелем ни одной из боровшихся там партий. После начала переговоров в Ферраре, когда дискуссии зашли в тупик, среди греческих епископов и у самого патриарха было намерение возвратиться в Константинополь, тем более, что распространялись слухи о предстоявшем весной походе войск султана на столицу. С целью склонить императора на свою сторону патриарх избрал ряд важнейших митрополитов во главе с трапезундским. Но Дорофей упорно отказывался принять участие в переговорах с императором, ссылаясь на подагру. После настоятельных просьб он уступил. Эта встреча вызвала гнев императора на «первенствующих архиереев» (κατά των πρώτων άρχιερέ ων)[814]. Затем трапезундский митрополит был участником секретных переговоров греческой и латинской комиссий, обсуждавших догмат об исхождении св. духа. Переговоры не дали положительных результатов[815], и 2 июня 1439 г. Иоанн VIII запросил мнения всех членов делегации о путях преодоления разногласий для скорейшего заключения унии. Дорофей трапезундский вновь сказался больным и не согласился на письменное голосование, несмотря на многочисленные просьбы императора и патриарха[816]. Однако в конце концов под их давлением Дорофей присоединился к мнению греческого большинства принять латинский символ веры[817], участвовал в диспуте четырех греческих архиереев с папой по различным вопросам вероучения[818], а также в составе почетного греческого посольства из 10 архиереев присутствовал при подписании акта папой[819]. Но трапезундский митрополит был категорически против предания анафеме отвергнувших унию, заявив: «Достаточно того, что свершилось дело, на которое, как я полагаю, не следовало