Царьград. Гексалогия - Андрей Посняков

Как вот сейчас…

Господи, Господи… Не допусти, а?

От нечего делать – и чтобы отвлечься от разных тревожных мыслей – молодой человек принялся украдкою наблюдать за турчанкой. И вдруг показалось, что и она наблюдала за ним! Причем разглядывала нахально, пристально, ничуть не стесняясь. А чего стесняться‑то – из‑за вуали‑чадры никаких взглядов не видно. Даже блеска глаз – и того. Нет… глаза видны – блестят. Или – это блестят украшения?

Турчанка еще несколько раз выходила на палубу, все здесь же на корме. И – естественно – в сопровождении своих дюжих молодцев. Стояла, дышала воздухом… ну, конечно, в душной‑то каюте сидеть – приятного мало. Оконце маленькое – если оно вообще есть – чай, не каравелла, обычная скафа, открывай его, не открывай – духота страшная. Алексей к себе в каморку заглянул – господи, пекло! Самое натуральное пекло. Неужели и ночью вот так же будет? Не дай‑то бог.

Нет, все‑таки, кажется, определенно кажется, что турчанка за ним наблюдает! Ну да – вот повернула голову, когда Алексей отошел. Да‑а‑а… Протопроедр улыбнулся. Вообще‑то, всякое в его жизни бывало, и женским вниманием молодой человек уж никак не был обделен аж с самой ранней юности, когда еще подрабатывал трактористом в ОАО – бывшем совхозе – под замечательным названием «Светлый путь». Были там, в деревнях, девки‑дачницы… и была почтальонша Ленка – оторва, каких мало, но красива, красива, зараза, и до мужского полу – хваткая.

Эх, Ленка, Ленка…

А эта‑то! Что – туда же?!

Алексей вдруг, сам того не желая, представил себе, с каким вожделением рассматривает его вот эта вот турецкая девушка… хотелось верить – что девушка. Юная, с гибким станом, с блестящими омутами‑очами, темными, как Черное море. Впрочем, Черное море – не черное. Значит – с синими очами. С голубыми. С зелеными, карими… Верилось почему‑то – прячется по чадрой красавица, как в раковине жемчужина, прячется до поры до времени, чтоб потом…

Что – потом – протопроедр не додумал – стыдно стало. В конце концов, счастливо женатый человек, семейный, не какой‑нибудь там шаромыжник. Ишь, рассупонился, размечтался… Расслабился, гад!

Тьфу!

Сплюнув за борт, Алексей отправился к себе в каюту, но там долго не выдержал – жарко. И как только попутчики выдерживают? Лежат себе на циновках, глаза закрыв, храпят довольнехонько. Такое впечатление – хоть бы хны.

Протопроедр проторчал на корме до захода солнца, лишь после вечерней молитвы – а кое для кого – намаза – отправился к себе, спать. В те времена все ложились рано, редко кто засиживался за полночь, вот и здесь, на корабле, все было так же – помолились, каждый своим богам, да принялись готовиться почивать. Кто‑то перед сном любовался закатом, кто‑то уже храпел, привалившись спиной к мачте, а кто‑то поудобнее раскладывал у бортов циновку, подкладывая под голову котомку с небогатым скарбом, на который, однако, вполне могли найтись и охотники – потому за вещами следовало присматривать неотлучно. В этом смысле, конечно, в каютах было куда безопаснее… если не считать того, что ворами могли оказаться соседи. Хотя, с другой стороны – это ведь все далеко не бедные люди, раз уж хватило на каюту.

Уже подходя к двери, Алексей заметил дюжих молодцов, усатых, тех самых слуг… Те шли… нет – вели, да‑да, именно что вели – в каюту своей хозяйки красивого молодого парня, юношу лет пятнадцати, с напомаженными кудрями и порочным взором.

Однако!

Протопроедр даже хмыкнул, хотя, что в том такого? Ну решила девчонка позабавиться напоследок, развлечься с красивым мальчиком – почему бы и нет? А слуги, что же, уже не подходят для этой цели? Так, может, ей и не хочется со слугами, может, не по нраву они ей пришлись, хочется совсем с другим, с посторонним… А, может, даже сразу втроем – ему‑то, Алексею, какое дело? Всяк развлекается, как может. И с чего, скажите пожалуйста, он взял, что эта турчанка – чья‑то невеста? А вдруг – просто молодая вдова? Едет вступить, скажем, в долю наследства или еще по каким неотложным делам… Да‑а‑а… скорее – вдова. Ну, точно – вдовица, видал Алексей таких вот разбитных вдовушек, которые вовсе не прочь… Впрочем, ладно. Бог‑то с нею, с турчанкой, своих что ли забот мало?

И все же, все же…

Все же была в этой незнакомке какая‑то тайна, и молодой человек это хорошо чувствовал, можно даже сказать – остро. С некоторой игрою воображения… Скажите пожалуйста, и что вдовица… – Алексей уже так ее называл про себя – «вдовица» – …и что вдовица нашла в том прыщавом юнце? Положительно странная женщина, очень странная…

Юнец‑то был конечно же не прыщав, наоборот даже весьма симпатичен, только вот протопроедр почему‑то злился. Да, злился – уж себе‑то можно признаться – злился, что зараза‑турчанка предпочла юнца… А ведь заглядывалась – ну, видно было! – заглядывалась. Почему же не подошла? Законы шариата не позволяют? Да, не позволяют. Но ведь можно было послать слугу. Один из молодцов заглянул бы в каюту… или нет, лучше бы на палубе где‑нибудь подошел: здрасьте, мол, салам алейкум, некая красивая молодая особа предлагает вам приятно скоротать вечер. На дутаре, там, поиграть, песен попеть, отведать щербету. Пригласила бы… Ну, а дальше, уж конечно, пошло бы дело…

Алексей вздохнул и неожиданно улыбнулся собственным мыслям. Нет, ну надо же! Восхотел турчаночку, черт, как и не стыдно‑то! Позавидовал тому юнцу, мальчику смазливому, а сам‑то… Ну ровно подросток какой, честное слово! Все от безделья, нечего и говорить тут, от безделья и некого ощущения безопасности и больше чем наполовину сделанного дела. Было у Алексея такое вот ощущение, и не сказать чтоб – неизвестно с чего. С того все, и с сего! Из тюрьмы выбрался удачно, колдунью, бабку Гаркатиду, нашел, все вызнал, корабль этот, опять же, очень вовремя нарисовался, да и дальше – купец Керим‑сули, караван в Еголдаеву тьму, а уж там – Муравский шлях – и, считай, дома.

Ну, конечно, по пути еще всякое могло бы случиться, места неспокойные. И с Большой Орды могут Сейид‑Ахмет‑хана молодцы налететь, да и те же крымчаки да ногайцы… А ближе к русским землям и местных разбойничков по лесам хватало. Однако Алексей верил – пробьется, в первый раз, что ли? Тем более – все уж почти решено. От того и расслабился теперь, о бабе – турчанке этой, чтоб ей пусто было – думал. Вот вроде и не хотел – а думалось. И что ты будешь делать? Тьфу!

Отвлечься, поговорить – не с кем. Трое угрюмцев в каюте – не в счет, они и друг с другом‑то, похоже, не разговаривают. Послал Бог попутчиков – ну и хмыри попались. Впрочем, черт‑то и с ними. Однако ж время‑то как медленно тянется, Господи‑и‑и‑и…

Он вышел на палубу уже ночью, не спалось – все же душновато было, да и попутчики‑угрюмцы храпели. Прислонившись к резному парапету, Алексей долго смотрел на луну – хорошая была луна, полная, ясная; ветерок дул все тот же – попутный, паруса не спускали, судно шло и ночью, видать, шкипер хорошо знал путь. Свет луны – синевато‑голубой, призрачный, яркий – заливал палубу с лежащими людьми… словно трупы на поле битвы.

Протопроедр передернул плечами: невольно вспомнился штурм Константинополя, башибузуки, янычары, сипахи… И поруганная, погибшая лютой смертью жена. И отрубленная голова сына…

Нет! Господи, нет!

Вот он затем и плыл – чтобы ничего этого не было. Затем.

Чу! Что‑то скрипнуло слева. Молодой человек сжался в выемку парапета, спрятался, сам не зная, зачем? Стало вдруг любопытно – ведь скрипнула та самая дверь, в той самой каюте, где… Ну, где турчанка, вдовица… или кто она там была…

Опа! На палубу вышли двое… Ну да – один – усатый слуга, второй – тот самый юнец… Да нет! Не юнец! Непокрытая голова, длинные золотистые локоны, вспыхнувшие на миг в лунном свете, пока их обладательница не накинула капюшон. Девчонка! Однако… Однако…

Проводив незнакомку до лестницы, слуга остановился, что‑то шепнул… прижал к фальшборту! Ого! Не очень‑то он и почтителен. А девка‑то, девка… расхохоталась! Жеманно так расхохоталась, как смеются те женщины, что водятся в избытке на площади со статуей Афродиты – жрицы продажной любви, проститутки. Однако, однако… Это что же, получается, вдовица заказала не только мальчика, но и… но и девочку? Так, что ли, надобно понимать? Ну а как еще понимать? Сначала был юнец, потом… потом – шлюха. Ага! Вот усатый припал к девичьим губам… целуются! Боже! Опять кому‑то хорошо! Кому‑то…

И вдруг – крик. Не крик даже – зов. Из приоткрывшейся двери каюты.

Слуга вздрогнул, отпустил девку – с явным сожалением отпустил, тут и говорить нечего – прелестница засмеялась, обидно так, дразняще, только что не показала язык, было бы светло – так наверняка показала бы…

Слуга ушел на зов, скрылся за дверью, а жеманница, потянувшись, стала спускать вниз, на палубу…

Алексей покинул свое убежище и негромко позвал:

– Эй!

В конце концов – почему это кто‑то развлекается, а он…