Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

— Факты?! — заорал Примарх. — Да что ты, вонючий жирный слизняк, знаешь о войне?! Война — страшный, быстрый, жестокий зверь! Хорус прекрасно понимает это, как и его Лунные Волки, и поступают они так, как и нужно поступать на войне! Если стоявшие в толпе оказались настолько тупыми, что не догадались пропустить Десантников, спасающих моего брата — в этом их вина, а не Астартес!

Бракстон за свою долгую карьеру не раз сталкивался с проявлениями эгоизма, грубости и хамства, но такое неприкрытое высокомерие и презрение к человеческой жизни встретил впервые.

— Господин мой, — с трудом выдавил Ормонд, — Погибли люди. Они убиты Астартес, пусть даже случайно. Нельзя, чтобы подобные деяния оставались безнаказанными. Виновных нужно привлечь к ответственности, иначе все идеалы Великого Похода рухнут в грязь!

Фулгрим медленно опустил меч и странно взглянул на посланника, словно только сейчас заметив его присутствие в комнате. Склонив голову, он одарил Бракстона искренней, теплой и ласковой улыбкой, безумный гнев Примарха испарился в единый миг.

— Вы совершенно правы, дорогой мой Ормонд. Я глубоко извиняюсь перед вами за свое непростительное, варварское поведение. Все дело в том, что меня уже несколько недель мучает боль от ран, полученных в бою с чудовищем, порожденным колдовством ксеносов, и поэтому мой характер, к сожалению, сильно ухудшился. Раньше я не позволял себе подобных выпадов.

— Нет нужды в извинениях, господин мой, — медленно произнес Бракстон. — Я понимаю и высоко ценю вашу братскую любовь к Воителю, и именно поэтому меня направили к вам. Совет Терры просит вас отправиться в систему Ауреи и при личной встрече с Воителем убедиться в том, что лучший Легион Императора верен принципам, положенным в основу Великого Похода.

Горько усмехнувшись, Фулгрим отвернулся.

— Теперь, стало быть, мы должны сражаться, оглядываясь на терранских бюрократов? Они не верят в то, что Астартес способны вести войну без их мудрого присмотра? Послушайте, вы требуете от нас все новых и новых завоеваний, не беспокоясь о том, как они будут достигнуты. Так вот, об этом заботимся мы, Десантники, и мы знаем, что чем ужаснее и кровожаднее война, тем скорее она будет выиграна.

— По вашему мнению, — продолжал Примарх, — боевые действия должны происходить в соответствии с каким-то набором дурацких правил, написанных в теплом кабинете чинушей, который ни разу не слышал пуль, свистящих на волосок от уха или не видел обагренных кровью топоров зеленокожих тварей, не рисковал своей жизнью рядом с боевыми братьями!

— Знайте же, Бракстон, — тихо и почти печально закончил Фулгрим, — каждое мелкое, кажущееся вам незначительным правило, которое вы навяжете Десантникам, унесет десятки жизней моих воинов.

Обреченность, проскальзывающая в голосе Примарха, поразила Бракстона, но он скрыл удивление:

— Что же мне передать Совету Терры, господин мой?

Фулгрим невесело рассмеялся в ответ:

— Сообщите им, господин Бракстон, что я отправлюсь на встречу с 63-й Экспедицией, что я внимательно прослежу за тем, как мой брат ведет свою войну против отступников, и тщательнейшим образом доложу Совету Терры обо всем, что мне удастся пронюхать.

Сарказм, звучащий в словах Фулгрима, не удивил посланника, и он поклонился в ответ.

— В таком случае, господин мой, могу ли я оставить вас?

Феникс махнул рукой и кивнул.

— Да, идите. Возвращайтесь к придворным лизоблюдам и писцам, и успокойте их, сказав, что Лорд Фулгрим будет шпионить за своим братом, как его и просили.

Бракстон поклонился в пояс и попятился из комнаты полуобнаженного Примарха. Отойдя достаточно далеко, Ормонд повернулся и поспешил к золотым дверям, ведущим из этих странных покоев в нормальный мир.

За спиной Бракстон вновь услышал гневные голоса, и рискнул на миг обернуться, желая посмотреть, с кем спорит Фулгрим. По спине посланника пробежали ледяные мурашки, когда он понял, что Примарх говорит не по вокс-связи и не с одним из своих приближенных.

Фулгрим спорил с жутким портретом.

— ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ? — СПРОСИЛ чей-то изумленный голос за её спиной, заставив девушку замереть в страхе. Серена машинально прижала окровавленный нож к груди, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и понять, кто обращается к ней и что вообще происходит. Сначала художнице пришло в голову, что Остиан все же вернулся, чтобы спасти её от… чего бы то ни было. Но уже через несколько мгновений Серена вспомнила, что скульптор последний раз приходил к ней несколько недель тому назад, просто она потеряла счет времени.

Вошедший нетерпеливо повторил свой вопрос, и художница, моргнув, отбросила нож в сторону, узнав, наконец, голос позировавшего ей Десантника по имени Люций. Дыхание Серены сделалось неровным и кровь застучала в ушах, ибо она поняла, что прямо у мольберта с неоконченным портретом мечника лежит окровавленный труп. Художница никак не могла вспомнить имя убитого ею мужчины, и на миг в её голове проскользнула совершенно дурацкая мысль о том, что она, Летописец, просто вычеркнула его из жизни. Единственное, что Серена знала о несчастном — он был талантливым композитором, а стал источником вдохновения для неё самой, его кровь, вытекшая из перерезанного горла, обратилась сырьем для её чудесных красок.

Металлический запах, повисший в воздухе, заполнил её ноздри, приятно раздражая разум. Но, не успела Серена в меру насладится его чарами, как нечеловечески сильная рука схватила её за плечо и развернула одним движением. Подняв глаза, художница увидела прямо перед собой вечно юное лицо Люция, прекрасные черты которого навек обезобразил кривой, неудачно сросшийся нос, сломанный в одном из бесчисленных боев. Словно завороженная, она подняла окровавленную руку и провела ею по лиц мечника, очерчивая линии скул. Тот молча следил за движениями её пальцев, не говоря ни слова.

— Так что же, всё-таки, случилось? — ещё раз спросил Люций, кивая в сторону тела. — Этот человек мертв, не так ли?

— Да, — ответила Серена, медленно оседая на пол. — Я убила его.

— Как? Из-за чего?

Даже будучи почти невменяемой, Серена поняла по голосу Десантника, что он вошел в студию только что и не видел сцены, предшествующей убийству. Та часть её разума, которая ещё сохранила способность мыслить рационально, подсказала девушке единственно верный путь к спасению. Художница зарыдала, прикрыв лицо руками и надеясь, что это вызовет у Люция такую же реакцию, как и у любого мужчины.

Мечник молча смотрел на неё, и тогда она выкрикнула сквозь слёзы:

— Он пытался меня изнасиловать!

— Изнасиловать…? — Люций выглядел растерянным, похоже, это слово редко встречалось ему прежде. — То есть… э-э…

— Он хотел, чтобы я легла под него, но я его убила… Я… Я боролась, но он был сильнее… — Серена старалась говорить как можно более взволнованно и бессвязно. — Он ударил меня по лицу, я схватила первое, что попалось под руку, пытаясь отбиться… Похоже, это оказался мой нож и… и…

— И ты убила его, — закончил Люций.

Серена подняла голову и сквозь слезы посмотрела на мечника, услышав поддержку в его голосе.

— Да. Я его убила.

— Что ж, значит, ублюдок получил свое, — Люций помог ей подняться. — Он напал на тебя и ты защищалась, верно?

Художница кивнула. По её телу побежала теплая волна наслаждения, она возбудилась при мысли о том, что нагло лжет воину, способному одним движением пальцев сломать ей шею.

— Я встретила его в Ла Венице, мы разговорились, и он сказал, что хочет посмотреть на мои работы, — Серена судорожно вздохнула, уже зная, что Люций не собирается арестовывать её или обвинять в умышленном убийстве. — Знаю, я вела себя безрассудно, но он казался таким милым и вроде бы действительно интересовался живописью. Но когда мы пришли в мою студию…

— Он напал на тебя.

— Да, — кивнула Серена. — И теперь он мертв, а что будет со мной?

— Не беспокойся, — неуверенно похлопал её по плечу Люций, — никто ничего не узнает. Сейчас я найду пару безмозглых сервиторов и прикажу им избавиться от тела. А потом мы просто забудем о случившемся.

Серена бросилась на грудь мечнику, изображая восхищение его добротой и благородством. На деле же художница не чувствовала ничего, кроме презрения. Что значит «просто забудем»? Да если бы то, о чем она солгала Люцию, произошло на самом деле, то тяжкие воспоминания о насилии и убийстве навсегда врезались бы в её память… Впрочем, этот чурбан привык убивать, для него это и впрямь обыденное дело.

Оттолкнувшись от нагрудных пластин брони Люция, она подняла с пола брошенный нож. Кровь, покрывающая клинок, все ещё не свернулась, и холодная сталь призывно поблескивала в мягком свете люминосфер.

Ведомая каким-то инстинктом, Серена провела ножом по щеке, оставляя тонкую полоску крови на бледной коже.