Кайа.История про одолженную жизнь - Александр Алексеевич Иванов

дерьмо — вот и оно!». — было обычным выражением моей бабушки там, в деревне, когда очередной алкаш «подгребал» к нашему домику, в надежде, что ему нальют.

Агнешка…

На моей физиономии, как (теперь уже) всегда заиграла заискивающая улыбка.

— Я сегодня добрая, Ведьма, можешь посидеть несколько минуток при свете! И протри себя, а то воняешь! — заявила она, ставя рядом с моим матрасом кружку с водой и кладя на нее краюху (не ополовиненную!) хлеба, бросив рядом мокрую тряпку, а затем практически бегом умчалась из помещения, не забыв, однако, запереть на замок дверь.

Кажется, с той стороны двери донесся голос юноши, если, конечно, мне не померещилось. Или я не принял обычный теперь уже «голос в голове» за голос постороннего. Однако, судя по приподнятому настроению этой девицы она, и правда, сейчас тайком встречается с неким юношей. Впрочем, хрен с ее романтическими приключениями, мне бы наконец-то поесть и воды выпить. Да и протереть «лучшие части» своего тела не помешает тоже.

От печи раздался металлический скрежет и глухие удары. Значит, Агнешка вдобавок еще и поленьев накидала туда, а за это я могу простить ей многое.

Даже странно, ибо ненавидит она меня истово. Фанатично. И желает мне скорейшей смерти, совершенно этого не скрывая.

Откинув мешковину, уселся на задницу, и…

Тут же почувствовал резь в животе. И она, резь эта, как и голоса в голове, присутствует теперь в моей жизни постоянно, не концентрируясь, однако, в каком-то одном месте, а «кочуя» по всему животу. Видимо, тот скот, что ударил меня кулаком, нанес какую-то травму.

Выкинув из головы все то, что было связано с неприятными ощущениями, взял трясущимися руками хлеб с водой и принялся трапезничать. Вкусно! А ведь бывали моменты, когда тошнило уже даже от фуа-гра. Зажрался!

Когда это было? Кажется, что в прошлой жизни…

А уж насколько вкусна холодная колодезная вода — это вообще никакими словами не передать…

Так описал бы свою пайку я. Раньше. А теперь…теперь же просто ем и пью, причем «в темпе вальса», чтобы не лишиться и этой малости.

В тот миг, когда ставил пустую уже кружку на пол, мой взгляд упал на локтевое сочленение левой руки, на нежной коже которого остались следы от многочисленных инъекций.

Суки! — прошептал я про себя.

И нет, это не ругательство, простая констатация факта.

Подонки, которые не добились желаемого при помощи «сыворотки правды», испоганили мое прекрасное тело «ангельской пылью»…

Впрочем, у них на меня обширная «программа».

«Ангельская пыль», как в песне «Арии»…

Я крепко зажмурился, впрочем…

Испытал ли я сейчас какие-либо эмоции к тем, кто подсадил мою Кайю «на иглу»?

Нет. Равно как не испытываю более никаких эмоций к чему-либо вообще. Они, эмоции, пали жертвой моей борьбы с «ангельской пылью», но…

Есть и хорошая новость, даже две.

Ну, во-первых, я пока еще жив. Именно что «пока еще», ибо нет сомнений в том, что умертвить меня могут в любую секунду, ведь никто из похитивших и удерживающих меня здесь своих лиц не скрывает. А значит, не может быть и речи, чтобы отпустить меня живым…

А, во-вторых, я победил. Нет, не то развязывающее язык «лекарство», которым они потчевали меня в самом вначале, и к которому у меня определенно выработался своего рода иммунитет после моего первого «знакомства» с ним, устроенного для меня матушкой и Лерой.

Я победил «ангельскую пыль». Вернее, ту совершенно безумную зависимость, неописуемую никакими словами, которую она вызывает после первого же употребления (по крайней мере, так произошло со мной)…

Победил не быстро, хотя я и понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как меня похитили. Победил не без потерь, в которые можно записать мои эмоции (все вокруг кажется теперь «серым», даже «доза» не вызывает ни-че-го, будто бы это физраствор, и, возможно, таковым и останется до самого конца, когда бы он не наступил) и немалое количество здоровья…

Я оглядел свое в край отощавшее тело. Не жертва концлагеря немецких нацистов, конечно, но выгляжу все равно ужасно, и это еще мне не видна моя физиономия…

Сходив на горшок, то есть на ведро, исполняющее его роль (благо сейчас не приходится этого делать на ощупь), а вернее, практически сползав туда, ибо слабость во всем теле неимоверная, обтерся влажной тряпкой.

Мой взгляд упал на грубый стол и две лавки, также присутствующие в помещении. Я попытался вспомнить, что же именно наговорил на камеру (меня тогда одевали и даже расчесывали), сидя за этим столом.

Из памяти всплыло…

«Зачем ты ездила к царю? Он лично встречался с тобой?». — и именно этот вопрос стал первой и самой глубокой трещиной, надломившей власть «ангельской пыли» надо мной, ибо ответил на него, впервые соврав этим людям, которые более уже не применяли ко мне какого-либо физического насилия, а просто пообещали, что если не стану делать всего того, о чем они меня столь вежливо просят и или стану врать, то следующей «дозы» уже не увижу.

А что такое не получить очередную «дозу» для зависимого от «ангельской пыли»? Это хуже смерти, выражаясь совсем не фигурально! Как миленький сделаешь все, что велят и даже более того!

Но даже так…

«Ничто, даже самая, казалось бы, мелочь, касаемая нас, не должна будет утечь от вас к посторонним». — в тот миг перед моими глазами встал Государь, и это каким-то образом послужило триггером к тому, что подсознание вновь отправило меня в «пионерский лагерь», за старую парту, на которой неизвестный пацан вырезал послание для некоей Светки, сообщая той, что любит ее. Отправило к преподавателю по очень специальной дисциплине, к человеку с казенным выражением лица.

А затем я совершил немыслимое. Я целенаправленно солгал.

«Да, я встречалась с Государем. Он потребовал от меня выйти замуж за родственника Блумфельдтов, инвалида незнатного происхождения».

«А не врешь?». — последовал тогда вопрос, заданный явно «на всякий случай», ибо, глядя тогда на мою физиономию…физиономию человека, готового ради «дозы» сказать и сделать что угодно…никто не сумел бы заподозрить меня во лжи.

«Нет! Я не вру!». — взвизгнул тогда я, неотрывно глядя на шприц, которым дразнил меня «опереточный злодей», солгав вновь.

Его Мареком зовут. Несмотря на свою внешность, он приятный тип, мы с ним даже почти подружились (ни на один из моих вопросов он, правда, ответить не соизволил, более того, запретил вообще задавать какие-либо вопросы). Этнический поляк, как и все прочие здесь, однако мне почему-то кажется, что не местный, не «дорогой россиянин», не подданный Государя, а залетный гастролер из «прекрасного далеко».

Помимо этнической общности, всех