Сын Архидемона. (Тетралогия) - Александр Рудазов

– Нет. Ты не получишь ни еды, ни воды, пока я не получу из твоих уст нужной мне информации.

– Жесток, как всегда… – покривились губы колдуна.

– Я не жесток и не милосерд. Я простой великий инквизитор и делаю лишь то, что должно быть сделано. Отвечай мне теперь, тварь, был ли ты этим летом в ливонском городе Хаарог?

– Да, был. Я жил там последние два года. Но я не имею отношения к появлению там шатира.

– Зачем ты прибыл в Ромецию?

Костлявая рука чернокнижника медленно приподнялась. Указательный палец вытянулся… и уперся прямо в меня.

– Из–за него, – прохрипел Червец. – Когда я почувствовал присутствие в городе… такого существа, то не смог оставаться в стороне. Я был на площади в день избрания бургомистра и своими глазами видел все, что там происходило. Произошедшее возбудило во мне огромное любопытство. Я разузнал, кто это был и куда они направляются, оставил свой дом в Хаароге, приобрел самого лучшего скакуна и во весь дух помчался в Ромецию. А там… дальше вы уже знаете. Я желал узнать все об этом демоне. И вот узнал… на свою голову.

– Есть ли у тебя доказательства того, что ты не причастен к появлению в Хаароге и Ромеции шатиров?

– А какой мне смысл лгать? Вы же все равно собираетесь отправить меня на костер – виновен ли я в этом или не виновен.

– Да, это так. На тебе слишком много тяжких грехов, тварь.

– Значит, мне нет причины отпираться в одном–единственном проступке. Пламя не станет от этого ни жарче, ни холоднее.

– В твоих словах есть резон, тварь. И я не вижу в твоих глазах лжи, – признал Торквемада. – Но теперь я задам тебе другой вопрос. Ты был на площади, когда там пробудился шатир. Почему же ты не остановил его? Почему позволил гибнуть невинным христианам? Я знаю, на что ты способен. Я видел тебя в деле. Один–единственный шатир – пустяк для тебя. Так почему же ты не вмешался?

Червец недоверчиво посмотрел на великого инквизитора. Уголки его губ медленно приподнялись.

– Ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха!!! – вдруг дико захохотал чернокнижник. – Ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха… кха!.. кха!.. кхе!.. кхе–хе!.. А, проклятье, в горле першит…

– Что означает твой смех, тварь?

– С кем я разговариваю сейчас? – отдышавшись, спросил Червец. – С Томмазо Торквемадой, самым жесточайшим из псов Господних? Или же с блаженным дурачком, лишь внешне на него похожим? Ты всерьез спрашиваешь, почему я, Кра–Мари Девясил Крангор Червец, не шевельнул и пальцем, чтобы помочь двуногому скоту, годному лишь на то, чтобы жрать и спариваться? Мне нет дела до их жалких жизней! Живы ли они, мертвы ли они – что до этого мне, познавшему Истину?

– Мне жаль тебя, несчастный, – холодно произнес великий инквизитор. – То, что ты в слепоте своей принимаешь за Истину, есть лишь мираж, ложная фата–моргана, замутившая твой больной рассудок. Так животное на водопое видит отражение луны в озере и полагает, что это и есть настоящая луна. А дикий огр видит светящийся круг в небе, и думает, что луна именно такого размера, какой кажется. Всякий воспринимает вещи в меру своего развития.

– Ты что, опять читаешь мне проповедь, монах? – криво усмехнулся Червец. – Мне их читали бессчетные тысячи – я даже не слушал! Зря стараешься!

– Да, зря, – процедил Торквемада. – Сколько лет я пытался заставить тебя и тебе подобных услышать слова смирения. Я убеждал, я умолял, я плакал. Но, как говорят в моей родной Испании, где бессильно благословение, сработает палка. Твоя плачевная судьба – пример того, до чего может довести насилие, если кротость потерпела поражение.

– Хи–ха–ха–ха!.. кха!.. кха!.. – снова закашлялся Червец. – Дайте же мне кто–нибудь воды! Или инквизиция теперь морит своих жертв жаждой?!

– Воды ему не давать, – кратко распорядился Торквемада. – Прут мне.

Ему протянули заостренный железный кол. Великий инквизитор взял его поудобнее, помедлил какое–то мгновение… и с силой вонзил в грудь чернокнижнику!

Червец страшно захрипел, корчась от боли. Из раны заструился дымок – я только теперь заметил, что эта железяка раскалена докрасна. Однако Торквемада держит ее голыми руками, не выказывая ни малейшего волнения. Кажется, ему совсем не горячо.

– Что ты чувствуешь, тварь? – равнодушно спросил великий инквизитор, вгоняя кол все глубже.

– Пре… прекрати!.. – простонал колдун, выдыхая клубы дыма. – Пе… перестань!.. По… пощады!.. Я… я больше не могу… убей меня, убей!.. Сожги меня на костре и покончим с этим!..

– Ты и в самом деле удивляешь меня, тварь, – процедил Торквемада, сжимая ладони плотнее. – О тебе рассказывают, что однажды ты уже побывал на костре – и улетел за облака верхом на черном дыме. Я не слишком верю досужим слухам, но и пропускать их мимо ушей не склонен. Я позабочусь о том, чтобы твое дыхание больше не оскверняло этот воздух, тварь.

Железный кол на глазах белеет. На него уже трудно смотреть. Каким–то образом Торквемада раскаляет свое орудие пыток пуще прежнего.

Мучимый колдун корчится, как насаженный на булавку жук. Глаза налились кровью, на губах выступила пена, пальцы истошно сучат, силясь за что–нибудь ухватиться. Боль должна быть просто чудовищной.

Торквемада наконец оставил кол в покое. Червец прекратил биться и замер, помутневшими глазами следя за своим палачом. Великий инквизитор наклонился над ним, встав ко мне спиной, и тихо–тихо произнес:

– Почувствуй боль моей души, тварь.

Я не рассмотрел, что он там сделал. Но воздух закопченного подземелья прорезал душераздирающий крик чернокнижника. А когда Торквемада выпрямился, я понял, что этот крик был предсмертным.

– Аутодафе свершилось, – произнес великий инквизитор, отряхивая с рук пепел.

Пепел, еще минуту назад бывший живым человеком.

Глава 29

Пиликанье скрипок сводит меня с ума. Тили–тили, тили–тили… ну словно цикады в брачный период! Не люблю я такую музыку. Хотя ничего не поделаешь – до тяжелого рока этому миру еще расти и расти. Да и в нашем мире рок на таких приемах включают редко – не куртуазно как–то.

В данный момент я присутствую на вечернем бале–маскараде в ватиканском дворце. Танцы, банкет и все такое. Чувствую себя несколько неловко – ну не смотрюсь я в таком обществе.

Точнее, смотрюсь, но очень стремно. Крылья, хвост, лишние руки… это в Кадафе я выглядел своим в доску.

Поскольку у нас тут как бы маскарад, все гости до единого – в карнавальных костюмах. Не слишком отличающихся от обычных, впрочем. Я даже не могу расшифровать, кто кого изображает – вот разве что Арлекин вполне узнаваем. А остальные… вероятно, нужно хорошо разбираться в местной культуре, чтобы нормально ориентироваться в этом разноцветье. Если б я надел, скажем, костюм Бэтмена, тоже бы никто не понял, под кого я маскируюсь.