Сын Архидемона. (Тетралогия) - Александр Рудазов

Торквемада резко скинул капюшон. И я невольно отшатнулся. На миг показалось, что передо мной один из будх Лэнга. Не думал, что живой человек может быть настолько… обезображенным.

Лицо великого инквизитора… честно говоря, я даже затрудняюсь назвать это лицом. Месиво. Изуродованное бесформенное месиво. Рубцы и ожоги покрывают кожу сплошным слоем, наползая друг на друга. Местами кожи нет вообще – лишь затвердевшая горелая корка. Кое–где она растрескалась, обнажая пылающие внутренности. Такое впечатление, что внутри этого человека бушует адское пламя.

– Смотри, смотри на меня, тварь, – прохрипел Торквемада, оттягивая край рясы и обнажая грудь. – Вот как я выгляжу уже более двухсот лет.

Грудь у него тоже сожжена так, что не видно живого места. Похоже, большая часть тела великого инквизитора – нечто вроде тлеющего уголька. Даже странно, что кисть правой руки осталась практически неповрежденной.

Да и все остальное тоже вызывает жалость. Волос нет. Монашескую тонзуру венчиком обрамляют черные спекшиеся ниточки. На лбу кровоточащая рана – только вместо крови оттуда стекает пузырящийся гной. Глаза… таких глаз у людей не бывает. Вздувшиеся, порозовевшие, словно сваренные вкрутую.

Не могу поверить, что этот обгорелый монстр способен вести более или менее нормальное существование. Не думал, что скажу когда–нибудь такое про живого человека, но он безобразнее меня.

Приглядевшись, я заметил под рясой Торквемады и еще кое–что. Теперь понятно, почему он так лязгает при ходьбе. Это цепи. Великий инквизитор увешан железными цепями, как новогодняя елка – гирляндами. Судя по внешнему виду, весить они должны ой–ей–ей как немало…

– Это мои вериги, – произнес Торквемада, поймав мой взгляд. – Моя епитимья. Я сам наложил ее на себя. Я ношу эти цепи уже бесчисленные годы, и не сниму их до последнего вздоха.

– Это… больно?.. – спросил я с довольно глупым видом, указывая на лицо своего визави.

– Да. Очень. Мое тело точимо мучительной болью. Я словно горю заживо – горю, но не могу сгореть. Вот уже двести лет я при жизни нахожусь в преисподней. Бесчисленные годы… смерть словно позабыла о моем существовании. Видимо, это тоже часть проклятия – вечные, непрекращающиеся муки.

– Ну вы даете, падре… – офигел я. – Другой бы уже давно руки на себя наложил…

– Самоубийство?! Это страшный грех, тварь! Не смей даже искушать меня подобным! Мои страдания – это моя ноша. Моя кара. Господь испытывает меня, как испытывал Иова. И я благодарен Ему за это всей душой. Мне поручена великая миссия, и я буду ее исполнять, покуда дышу.

Великий инквизитор остановил на мне продолжительный взгляд. Я посмотрел в его обезображенные вываренные глаза, и невольно содрогнулся. В этих отвратительных бельмах отражается нечеловеческой силы страдание.

– Мое имя – Томмазо Торквемада, – тихо произнес горящий заживо старик. – Это имя происходит от латинского «torqueo» – «пытать, терзать, мучить». Я несу этот крест с самого рождения. Таков мой рок. Моя судьба. Я простой великий инквизитор. Я служу Господу и людям. Но крови на моих руках больше, чем у Каина…

Я ничего не сказал. Просто не смог найти слов. Торквемада же криво усмехнулся, обнажая обугленные пеньки вместо зубов, покачал головой и вздохнул:

– Мы чем–то похожи с тобой, тварь. Я тоже… демон в каком–то смысле. Райские врата никогда не откроются передо мной. Я всю жизнь карал… карал беспощадно и без разбору. Я и сейчас караю. Я до самой смерти буду карать. Я больше ничего не умею делать. После смерти я буду ввергнут в Пекло, я это прекрасно понимаю… но я буду нести этот крест до последнего вздоха. И никто и никогда не услышит от меня единого слова жалобы.

Глава 30

Двадцать шестое июня тысяча шестьсот девяносто первого года. Первый в истории этого мира футбольный матч.

Честно говоря, предлагая сыграть в футбол, я делал это не всерьез. Так, ляпнул в очередной раз какую–то хренотень. Однако французский король и в самом деле загорелся мыслью попробовать новое развлечение. И сейчас на переоборудованном турнирном поле высятся самые настоящие футбольные ворота. Рабочие трудились всю ночь, чтобы подготовить площадку к сроку.

Конечно, рассчитывать на серьезный матч не следует. Игроки даже правила–то усвоили весьма приблизительно. И тренировок у них не было. Вон, один из полузащитников прямо сейчас собачится с судьей–герольдом, не желая расставаться с привычным вооружением:

– Я не стану снимать кольчугу! Не стану, и все тут! Она была хороша в битве при Аифе, так почему же стала нехороша здесь?!

Не знаю имени этого парня – какой–то германский князь, кажется. Вояка до мозга костей. Король Гастон, сам себя назначивший капитаном команды, отобрал себе именно таких – боевитых и родовитых. Цвет рыцарства.

Очень упрямый и вздорный цвет.

– Простите, ваша светлость, но вам придется снять все железо до последней чешуйки! – устало твердит герольд. – Мне и самому не нравятся такие странные нововведения, но в эту игру положено играть нагишом!

– Не нагишом, а в спортивной форме, – поправил я, подходя к спорящим. – Спортивной формы у нас нет, поэтому просто в обычной одежде. Но без доспехов.

Князь уставился на меня подозрительным взглядом. По глазам видно – хочет шарахнуть меня мечом по башке. Конечно, это вам не король Гастон – как говорится, труба пониже и дым пожиже – но мужик все–таки тоже крутой, демонов не боится.

– Ладно, как пожелаете, – проворчал храбрый рыцарь, неохотно стягивая кольчугу. – Надеюсь, это занятие окажется веселее, чем выглядит пока что… Не понимаю, что за удовольствие катать по полю этот надутый пузырь…

– Эй, руками мяч трогать нельзя! – прикрикнул я.

– Это не руки, это меч! – возмутился князь, только крепче сжимая рукоять.

– Мечом тоже нельзя! И вообще никакого оружия!

– Что, совсем никакого?! И вы называете это весельем?! Пэ!.. Пустая трата времени, скажу я вам! Не знаю даже, ради чего я на это согласился!

Да уж, команда у рыцарей получилась разболтанная. На капитана всем плевать – мол, у нас самих родословная не хуже, нам кто попало не указ. Король Серхио вообще не признал короля Гастона капитаном. Рыцари наотрез отказываются соблюдать хоть какой–то порядок – привыкли сражаться поодиночке, каждый сам по себе и сам за себя.

Король цвергов, которого тоже заманили в команду, стоит на воротах в полном боевом облачении – похож на низенького бородатого Робокопа. Снять с него доспехи не удалось. В церкви он еще кое–как согласился расстаться с броней, но на открытом воздухе, во время спортивной игры… ну уж нет. Продолжительные уговоры привели только к тому, что король начал орать и плеваться в окружающих.