Сын Архидемона. (Тетралогия) - Александр Рудазов

– И руководствуясь этим правилом, ты изнасиловал двенадцатилетнего мальчика, – сухо произнес великий инквизитор.

– Да, и не сожалею об этом. Я не совершил ничего такого, чего не желаю для себя. Я ведь просто хочу, чтобы меня любили. Если это желание преступно, тогда суди меня, Торквемада. Суди – и будь вечно проклят.

Почему–то великий инквизитор мелко затрясся. Мне показалось, что он взбесился, но потом я пораженно понял – Торквемада смеется. А я–то полагал, что чувство юмора у него давным–давно атрофировалось.

– Проклят, говоришь? – отсмеявшись, переспросил великий инквизитор. – Ты опоздал, тварь. Я давно уже проклят. И мое проклятие в тысячу раз тяжелее всего, что ты можешь вообразить.

Выйдя из камеры, он произнес:

– Брат Виктор, распорядись подготовить аутодафе для бургграфа Зайлера. Я приговариваю его к сожжению.

– Будет исполнено, брат Фома, – поклонился монах–доминиканец.

– Падре, а у вас есть другие наказания, кроме сожжения? – не выдержав, спросил я, когда мы пошли дальше.

– Нету. А зачем?

– И правда. Глупый вопрос.

В подземельях инквизиции я повидал еще довольно много интересного. Количество и разнообразие пыточных приспособлений превосходит все мыслимое разумением. Большинству зловещих агрегатов я даже затрудняюсь подобрать название.

В одном из залов мне довелось стать свидетелем необычного судебного процесса – суда над бешеной собакой, искусавшей человека. Бессловесную тварь на полном серьезе допрашивали, снимали показания, опрашивали свидетелей и потерпевшего. Прибегли даже к пыткам, исторгнув из пса лишь болезненный визг и скулеж. А в конце концов приговорили к смертной казни через удавление. Как я понял, к животным здесь сожжение не применяется.

– Вот он, этот чернокнижник, – наконец произнес Торквемада, указывая на висящего мужчину. – Тот самый, о котором я тебе говорил, тварь. Его имя Червец, и он подозревается в создании чудовищ, именуемых шатирами.

Я пристально всмотрелся в узника. Да, сразу видно, что это серьезный клиент, не чета предыдущей шантрапе. Настоящий колдун, подлинный.

Иначе он просто не смог бы болтаться в петле, оставаясь при этом живым.

Тощий. Высокий. Кожа очень смуглая, но черты лица скорее славянские. На голове волос нет, зато есть небольшие усы и борода. Все тело испещрено ритуальными шрамами, составляющими какую–то сложную систему. Возраст неопределенный – где–то между тридцатью и шестьюдесятью, точнее не скажу. Одежды нет – голый, как Адам до грехопадения. Руки и ноги закованы в проржавевшие насквозь кандалы, на шее – веревочная петля.

Несмотря на то, что мужика повесили, умереть он пока не умер. Горло посинело, взгляд отсутствующий, рот полуоткрыт, оттуда доносится сдавленный хрип. Но жизнь в этом теле все еще присутствует – и сознание тоже.

Других испытуемых в этом просторном зале нет. Зато есть четверо монахов–доминиканцев – стоят по углам, головы опустили, руки сложили перед лицом, тихо бормочут молитвы. На каждой стене по распятию. В воздухе клубится благовонный дым. С потолка свисают гроздья вербы. Похоже, все это служит для блокировки колдовских способностей.

– Он не унимался, – тихо произнес брат Франц, обращаясь к Торквемаде. – Нам пришлось пережать ему горло, чтобы он не мог произносить заклинаний.

– А попроще способа не нашлось? – не удержался я. – Кляпа, например…

– Червец может колдовать и без слов, – сухо ответил монах. – Петля служит двум целям. Она не дает произносить заклинания и в то же время принуждает чернокнижника тратить все силы на поддержание в теле жизни.

– А почему кандалы такие ржавые? Получше найти не могли?

– Эти цепи и кандалы только сегодня утром сошли с наковальни. Червец – чрезвычайно сильный чернокнижник. Мы меняли кандалы уже дважды – и очень скоро их придется менять в третий раз. Железо вредно колдовству – и колдовство стремится разрушить этот барьер.

– Ведьмы и колдуны… – процедил Торквемада, качая головой. – От этой братии нельзя дождаться ничего доброго. Я всегда стоял на том, что их следует истребить поголовно. Прислушавшись к моим советам, предыдущий папа пытался искоренить всех чародеев… но даже у него так и не вышло довести дело до конца. Что же касается папы нынешнего, то он держится иной точки зрения, относясь к этой братии снисходительно…

– А вы этого не одобряете, падре? – спросил я.

– Умолкни, тварь. Папа – наместник Господа на земле. Он непогрешим. Всякое слово его и дело его – истинно и верно по определению. Человек не вправе одобрять или не одобрять решения и деяния папы, как не вправе одобрять или не одобрять решения и деяния Бога. Задача человека – внимать и благоговеть.

Я неопределенно дернул руками, ничего не отвечая. Спорная, конечно, точка зрения, но если я вздумаю возражать, великий инквизитор тут же взбесится. А здесь, в этой жуткой камере пыток, с ним лучше не ссориться. Вон как колдуна скрутили – а ведь это один из сильнейших!

– Говори, тварь, был ли сей грешник в городе Хаароге одновременно с вами или незадолго до вас? – произнес Торквемада, пряча ладони в рукавах. – Говори правду, не утаивай ничего.

Я обошел вокруг висящего в петле чернокнижника. У того чуть повернулись глаза в орбитах. Смотрит в упор на меня. И, кажется, прекрасно понимает, что я собой представляю. Зрачки – словно булавочные головки. Такое впечатление, что видят прямо сквозь рясу.

Уголки губ повешенного чуть приподнялись… но тут же снова опустились. Похоже, он в первый момент решил, что я тут для его спасения. Типа Ррогалдрон послал на выручку.

А может, я и ошибаюсь. Хрен его знает, что там творится в башке у колдуна.

– Я не создавал шатиров, – вдруг прохрипел Червец.

Получилось у него это с огромным трудом – очень сложно членораздельно выговаривать слова, будучи подвешенным за шею. Странно, что позвонки до сих пор не сломались.

– Ослабьте петлю, – скомандовал Торквемада, поднимая левую руку. Ту самую – черную, как головешка. – При мне он ничего не посмеет сделать.

В глазах чернокнижника промелькнула злоба пополам со страхом. На великого инквизитора он взирает с бессильной ненавистью. Похоже, эти двое неплохо друг друга знают.

Двое дюжих монахов спустили Червеца на пол. Тот упал на колени и захрипел, растирая посиневшее горло. Изо рта выплеснулась струйка мокроты.

– Почему ты заговорил, тварь? – навис над узником Торквемада. – С момента пленения ты не произнес ни слова. Почему теперь?..

– Потому что вы привели… его, – сипло произнес Червец, кое–как усаживаясь на холодный пол. – Можно глоток воды?