Сильная и независимая для котика (СИ) - Вада Маричка

Христов молча перевел на неё безразличный взгляд. Оглядел с ног до головы, но совершенно непривычно, с каким-то странным прищуром, потом перебросил его на Лорда Банник и хмыкнул.

— Неплохой вкус. Не обращал на медика Матильды внимания такого я, но вижу, предпочитаешь классику? Блондинка с голубыми глазами и большими формами? Странно, мне казалось, ты более искушена в пристрастиях.

— Нет! Я просто в шоке с такой наглости! Не обращал он на меня внимания. Да это я бы на вас, высокий канцлер, в жизни бы не посмотрела! Ишь, нашёлся тоже мне. Думаете, раз умный и богатый, так все женщины от вас в восторге сразу станут? Повалятся к ногам? Классика ему не нравится, видите ли! Конечно! Ведь вы же садист. Садист, убийца, извращенец и… и… и подлец! Нам всё капитанша про вас рассказала!

— А то бы вам Матильда рассказала что-нибудь иное, — на гневную тираду Дорн Христов ответил обычным своим равнодушием. — Напраслину возводить на меня у неё хобби видимо.

— Клара, Клара, тише! — принялась успокаивать Лена, однако, не посчитала нужным хотя бы завуалировать злорадную ухмылку. — Это не наше дело. Пусть что хочет, то и думает. Свобода мысли неотъемлемое право каждого в «новом мире». Ведь так, теперь уже верховный канцлер? А мы с тобой, дорогая, должны позаботиться о Гидросе. Ты сталкивалась с живой грудой плоти, знаешь подробности. Ги конечно не гора, так горка, но это не отменяет!

— Кучка навоза, я бы сказал! — чрезмерно громко захохотал Коди, который тоже сильно напрягся, когда его возлюбленная вздумала вслух высказать недовольство ставшему в миг самому могущественному брату во грехе. — Но у нас же есть супер-мега машина для самоубийства!

— Подождите, не надо никого самоубивать! — влезла в разговор Мурси. — Машина может изъять только часть материи, не всю. Позовем Яна, соорудим конструкцию, отрубим лишние хвосты, залечим. Санитарная бригада уже покинула Немезис и сейчас в передвижной лаборатории. Там есть лечебные отсеки с двойными никтаиновыми стенами, для держателей Силы как раз подойдёт. Если Ги от неоправданных надежд вдруг сам вспушится и бахнет, никто не пострадает. А его Тёмная Материя останется заперта в маленьком помещении. И мы её в ловушку — хоба!

— Кстати, это мысль! — подхватила Лена. — Испытательные полигоны для наших с тобой лекарств как раз сгодятся для таких тяжёлых случаев. Сестра, ты соображаешь быстрее самого мощного компьютера, не перестану этого утверждать! Вот пусть СРС и займется опытами над Ги. Сейчас оцепим и проверим, как он там. Вдруг разговаривать может, тогда и спросим, что самому канцлеру предпочтительней. Взорваться или же вылечиться.

— Думаю, захочет роды он принять, как и подобает праведному мужу. Разделить боль и радость со своей наречённой.

— Взорвём его! — тут же передумала капитан. — А роды я приму!

— Мила, ты хоть понимаешь, сколь тяжело рядом с любимой находиться, когда она вот-вот умрёт, а сделать ничего не можешь? — в испуге возразил Христов. — А я представляю. Часто с тобой на грани бывал. Но меня хотя бы надежда грела, а в случаях с родами ей места нет. Невозможно пережить потерю и остаться целостным в разуме!

— Джес, ну зачем ты её триггеришь? — недовольно процедила Лена, подошла ближе и тихо произнесла: — Я вышлю тебе рекомендации психологов, постарайся выучить их назубок. Если мне придётся забирать от тебя Мо в припадке энергетической атаки, больше ты её не увидишь. Считай это угрозой.

— Не подумал, от измождения мысли тяжко ворочаются, — всё ещё в испуге ответил Христов. Потом, неумело изображая беззаботность, потянулся, зевнул, глянул на Мурси и неожиданно подмигнул, не снимая при этом равнодушной маски вместо лица. — Вот прилетит Флинт со своей армадой, заберёт Дуку и всё, можно, наконец, отдохнуть, не выскакивая по триста раз из кровати в беспокойстве за кворчонка. Высплюсь, как следует, да за трактаты твои, новая Императрица, примусь. Ещё ты, Матильда, скинула на меня труд по руководству Орденом. Учти, родная, один расхлебывать не стану. В работу впряжёшься, как подобает.

— А может быть она в Империи жить захочет? — возмутилась Лена, опять останавливаясь на полушаге. — Клара, вы идите, я вас потом догоню. Мы тут должны решить кое-что.

— Вот это новости! Девчонка обещала Ванно разрулить государственность на Вакхийи. Реформировать её и осовременить.

— Я… Нет! — запротестовала Мурси. — Да! Мы тут должны решить кое-что. Кажется, не закончили ещё с вами, наставник! — она глянула на Христова исподлобья, но не как обиженный ребенок, а упрямо, словно задумавший глупость катар. От неожиданности тот выпрямился, сбрасывая усталость. — Я требую от вас, наставник, «небывалого прикосновения»! Да, требую! Я желаю знать правду. Всю!

— Мила, ну неужели тебе не ясно до сих пор, чего хотел я? Всё ещё сомневаешься?

— Я требую! — повторила Мурси и топнула на него ногой. — Я хочу знать правду! Не то, что вы говорите, а то, что вы чувствуете. И блоки ваши снимите, все до одного! Даже те, что пафосно возведены по техническим древностям.

— Может всё же потом? — настойчиво надавил Христов. — Отдохнём, подлечимся, наедине, в конце концов. Родная, поверь, ты ничего нового не узнаешь, уже открыл тебе все тайны я свои. Это минимум опасно сейчас, пока в состоянии нестабильном ты.

— Нестабильном? А не вы ли, дорогой мой наставник, в последнее время только и делали, что сбивали меня с Пути, закручивали спиралью, спагетировали в горизонте событий неизвестного мне прошлого? Моего прошлого! Пришлось включить всю иллюминацию мозга, напрячься в гениальности, но я так и не поняла, кто мы и где, и куда Путь держим. Вы можете сейчас просто поговорить со мной? Впустить в свой разум? Постойте тут две минутки истуканом и дайте прочесть правду! Если так прекрасны внутри, то зачем вуалировать это от меня? Если всё так, как вы выставляете, то я и словом не попрекну. Давайте, рулите и дальше моей жизнью. В конце концов, не кодекс ли Ордена нам твердит: нет неведению, знания — истинная сила!

— Если уж тебе не терпится, ладно, — как будто бы безразлично пожал плечами Христов и протянул руку. — От тебя мне действительно скрывать нечего. Но учти, вначале упадут фальшивые блоки, и увидишь ты там то, что рисовал перед наставником и остальными я. Если бы знала, сколько сил пришлось вложить, чтобы научиться тебя презирать и вызвать отвращение, при вспоминании образа твоего. Так что зрелище поначалу покажется шокирующим…

— «Тытамто», а «ятутздеся»! — сердито фыркнула Мурси и опять притопнула. — Не заговаривайте мне зубы! Я и до этого жила в этом вашем презрении и отвращении, да в таком, шоб вы знали, вы б заплакали!

— В таком не жила, родная, — и Христов сам взял ученицу за руку. — Но дальше, возможно, всё много крат хуже. Как сходят с ума, знаю я.

Мурси не обратила внимания на пафосную чепуху. Она уже слышала за последние сутки подобную фразу от Джеса и поэтому больше на неё рассердилась, чем прониклась сочувствием. Будто она сама не в курсе, что это такое сходить с ума! Будто наставник собственноручно не уничтожал её личность долго, последовательно своим недоверием и ложью, своим отторжением и холодностью. За время Пути, который он проложил ей в жизни, Мурси впадала и в депрессию, и в паранойю, и в бездны отчаяния. Ничего нового в этом увидеть ей уже не дано было. По крайней мере, так капитану казалось тогда, при начале «небывалого прикосновения».

Мурси сосредоточилась. Её тёмная сущность поползла вглубь души наставника и сразу же натолкнулась на блок. Не остановилась. Ударила, потом ещё раз и ещё. Пробила слабую оборону. Мгновенно, на и без того уставшее сознание, навалился хронический недосып, боль разбитого тела, держащегося только за один мизерный шанс — наконец и в самом деле просто прилечь. Никаких чувств, кроме обыкновенных человеческих потребностей — еда, утоление жажды, отдых, сон, спокойствие. Желание хотя бы крохотной передышки в череде гонений и горестей.

Следом рухнул ещё один блок. Капитана завалило камнями из злобы, ненависти и раздражения, направленных непосредственно на неё. И эти эмоции были настолько явственные, сильные, даже какие-то свирепые, что в их подлинности Мурси ни разу не усомнилась. Да, она с легкостью поверила в правдивость представления. Будто просто только что получила подтверждение чего-то давнешнего, изученного ею досконально. Тем более, дальше, за этим заурядным безобразием, ничего не просматривалось кроме зияющей пустоты, никаких иных преград. Гнев и возмущение переливались разными красками, искрились оттенками всевозможных отголосков ожесточения, но, так или иначе, возвращались к одному и тому же. В глазах Христова ученица выглядела предателем, отступившим от самого родного человека во Вселенной — от своего наставника.