G.O.G.R. - Анна Белкина

— Э, Грозный, волыну достань! — приказал Птичка одному из прямоугольных бандитов, и сам выцарапал пистолет из наплечной кобуры.

Да, происходит что-то странное: эти страховитые отморозки сами дрожат, как шавкин хвост, и озираются по сторонам, точно ждут нападения чудовищ. А потом — случилась и вовсе странная вещь: Птичка залепил Смирнянскому зуботычину, поверг его на сырой земляной пол, и, пока Смирнянский приходил в себя — все бандюги задали стремительного стрекача, словно мыши — от хищной кошки. Смирнянский поднялся на ноги и ничего вокруг себя не увидел, потому что тьма вокруг него была непроницаема. Откуда-то тянуло промозглым сквозняком, и Смирнянский решил идти в ту сторону, откуда дует — авось, там какой-то выход? Неудобно только, что руки скованы — равновесие в темноте теряется, и нельзя за стенку уцепиться. Да и если кто-то нагрянет — драться невозможно… А потом — вдруг появился свет. Нет, не дневной — да и не мог быть дневным, потому что была ночь. Кто-то идёт ему на встречу и светит фонарём. Неужели — то чудовище, которого испугались бандиты Короткого? Смирнянский застопорил ход — если помирать, то какая разница, идёт он, или стоит? Свет приближался: да, у них яркий фонарь… Нет, не фонарь — фары! Они не идут, а едут на какой-то машине… Вот и рокот мотора уже слышен…

И тут кто-то схватил Смирнянского за рукав и потащил куда-то в сторону, в темноту. Там оказался боковой ход, в который Смирнянский едва протиснулся. Потом ход расширился, и оказалось, что Смирнянский топает за неким невысоким человеком, который светит неярким фонариком и со всех ног мчится куда-то.

— Быстрее! — отдуваясь, фыркал этот человек. — Шевели батонами, если хочешь выжить в катаклизме!

Да, Смирнянский хотел «выжить в катаклизме», и поэтому — не отставал от незнакомца, несмотря на закованные в неудобные наручники руки. Вскоре он почувствовал, что их путь уходит в гору, а потом — глотнул свежего воздуха. Они выбрались из подземелья где-то на свалке, среди возвышающихся Эверестами и Монбланами мусорных куч. Смирнянский огляделся и заметил невдалеке неуклюжий силуэт отечественной машины.

— Вы кто? — ошарашено осведомился Смирнянский у незнакомца, который копался с его наручниками.

Тот не ответил, а только раскурочил наручники, отбросил их в сторону и растворился в мириадах отходов, всунув Смирнянскому в кулак некую бумажку. Смирнянский остался стоять под дождём в гордом одиночестве и развернул подаренную незнакомцем бумажку. Это была странная записка, и выглядела она вот, как:

Погоняло у меня — Мурзик 95-44-44. Не боись, все чистенько, как в Интерполе. $ — и все в твоих руках.

Смирнянский пожал плечами и решил отправиться домой, но тут с грозных фиолетово-чёрных небес громыхнул гром:

— Проснись! — Смирнянский даже с ног свалился — так сильно громыхнуло.

Когда он открыл глаза — не было ни свалки, ни дождя, ни грязи, ни грома, ни записки — он сидел на полу кабинета Недобежкина, и на него сверху вниз взирал толстощёкий Ежонков.

— Васёк! — гаркнул Ежонков Недобежкину, который тоже навис над Смирнянским. — Ты понял?

— Понял, — пробормотал Недобежкин. — А ты понял? Короткий тот был завязан с проклятыми «Облаками» и «чертями»! Они нашего Смирнянского в катакомбы забили!

— И там его на «Панцер-хетцер» чуть не заграбастали! — подхватил Ежонков и тут же насел на Смирнянского:

— Так не честно, Игорёша! Чего раньше нам не рассказывал?

Смирнянский сидел на полу и не мог переварить того, что с ним случилось. Какое странное путешествие: тут тебе — ночь, дождь, бандиты и подвалы, а тут — сразу на тебе — тёплый, уютный кабинет и день!

— Игорёша, ты заснул? — Ежонков пихнул Смирнянского в бок.

— Ты меня заморишь своим гипнозом! — огрызнулся Смирнянский, разобравшись, наконец, что благодаря гипнозу возвратился к приключению пятнадцатилетней давности, и неуклюже переместился с пола на стул. — Не рассказывал, потому что Мурзика не хотел светить — неужели, не понятно! Он мне жизнь спас и информацией снабжает до сих пор. А я — тебе скажи! Ещё чего, я не предатель!

— Ты помнишь, где этот дом? — надвинулся на Смирнянского Недобежкин.

— А зачем тебе? — вопросил Смирнянский, не желая распространять свои страшные тайны.

— Я подумал вот, о чём, — начал Недобежкин. — Все донецкие подземелья, куда мы лазали, они засыпали. Но должны же они оставить и для себя лазейку, о которой мы не знаем? Должны. И она, наверное, там, в твоём домишке, Игорь. Так ты помнишь, где он?

— Как я могу помнить, когда я в багажнике ехал и ночью?? — взвился Смирнянский. — Я пока что сквозь стены не вижу! Да и когда то было — в лихих девяностых!

— Ничего! — Ежонков совсем не огорчился, а даже натянул улыбку. — Я загипнотизирую тебя, и ты приведёшь нас туда под гипнозом!

Недобежкин постоял, поразмышлял, поскрипел начальственными извилинами, а потом выдал авторитетное заключение:

— Давай, Ежонков, действуй!

— Ну, вот ещё! — горестно вздохнул Смирнянский, который не терпел никакие вмешательства в свой мозг.

Глава 126. Дом Смирнянского

Пётр Иванович оставался прагматиком и не особо-то верил в затею Недобежкина с «призрачным» домом Смирнянского. А в идею Ежонкова насчёт того, что Смирнянский сможет привести их туда под гипнозом — не верил вообще. Но раз начальник приказал — Серёгин выполнил приказ и теперь сидел в салоне микроавтобуса и ждал, пока Недобежкин уломает самого Смирнянского на участие в своей затее. Рядом Серёгиным сидел Сидоров. Сержант без колебаний согласился ехать, потому что для него эта «экскурсия» была шансом побороть мистический страх перед Горящими Глазами. Сидоров смотрел в окно, но ничего не видел: он обещал себе, что когда увидит эти чёртовы Глаза — обязательно схватит и арестует их владельца, чего бы ему это не стоило. А то даже стыдно: мент, и суеверно боится каких-то призраков, или гномиков, или чёртиков. Ладно, толстый Ежонков боится. Он гипнотизёр, витает постоянно в этих своих «тонких» и «толстых» мирах, ему можно быть суеверным. А вот, оперу Сидорову — нельзя!

А потом — возник «толстый Ежонков». С запасом булочек и пирожков в левой руке, он втиснул в салон свои обременённые жирком габариты и сейчас же набросился на Петра Ивановича:

— Серёгин! — крикнул он и дёрнул Серёгина за рукав. — Когда приедем назад — я тебя подпушу и узнаю, кто тебя уделал, ферштейн?

— Ферштейн, — Серёгин охотно согласился, потому что уже давно хотел избавиться от «порчи» и поведать о «запечном сверчке» плотника Потапова.

— Молодец! — обрадовался Ежонков и достал булочку. — Надо закусить перед дорожкой, а то сейчас Васёк придвинется — и начнётся Всемирный строгач.

— Не завтракал? — осведомился Серёгин, наблюдая в окно за Недобежкиным, который силой стаскивал Смирнянского со ступенек райотдела.

— Завтракал, — возразил Ежонков. — Как же я на такой вредной работе и без завтрака?! Я же усохну! Переварилось уже всё, пока Смирнянского пушил!

Пётр Иванович пожал плечами: может быть, гипнотизировать, правда, так трудно? Хотя Ежонков совсем не выглядит заморышем…

Недобежкин подтащил Смирнянского к микроавтобусу за шиворот и пихнул его на пассажирское сиденье впереди.

— Садись! — громыхнул он, а сам полез за руль.

— Нет, нет! — не позволил Ежонков, выбираясь из салона на улицу. — Васёк, ты сядешь в салон, я сяду впереди, а поведёт — Смирнянский!

Недобежкин замер и отвалил челюсть.

— Стоп, Ежонков! — выдавил он, отцепив от Смирнянского свои пальцы. — Ты хочешь сказать, что Смирнянский поведёт машину… под гипнозом???

— Ну, да! — весело кивнул Ежонков и вскарабкался в кабину на кресло рядом с водителем. — А то, как же он бы привёл нас туда, куда надо? Он тебе не будет говорить: «Поверни туда, затормози вот здесь!». Под гипнозом он будет сам вертеть баранку и бессознательно ехать туда, куда надо!

— Да нас любой гаишник сначала тормознёт, а потом — сдаст в психушку! — вмешался Смирнянский. — Когда такое было, чтобы человек вёл машину во сне??

— Да он угрохает всех нас и машину! — рыкнул Недобежкин. — Ты, Ежонков, точно с дуба навернулся!

— Хы-хы, как смешно! — огрызнулся Ежонков, роняя крошки от булочки на приборный щиток. — Ты, Васёк, мало понимаешь в гипнозе, и вообще, не знаешь, что это такое. Если ты боишься — можешь оставаться, а я поехал!

Недобежкин всегда — даже, когда боялся — стремился показать «образцовую храбрость». Он поворчал, что всё «это — безумие» и «только совсем чокнутый сможет решиться доверить руль сомнамбуле», а потом — забрался в салон и буркнул Ежонкову:

— Ладно, хорошо, пускай ведёт. Но если он впаяет нас в столб, или в дерево — ремонт автомобиля оплатишь ты, Ежонков!

Ежонков хохотнул, празднуя победу, но гипнотизировать Смирнянского пока не спешил.