Дары и анафемы. Что христианство принесло в мир? (5-е изд., перераб. и доп.) - Андрей Вячеславович Кураев

на загробных судах и преодолению мытарств — вот где билось сердце египетской религии. Израиль в минуту своего исторического рождения выходит из Египта, выносит оттуда египетские богатства… Сам Моисей был научен «всей мудрости Египетской» (Деян. 7, 22). Но именно из этой, танатологической[194] египетской сокровищницы евреи не взяли ничего. Ни одного погребального обряда, ни одной заупокойной молитвы нет на страницах Ветхого Завета. Только очень жесткая цензура могла порвать вековое влияние Египта на мысль и верования евреев. Этот разрыв несомненно состоялся. Значит, и цензура была жесткой, а перевоспитание суровым и систематическим. Народу не позволили создать свою мифологию.

Интерес к «космографии» и к посмертию, столь естественный и столь страстный у оккультистов всех времен, не был поощрен Библией. Естественные, слишком естественные порывы мифотворчества сдерживаются уздой Закона и огнем пророческих речей.

Молчание Слова Божия о посмертии страшит людей Ветхого Завета. Им хотелось бы иначе думать о смерти — но Откровение, получаемое ими, не согласно с чаяниями человеческого сердца и молчит о том, что хотелось бы услышать человеку…[195]

Я не случайно упомянул об Откровении. В том религиоведческом факте, что Ветхий Завет не отвечает на самые естественные вопросы человеческого разума и сердца, я вижу подтверждение его нечеловеческого, сверхъестественного происхождения.

Наконец, третий аргумент в пользу неестественного происхождения религии Израиля дает история этого народа. Слишком уж поразительная разница между тем, во что и как верили евреи во времена пророков, и тем, во что превратился иудаизм после отвержения им Нового Завета. Все то, что было запрещено Ветхим Заветом, есть в Каббале — магия и оккультизм, астрология и отрицание Единого Личного Бога Творца[196]. Даже языческая доктрина переселения душ в опустевшем доме Израиля прописалась одна из первых. Когда Израиль не принял Новый Завет и остался в пустом доме, когда «старшие ушли» (ушли пророки, и ушла Благодать Божия) — он наконец вполне предался желаниям своего сердца и создал себе ту религию, которую мешали ему сотворить пророки. Он создал религию самообожествления[197]. Он создал Каббалу.

В том, что Израиль увлекся магией, — в этом нет ничего странного. «Побыстрее, покрупнее и подешевле» — с этими привычными базарными требованиями любой народ переступает границу мира духов. С точки зрения истории религии странно было, что в истории Израиля это увлечение проявилось так поздно, а до того более тысячи лет Древний Израиль смог прожить с религией, которая — в отличие от язычествующих соседей — ничего не знала о «божественных браках»[198], не слагала мифов о происхождении созвездий и планет[199], не поклонялась звездам и духам, не свершала культ предков, не молилась богине богатства и божествам загробного мира. Но «ставши на широкий путь ничем не стесняемого творчества, еврейский народ в своей старости взялся за сказки, которые другие народы любили слушать в своей молодости»[200].

В общем, пока Промысл Божий хранил и направлял религиозную жизнь Израиля, она была полна странностей.

Но было бы наивно ожидать, что народы, не слышавшие прямого гласа Божия, вдруг воспримут эту странную религию недавно невесть откуда взявшихся кочевников-евреев. Нет, не к миссионерству призван Израиль. Да и сам он еще не вполне понимает, кто он и зачем Бог так требовательно разговаривает с ним. Он еще не знает того будущего, ради которого он создан, того будущего, ниточки которого рукой Промысла ткутся в истории еврейских патриархов. «Первенцу» еще надо расти. И ему самому еще не вполне ясно, что именно он должен подарить миру. Так что сначала Израиль должен просто выжить.

ТРУД ПЕДАГОГА

А чтобы болезней роста у него было поменьше — ему дается строгий «дядька». Апостол Павел говорит, что еврейский ветхозаветный закон — это «детоводитель ко Христу» (Гал. 3, 24). Это странное слово, присутствующее далеко не в каждом словаре русского языка, становится понятнее, если вспомнить его греческую основу. В греческом тексте апостола Павла стоит слово paedagwgoV. Но было бы ошибочно перевести его современным русским словом «педагог». Если в современном русском языке педагог означает учитель, то в античном мире это было не совсем так. Педагогом назывался раб, служение которого состояло в том, чтобы отвести мальчика от дома до гимназии, следя при этом, чтобы тот не шалил, не тратил силы и внимание попусту. Педагог смотрит за тем, чтобы ребенок дошел до класса в таком состоянии, чтобы смог слушать и слышать рассказ учителя. Сам же педагог — не учитель. Он — поводырь, именно дядька, смотрящий за мальцом и замолкающий, когда в классную комнату наконец-то входит господин учитель.

Так вот, еврейский закон — не столько учит, сколько предостерегает. Не случайно среди 613 заповедей Пятикнижия (Торы) 365 запретов и 248 повелений. Число негативных повелений, предостережений, гораздо больше, чем число позитивных заповедей, предписаний. Учитель придет потом. Учитель уже знает по горькому опыту, что яркая мишура колдовства и магизма отвлекает детей, прельщает их и не позволяет им собрать свое внимание и сосредоточиться на том, что говорится Учителем. Знает Учитель и о том, что дети доверительнее слушают рассказы детей же. Поэтому Он берет одного ребенка на воспитание. Берет подкидыша, найденыша (Иез. 16, 4–6).

Израиль, некогда созданный Богом чрез Авраама, оказавшись затем в египетском рабстве, забыл себя, забыл и о своем назначении, и о Боге. Но Бог снова находит его. И через Моисея поясняет, что делает это уже не в первый раз. Впервые Бог вышел на поиски человека еще тогда, когда человек был только один, и звали его — Адам (Быт. 3, 9).

Но — педагогом быть опасно. Ведь желания воспитанника и задачи, поставленные перед педагогом, могут расходиться. А значит, педагог вынужден бывать строгим: «Мы заключены были под стражею закона до того времени, как надлежало открыться вере… по пришествии веры мы уже не под руководством детоводителя» (Гал. 3, 23–25). «Педагоги, по свидетельству одного современника, — заботились обо всем, что касается жизненных нужд воспитанника, но они пеклись и о деле еще более важном — о целомудрии; педагоги, стражи и охранители, стена цветущего возраста, они охраняли питомцев от злых искусителей, как лающие собаки от волков». Педагоги следили за приготовлением уроков учениками с вечера и чуть свет поднимали их с постели. Преподанное от учителя репетировалось при помощи педагога, причем он, поощряя ученика, «кричал на него, показывая розгу, и свистал ремнем и чрез эту работу приводил на память забытое учеником»[201].

Но дети подрастают, наполняются силами и начинают бунтовать против тех, перед