Искушение ночи - Лидия Джойс

«Значит, только один дом, а не вся деревня», – с облегчением подумала Виктория. Но за минуту пламя взметнулось выше, а ветер подхватил искры и осыпал ими соломенную крышу соседнего коттеджа.

Два паренька качали воду в ведра, пытаясь залить ад одной своей энергией, но результатом их усилий было лишь шипение пара. Другие ведра лежали, брошенные, у их ног.

Остальные жители деревни стояли на улице среди своего скарба, вынесенного из домов, которым грозила опасность, и уныло смотрели на огонь. Была здесь и Энни. Она плакала и хваталась за рукав широкоплечего мужчины с черным от сажи лицом.

Голос герцога отвлек внимание Виктории. Она повернулась и увидела, что Эндрю нагнулся к карете. Мгновение – и лакей повернулся и крикнул:

– Где багры? Нужно сбить конек. Мужчина с испачканным сажей лицом ответил:

– Они были в кузнице. Лакей крикнул:

– Намочите одеяла и набросьте на крышу! – Никто не шелохнулся. – Ну же! Действуйте! Его светлость купит вам новые одеяла, это гораздо дешевле, чем заново строить дом.

Краснолицая женщина, разрыдавшись, сорвала покрывало и одеяла с одной из кроватей, стоявших на траве, и побежала к помпе. Виктория нерешительно двинулась вперед, не зная, примут ли ее помощь, но когда женщина подбежала к помпе, оба паренька встретили ее. Спустя несколько секунд мокрые одеяла оказались у них в руках, и они проворно вскарабкались на поленницу дров у дальней стены коттеджа. Бросили свернутые одеяла на крышу и поднялись туда вслед за ними.

Жители, выйдя из оцепенения, кричали, подбадривая, а пареньки добрались до коньковой доски. Один перебросил ногу на ту сторону, где было густо от дыма и золы, но другой схватил его за руку и что-то сказал. Оба схватились за углы одеяла и перебросили его через крышу так, что оно расправилось. Они повторяли это действие до тех пор, пока не покрыли весь скат крыши, а потом скользнули вниз по соломе и явились, черные и сияющие, – их встретили приветственными криками.

Эндрю снова переговорил с герцогом, а потом крикнул:

– Ну что глазеете? Берите ведра и полейте всю землю вокруг.

Жители бросились выполнять приказание, а Эндрю, которого отпустил герцог, обнял все еще плачущую Энни и начал что-то шептать ей на ухо.

Широкий кринолин Виктории всем мешал, люди задевали за него в спешке. Виктория вернулась к карете. Она заглянула в сумрак, где, пригнувшись, стоял Рейберн. Он долго смотрел на нее, а потом плюхнулся на сиденье. Виктория балансировала между верхней ступенькой подножки и каретой, прежде чем сесть.

Рейберн, словно не заметив ее появления, откинулся на сиденье и закрыл глаза. В это мгновение, возможно, впервые, Виктория увидела не окутанного тайной герцога, а усталого, разочарованного человека, уже немолодого, который жил один в разрушающемся доме. Воспользовавшись тем, что он не обращает на нее внимания, Виктория рассмотрела его лицо. Оно оставалось привлекательным, хотя на нем лежала печать усталости.

Так вот каков настоящий Рейберн, подумала Виктория, без раздутых намеков и слухов, превращающих его тело из плоти и крови в нечто почти титаническое. Ее безумная сделка с ним казалась такой дерзкой, когда она поймалась на его блеск. Такой нереальной. Но если это просто человек, а развалины замка – всего лишь пришедший в упадок дом, ее связь тоже должна утратить свой ослепительный блеск и оказаться не более фантастической, чем торопливые совокупления старого герцога с широколицыми девушками, которые отдавались ради монеты и новой юбки.

Виктория отбросила эту мысль сразу же, как только она пришла ей в голову. Пусть в их намерениях не было ничего большего, кроме безвкусной купли-продажи, когда она приняла предложение герцога, но начиная с их первой совместной трапезы она чувствовала некую связь, которую нельзя просто взять и отбросить, как обман и похоть.

И она чувствовала эту связь теперь. Когда Рейберн снова открыл глаза, она поняла, что мгновение его слабости – или обыкновенной человечности? – не убило ее желания. Проявленное им несовершенство словно наложилось еще одним слоем перламутра на его образ, созданный в сокровенном уголке ее души.

– Я останусь здесь, пока огонь не догорит, – сказал он. – Кажется, мне лучше быть здесь. Если хотите, я распоряжусь, чтобы вас проводили в замок, или идите одна.

– Я бы предпочла остаться с вами. Он поморщился:

– Спектакль закончен. Вам незачем здесь оставаться. И если на то пошло, незачем было приезжать.

– Мне захотелось. А теперь я хочу остаться.

– Поступайте как знаете.

Он наклонился, чтобы видеть через открытую дверцу горящую кузницу. Огонь уже пошел на убыль, но жители все еще ходили взад-вперед от помпы с ведрами воды, выливая ее на землю так, чтобы образовалось широкое мокрое кольцо вокруг кузницы. Свет осеннего солнца лился жидким медом, и завитки огня казались чернее на фоне блестящей синевы неба, а каждая складка одежды была обрисована резкой тенью и ярким светом. Было что-то завораживающее в пляске огня и непрерывном хороводе мужчин и женщин среди этой бледной яркости.

Но Рейберн не казался зачарованным. На его лице вновь отразились разочарование и тревога. Виктория понимала, что он хочет быть там, таскать ведра вместе со своими арендаторами, но он даже не попытался выйти из кареты. Что его останавливало? Миссис Пибоди говорила о какой-то болезни... Виктория слышала, что альбиносы не могут видеть яркий свет, но ведь Рейберн – не альбинос. Вероятно, что-то похожее. Если свет может повредить его глазам, ослепить его, он при всем желании не решится выйти.

– Кузнец – дядя Энни. – Рейберн неожиданно нарушил ход ее мыслей.

– Это тот, кто сначала утешал ее?

– Да. Мужчины из их семьи были здесь кузнецами с незапамятных времен. Кузница горит раз в сто лет или около того, но ее каждый раз строят заново. – Он изменил позу, чтобы взглянуть на Викторию. – Том Драйвер поговаривал о переезде в Лидс. Его сын уже там, а в таком маленьком поселении немного найдется работы для кузнеца. Он теперь делает только подковы да кое-что ремонтирует, а предпочитает изящную работу, которой научился у своего отца. Не знаю, сможет ли он делать что-либо, кроме подков, даже в Лидсе, но работы у него там будет гораздо больше.

– Значит, ваш кузнец последует за ткачами? – спросила Виктория, вспомнив их разговор прошлым вечером.

– Вероятно. – Он снова посмотрел на кузницу. Лицо у него было непроницаемо. – В молодости я мечтал о том, что буду делать, став герцогом. Я буду честным, справедливым, щедрым, и арендаторы будут меня любить. Я буду как король в волшебной сказке, а поскольку буду таким хорошим, мои поля будут приносить двойной урожай и все мои овцы будут ягниться двойнями.